Громадный высоченный скалистый холм, возвышавшийся перед нами, как верный защитник укрывал нас от жгучих лучей склонявшегося к горизонту солнца. Край его огненного диска все еще виднелся из-за холма и слепил нам глаза, но в сравнении с тем адом, в котором мы жарились всего около часа назад, это было сущим пустяком. И по мере проходившего времени, близившегося к ночи, и нашего приближения к возвышенности, все дальше и дальше солнце удалялось от нас, уходя за линию горизонта. Отчего-то сейчас мне было трудно сказать, что же радовало меня больше: приближение ночи или долгожданная близость к заветной цели, ради которой я и три моих лучших и единственных друга покинули свое надежное, ставшее родным убежище. Как бы меня ни радовал и ни очаровывал вид этого удивительного сказочного холма, я, все же, довольно часто оглядывался назад. Оглядывался, чтобы увидеть плетущихся сзади друзей, и чтобы вспомнить те знойные дни бесконечных страданий, ради которых мы отчаянно старались выжить. Скоро те адские деньки, надеюсь, станут лишь жуткими воспоминаниями.

Наших сил уже почти не оставалось, но лицезрение покрытой густой растительностью возвышенности, находившейся всего в паре-тройке километров от нас, где, по слухам, располагалось поселение не выживших из ума людей, служило нам мотивацией продолжать двигаться, не смотря ни на что. Холм словно был не только щитом, укрывавшим нас от беспощадного солнца, но и источником энергии, из которого мы черпали силы. Думаю, если б сегодня мы не увидели его, то это был бы наш последний или, максимум, предпоследний день жизни. Долгие полторы недели пути под этим проклятым, испепеляющим солнцем, выжали из нас и все силы, и попросту желание идти. Однако еще всего час-полтора ходьбы и мы будем у цели; она была так близко, и в то же время, исходя из нашего положения, так далеко!

За все время нашего невыносимо долгого пути, я спасался от безумия только тем, что пытался отвлечься от повсеместно окружавшего нас кошмара. Этот прием, скорее всего, и оградил меня от психологических травм, которые уже давным-давно искалечили большую часть оставшегося населения планеты, включая трех моих друзей. Но я не виню их в том, что они не смогли выдержать всех ужасов, приключившихся с ними с тех пор, как солнце начало медленно испепелять планету. Стоит только оглянуться по сторонам и выйти из тени, как тут же поймешь, что в таких условиях долго не протянешь, и уж тем более не останешься в здравом уме. Полностью выжженная солнцем земля теперь была, как рассказывали мне странники и подсказывали остатки здравого рассудка, типичным пейзажем всей планеты. Кругом не было ни травинки, земля настолько иссохла, что там невозможно было вырастить буквально ничего, из животных остались только хищники, охотящиеся на людей и друг на друга, а солнце с каждым годом палило все сильнее и сильнее. Сколько сейчас было градусов жары? Ох, как бы я хотел знать ответ на этот вопрос. Последний раз, когда я видел термометр, лет одиннадцать назад, он показывал какую-то заоблачную цифру, шокировавшую меня. А эти мерзкие кислотные черви, черт бы их побрал, сведут с ума даже самых ментально крепких индивидуумов. Эти треклятые твари стали, как по мне, не меньшей проблемой, чем адская жара. Никогда не устану поражаться тому, как они умудряются выживать, валяясь целыми днями под солнцем и ползая по раскаленной земле, на которую уже невозможно ступить без обуви. И откуда они только взялись? И мало того, что они отвратительные, так еще и выделяют эту желто-зеленую дрянь, которая даже горячее, чем губительное светило, превратившее нашу планету в кусок раскаленного, практически безжизненного камня.

