- Ну же, возьми себя в руки, - продолжал я бессмысленные попытки успокоить Ягодку перед тем, как Дубина сорвется, - через пару минут боль стихнет. Это ведь не так страшно и больно, как кажется!

- Серьезно? - начинал разгораться Дубина. - Серьезно?! Теперь мы снова застопоримся посреди дороги и будем слушать вопли этого умственно отсталого сопляка?! Что я вам говорил про то, что от него будут только одни проблемы?!

- Только не начинай! - терял терпение и я. - Вспомни, кто десять минут назад точно так же стоял посреди дороги и прыгал на одной ноге, корчась от боли? Неужели так сложно не наступать на эти долбанные пятна кислоты?!

- Я хотя бы не орал на всю степь, как умалишенный! И не так уж много времени мне понадобилось, чтобы восстановиться и продолжить идти, а этого идиота мы весь вечер прождем, пока он успокоится, а потом и всю ночь прежде, чем он вновь сможет наступать на свою чертову, тупоголовую ногу! - а потом он резко повернулся к рыдающему Ягодке, и заорал еще громче и злостнее: - Да заткнись ты уже! Господи!

- Вот нам сейчас только еще твоего бешенства не хватало! Не хочешь ждать, пока он вновь сможет наступать на обожженную ногу, тогда возьми и понеси его! А лучше просто заткнись и не подливай масла в огонь!

В тот момент я, как и Дубина, пылал изнутри от ярости. Но ярость эта была скорее вызвана не невнимательностью Ягодки или его криками, а неуравновешенностью Дубины. К частым глупостям Ягодки я уже давным-давно привык, но постоянные потери контроля над собой у Дубины с каждым разом только вызывали во мне все больше раздражения. И ведь не редко этот узколобый здоровяк воспламенялся буквально на ровном месте, и только создавал нам своими выходками ненужные проблемы. Но он, очевидно услышав то, насколько я был зол, быстро успокоился и не сказал более ни слова. Неужели до него хоть что-то дошло с первого раза?

С другой стороны, как только Дубина притих и мое внимание переключилось обратно на орущего Ягодку, я допустил, что приступ гнева у здоровяка был в этой ситуации в коей-то мере даже оправдан: Ягодка продолжал все так же громко стонать, и только небесам было известно, сколько времени еще это продлится и как долго он будет приходить в чувства после ожога. Мы хоть и находились всего в шаге от людского поселения, но мы по-прежнему были за его пределами, в дикой степи, и вряд ли его жители, услышав сумасшедшие крики Ягодки, бросятся помогать подозрительной четверке неизвестных людей. Вопли Ягодки могли привлечь как и хищных псов, так и шастающих в поисках легкой наживы безумцев. Он уже создал слишком много шума, и если продолжит это делать, то только увеличит шансы привлечь внимание нежелательных гостей. Все же, с горем пополам мне удалось успокоить Ягодку и заставить Дубину помогать ему передвигаться дальше. Как бы там его не раздражал Ягодка, Дубина был сейчас единственным, у кого еще оставалось достаточно энергии, чтобы помогать раненному своим плечом.

Так мы и продолжили наш мучительный, нервотрепный путь: я шел спереди, высматривая места на дороге, где кислоты было меньше всего, за мной шли Дубина, придерживавший хромающего Ягодку, и в самом конце шел Молчун, почти никогда не поднимавший опущенной, скрытой за узко затянутым капюшоном головы. Ягодка все еще тихонько плакал и постанывал, за что Дубина его периодически то ругал, то давал подзатыльника, то пихал локтем в бок, но по мере нашего приближения к поселению он постепенно успокаивался.

