Потом князь оторвался от жены, которой стоило огромного усилия не потерять сознание. Придворные дамы смотрели на нее с бесконечным сочувствием.

Потом Дракула взял тонкую руку жены, совершенно потерявшуюся в его огромной руке, и повел ее по проходу между скамьями – и те, кто сидел, и те, кому не хватило мест в битком набитой церкви, склоняли головы перед этим малорослым мужем с душою ненасытной, как утроба великана. Илона шествовала, тоже склонив голову, - как на собственную казнь, которую, должно быть, эта особа королевского воспитания приняла бы с таким же видом.

Князь, виновник торжества, покинул храм, и за ним, как в прежние времена, вышла толпа его витязей – все они были приглашены; конечно, здесь присутствовал и Корнел Красавчик – сейчас его прозвище казалось таким же жестоким издевательством, как и кличка Раду Дракулы.

Не потому даже, за что оба получили такие имена: многие среди знати, как православной, так и католической, смотрели снисходительно на этот порок. Но Раду изъела тело расплата за плотские грехи, а Корнелу его страсть к князю изгрызла душу - и извела его красоту даже раньше, чем это случилось с Раду чел Фрумошем, так же верно, как любая болезнь. Нет, Корнел не был болен – но был бесконечно стар душою: подобно человеку, которому он служил.

Николае Кришан тоже был в числе гостей, и он, конечно, видел Корнела: тот казался страшной памятью о самом себе прежнем, особенно в день свадьбы своего владыки с католичкой. Николае не посмел приблизиться к витязю – и так же, как и многие венгерские дворяне, с затаенным страхом смотрел издали на господаря и его небрежность с молодой женой. После церемонии все должны были пешком идти до замка, где их ждал пир. Вокруг Николае многие придворные шумно разговаривали, полоскали последние дворцовые сплетни об Илоне Жилегай, обсуждали ее родню – но, как один, обходили вниманием ее свадьбу и предстоявшее ей супружество. Влад Дракула, даже в плену у короля Венгрии, был не тот человек, которого можно обсуждать в глаза.

Сам Николае молчал. Навеки чужой и чужим, и своим – как некогда его отец, Раду Кришан. Он не имел страстной привязанности ни к чему в Венгрии – даже такой порочной, как Корнел; конечно, Николае прослышал уже и об этом. Внутренне юноша осудил своего кумира – но, бесспорно, даже такой грех был ничтожен рядом с другими деяниями Влада Цепеша и его витязей. Слава их стояла в зените. Князь Валахии вознес себя и верных себе людей на такую кровавую высоту, что их давно уже нельзя было мерить теми мерками, что обыкновенных смертных.

Порою Николае, в тайниках души, даже завидовал Корнелу: исполнилось его назначение, как бы ужасно оно ни было, а сам Николае был осужден на вечную неприкаянность при чужом властителе…

Молодые супруги и их свита вернулись в вышеградский замок, где валашский князь жил в своем почетном плену. Здесь ему предстояло жить с женой – теперь кузеном короля, скрепляя узы дружества между Валахией и Венгрией. Матьяш Корвин возмужал как правитель и больше не допустил бы такой промашки, как по мечтательной молодости, - тот шаг, который обернулся крахом для Валахии, союз Андраши и Иоаны, король венгерский повторил, уже набравшись опыта: с законным князем.

Вот и теперь Корвин сидел во главе длинного пиршественного стола, и с улыбкой пил здоровье новобрачных, как когда-то привечал за своим столом незаконного сына благороднейшей семьи Андраши. Король венгерский, должно быть, уже и не помнил о своих первых шагах, совершенных у власти. Он был очень доволен, что наконец прикормил огнедышащего дракона и навеки примирил его со своей великой католической державой…

Николае посмотрел исподлобья, как белокурый Корвин, очаровательно смеясь, что-то рассказывает своей юной белолицей королеве, постреливая глазами в сторону Дракулы, - а потом обратил мрачный взор на молодых. Княгине было совсем не до веселья – но это почти никого за столом не заботило. Николае вдруг пожалел, что не может подойти к этой женщине и сказать ей что-нибудь ласковое, утешительное. Сколько условностей сковывает женщин, и низких, и благородных!