Мои размышления о бренности современного бытия вдруг прекратились, когда я услышал, как за моей спиной простонал от боли Дубина. Я остановился и обернулся: он прыгал посреди дороги на одной ноге, обхватив обеими руками другую. И снова эти треклятые черви. От них, казалось, уже не могло быть спасения, они будто буквально возникали из воздуха! Сегодня их несколько тысяч, а завтра - бум, и уже несколько десятков тысяч! Мы договорились, что я буду идти первым, а остальные будут следовать за мной по цепочке и повторять каждый мой шаг, ибо пройти этим ошалелым без вменяемого примера никак бы не удалось. И даже с такой простой задачей Дубина умудрился не справиться. Всего-то нужно переступать мерзопакостные лужи кислоты, оставленные бесчисленными червями. Мы шли по раскаленной асфальтированной дороге потому, что на бледно-сером асфальте желто-зеленые пятна кислоты видны четче, чем на земле. Но нет, смотреть под ноги же так сложно! Сейчас бы я отчитал Дубину по полной, ибо он уже раз в сотый наступает на эти чертовы лужи и нам приходится останавливаться и ждать, пока он смирится с болью и снова сможет идти, но у меня уже попросту не было сил на это. Мы просто стояли и с досадой смотрели, как наш друг, корчась от боли, прыгает на одной ноге, еле удерживая равновесие. Надеюсь, этот балбес не свалится на землю или не наступит и второй ногой на кислоту. Эта ситуация отчасти показалась мне комичной, но в тот момент даже простая улыбка была для меня каторжным трудом.

Около двух минут мы стояли посреди шоссе и ждали, пока попавшая на кожу ступни Дубины кислота перестанет жечь, и мы вновь сможем продолжить путь. Ожидание заставило меня вернуться к размышлениям, дабы отвлечься от мучительной жары и от ползающих неподалеку пухлых червей. Я быстренько переключил внимание на остальных: Ягодка стоял на слегка согнутых ногах и нервно елозил руками то по голове, то по плечам, то потирал локоть сначала одной руки, потом другой. Бедный Ягодка был умственно отсталым, за ним нужен глаз да глаз, однако даже он умудрялся следовать моим указаниям и внимательно переступать кислотные разводы, чего не удавалось сделать Дубине, которого справедливее было назвать неуравновешенным узколобом, чем умственно отсталым. Молчун же просто стоял, опустив голову, и тихо ждал, пока мы вновь начнем двигаться.

В такие моменты, когда мы не общались, но были вместе, я начинал жалеть, что мне не довелось знать этих людей в прошлом, когда солнце еще не сошло с ума, а за ним и весь мир. В моей иссушенной памяти еще проскакивали моменты прежней жизни: зеленые улицы маленького загородного поселка, в котором я когда-то жил, рев моторов проезжающих мимо нашего дома машин, чарующий запах только-только приготовленной сытной домашней пищи, голоса и лица родственников и старых друзей... все кануло в небытие. Сгорело. Остались только воспоминания и оживление всего этого в редких снах, которые навещают меня раз в несколько месяцев. Я помню, как вода была в изобилии, как мы тратили ее бездумно на всякие мелочи, вроде споласкивания относительно чистой кружки. Тогда никто даже и подумать не мог, что через какие-то двадцать лет люди начнут убивать за нее. Помню, как мать приносила мне всякие сладости, когда приходила домой с работы, как мы бегали с друзьями по выстриженному зеленому газону нашего футбольного поля, как отец учил кататься меня на велосипеде или делать бумажные кораблики. В памяти все это всплывало невнятными, туманными обрывками, словно я пытался представить фотографии, о которых уже начинал забывать. Но потом все медленно покатилось к черту. К тому времени, как я закончил колледж и устроился на работу, средняя температура поднялась на несколько градусов и продолжала расти стремительными темпами. Сначала люди терпели это и пытались приспособиться, но когда жара достигла своей критической отметки и продолжала усиливаться, весь мир буквально взорвался сначала паникой, а потом самым настоящим безумием. Помню, социальные медиа сдали позиции первыми, мягкотелые дети третьего тысячелетия начали сеять панику еще до того, как температура воздуха стала близкой к невыносимой, потом посыпались всяческие ведущие предприятия, всевозможные организации, политические аппараты, а за ними развалился и весь социум. Люди сражались за провизию, за воду, за место в тени. Опять же, повторюсь: не удивительно, что окружавшие сейчас меня люди были ментально травмированы в той или иной степени. Скорее удивительным было то, что я сумел сохранить здравый рассудок среди этого кошмара, хотя, смею допустить, что на самом деле я также мог быть безумцем, ошибочно предполагавшим себя вменяемым. Однако практика опровергала эту догадку: только благодаря моим наставлениям и лидерству, в результате принятых мною критических решений мы все еще были живы. За это меня прозвали Вождем.