Вблизи это место было еще более завораживающим, чем казалось до этого. Чуть выше подножия склона холма, среди буйной причудливой растительности, вдоль возвышенности тянулся темно-зеленый, блистающий на солнце забор. Он, видимо, только недавно был покрашен краской, и выглядел очень аккуратно и ухоженно. В том месте, где ровная дорога начинала подниматься в сторону вершины холма, была своеобразная граница между суровым реальным внешним миром и миром до невозможности непривычным, в буквальном смысле этого слова сказочным: сразу на первых же сантиметрах высокого подъема земля была покрыта густой, почти зеленой травой, а дальше, в нескольких метрах от забора, росли громадные кустарники. Прежде я еще никогда не видел таких странных растений: их извивающиеся стебли хаотично росли в разные стороны друг от друга и к верхушке утончались, превращаясь в тонкий, нависающий над землей стебель, усыпанный множеством продолговатых, похожих на лезвие ножа листьев. Другие кустарники, что повыше, напоминали пальмы, но их спадавшие с верхушки стебли с огромными плотными округлыми листьями свисали аж почти до земли, а те кустарники, что поменьше, выглядели как пухлые деревья с раздутым стволом и округлой кроной, только меньшего размера. Все это переплеталось и росло тесно, как в тропических джунглях, и носило темные зеленые оттенки. Кое-где виднелись крупные розовые цветы, цветущие на одних из этих кустарников, они тоже были пышными и казались очень мягкими, напоминали своим видом увеличенную и более плотную версию одуванчика. И воздух в этом месте значительно отличался от того, каким мы привыкли дышать в душной выжженной степи.

Нашему удивлению не было предела. По мере приближения к темно-зеленому забору, идеально сочетавшегося цветом с окружавшими его джунглями, нас все сильнее и сильнее завораживало это удивительное место. Разнообразие флоры росло тем больше, чем глубже мы погружались в гущу зарослей, и мне уже не терпелось поскорее рассмотреть все это поближе, и взглянуть на огромные деревья, что росли на территории поселения, за забором. И что больше всего нас поразило, так это то, что солнце не доставало до этих мест. Да, мы шли среди тени, падающей от этих высоких кустарников и колоссальных крон деревьев, и гневливые лучи уходящего к горизонту солнца не могли пробиться сквозь плотную защиту из бесконечной листвы, нависающей над дорогой.

Через несколько минут мы остановились у развилки: асфальтированная дорога шоссе, по которой мы шли, тянулась дальше вдоль холма, а вырубленная среди джунглей широкая тропа заворачивала в сторону вершины холма и упиралась буквально в тридцати метрах от нас в высокий темно-зеленый забор. И то, что мы увидели там, у забора, заставило замереть нас на месте и таращиться с лезшими на лоб глазами: врата забора были настежь открыты, и там, рядом с ними, стояло два человека, державших в руке шланг и обмывавших из него мощеную камнем дорожку. В тот момент мне сложно было сказать, что я ощущал. Был ли я удивлен тем, что эти люди так беззаботно расходовали воду или же я был шокирован этим? Скорее второе. Первым из нас опомнился Дубина, и, оттолкнув от себя хромого Ягодку, который из-за этого чуть вновь не угодил в лужу кислоты, помчался в сторону тех двух людей. Столь безрассудный поступок мог совершить только такой узколобый дурень, как Дубина.

- Эй, Дубина! - закричал я тогда во всю глотку. - Стой! Тебя ведь могут убить!

Он не слушал меня, и продолжал что есть сил бежать на ребят, которые в ступоре стояли с брызжущими шлангами в руках и испуганно смотрели на огромного двухметрового громилу, несущегося к ним с огромной скоростью. И я как никто другой в тот момент понимал, что этот бегущий во все ноги идиот выглядит для тех двух как минимум угрожающе. И не успел я набрать в грудь воздуха, чтобы закричать ему еще раз, как из раскрытых ворот показался третий человек. Он был крупнее тех двух, моющих дорожку, и совсем не выглядел напуганным. Он спокойно шел на встречу бегущему Дубине, держав одну руку на поясе.

- Стойте! - закричал я в этот раз не Дубине, а тому толстяку, что готовился его остановить. - Не убивайте его, прошу вас! Мы не желаем вам зла!

И пока я выкрикивал последнюю фразу, тот здоровяк схватил Дубину за руку и одним мощным движением повалил его на землю. Потом он придавил Дубину к земле коленом, все также заламывая его руку, а после потянулся к поясу и снял с него какой-то небольшой темный предмет. Я сразу же понял, что это был пистолет.

Теперь с места сорвался я, и побежал что есть сил на помощь другу, перепрыгивая желто-зеленые пятна кислоты и энергично размахивая руками.