Наконец князь и княгиня поднялись, и вслед за ними встали все гости. Король, учтиво поднявшийся тоже, провозгласил тост за князя Валахии и за союз их стран, благословленный святою церковью. Николае же думал – осталось ли еще для Корвина хоть что-нибудь святое; или же все государи так, играют всем, что им выгодно, даже верою…

Дракон скрылся со своей добычей.

Кузина короля проснулась на брачном ложе одна – она и заснула одна: уже под утро, в крайнем недоумении, почти ужасе. Дракула не притронулся к ней. В покоях, приготовленных для них жадными до господских тайн слугами, уже никого не осталось к тому часу, как им предстояло возлечь. Брачная ночь короля, конечно, немедленно делалась достоянием всего двора, и подданные Корвинов вправе были знать, как совершаются такие важнейшие государственные дела… но дело валашского князя было совсем другое! Он был не подданный Корвина, а государь чужой страны!

И, приведя свою жену в опочивальню, Дракула с улыбкой кивнул ей – и ушел!

В его распоряжении было целое крыло, и где ночевал ее супруг, конечно, Илона не осмелилась бы спросить. Она трепетала самой мысли о таком вопросе. Еще страшнее ей было думать о том, что ждет ее, когда она снова встретится с господином своей жизни. Княгиня предпочла бы такому загадочному безразличию все, что угодно, - даже насилие, которого ужасалась до сих пор!

Конечно, благородная венгерка слышала, что поговаривают о Дракуле и его витязях: но быть такого не могло, чтобы он предался разврату теперь, после свадьбы, под властью ее царственного кузена. Княгиня встала с постели и, кликнув слуг, дрожащими руками принялась приводить себя в порядок. Она чувствовала изумление челяди. Что они станут болтать о ней и князе, едва только выйдут за дверь? Должно быть, весь двор сейчас перемывает им косточки, все гадают, как обошелся с нею Колосажатель; но никто даже не догадывается, что произошло на самом деле!..

- Христос и святая Мария, - оставшись одна, прошептала Илона, крестясь слева направо. Бедняжка сложила дрожащие руки и поникла головой. Что-то скажет ей король? Хотя ее августейший кузен всегда был непревзойденным лицемером – по крайней мере, сколько Илона его знала…

Она приказала подать себе завтрак и поела в одиночестве. Потом, уныло посмотревшись в зеркало, – выщипанные по моде брови лишали ее лицо, и без того не отличавшееся выразительностью, последних красок, – княгиня покинула комнату. Она искала встречи с королем… нет, только не с мужем!

За дверями никого не было, кроме стражи, охранявшей коридор. Словно о событиях вчерашнего дня никто во дворце уже не помнил – хотя о княжеской свадьбе, конечно, шептались по всем углам! Что за место королевский двор, куда бы он ни переезжал!

И тут, вдруг остыв, Илона поняла, что искать короля глупо и даже опасно. Не произошло еще ничего, что требовало бы высочайшего внимания, - а за каждым ее шагом следит множество глаз!

Илона вернулась в свои покои и заняла себя какими-то пустяками, хотя отсутствие мужа, казалось, прожгло дыру и в ее собственной душе. Неужели князь Цепеш решил мучить свою жену иначе, нежели своих подданных, - не грубо, а изощренно?

Потом князь пришел к ней.

Илона немедленно встала, позабыв все, чем занималась до тех пор. Она низко присела князю, склонив голову.

- Хорошо ли ты спала? – ласково спросил Дракула.

У нее задрожали губы – и она сама почувствовала, как побледнели щеки.

- Да…

Илона замешкалась, не зная, как обратиться к нему: назвать ли его князем - или по имени? Нет – хотя валахи куда проще, дичей, чем ее сородичи, она на это никогда не осмелится…

Но Дракула, казалось, ничего больше и не ждал. Он словно пребывал в какой-то задумчивости, из которой Илона не смела его вырвать. Не глядя на нее, он взял жену за руку.

Илона закрыла глаза, точно ожидая, что на беззащитную шею, которую высокий головной убор и высокая прическа оставляли открытой, обрушится топор. В своем уборе она была еще выше мужа – но чувствовала себя крохотной рядом с ним.