Пока ее не отправили обратно на телегу, Василика смогла немного осмотреться. Она с острой ненавистью и тревогой заметила большой шатер султана, расписанный райскими цветами и птицами - и снаружи, и, наверное, изнутри; с бунчуком*, украшенным семью разноцветными конскими хвостами. Шатер был наполовину заслонен янычарами, воинами из бывших христиан, и турецкими рыцарями – сипахами, в длинных кольчугах и остроконечных шлемах. Василика подумала, что ни разу не видела, чтобы ее господин одевался подобно своим соотечественникам: и платье, и вооружение на нем было валашское, даже после того, как он воссоединился со своим султаном. И султан ему это спускал…

Неужели Мехмед и в самом деле терпит христиан и христианский обычай более, чем христиане – его?

А вслед за этим Василика увидела такое, что чуть не села прямо на снег перед своей палаткой, снова испортив штаны. Из шатра вышли двое – сам султан и Бела Андраши. Все при виде этих двоих простерлись ниц.

Только Василика осталась стоять, торчать жалкой фигуркой на снегу посреди всеобщего преклонения. К счастью, ее поведения никто не приметил; как солдаты и их начальники едва ли примечали ее вообще. Им с некоторых пор было запрещено примечать Василику…

Султан тоже не увидел валашскую женщину поверх спин своих рабов. Бела Андраши, однако, в ноги Мехмеду не кланялся – он ограничился, а Мехмед удовольствовался низким поясным поклоном своего вассала. Василика вдруг подумала, что облобызать стопы султана венгр мог в шатре, когда их никто не видел…

Вокруг нее царило такое страшное всеобщее лицемерие, что не только душу – голову сохранить на плечах едва ли получалось. Василика тенью уползла назад в палатку и не показывалась до тех пор, пока за ней не пришел господин.

Абдулмунсиф положил ей руку на плечо, почти дружелюбно поглядев в глаза; а Василике вдруг захотелось, чтобы он ее опять поцеловал… Девица шевельнула ногой, ощутив холодное касание стали, и отогнала такие мысли.

- Ты устала? – вдруг спросил турок.

- Да, - правдиво ответила она. Хотя Василика и ехала на телеге, от непрекращающейся тряски, уже который день, она чувствовала себя разбитой. К тому же, простудилась. Василика кашлянула в ладони, и Абдулмунсиф погладил ее по голове, по мохнатой шапке – точно домашнюю кошку по шерстке.

- Скоро мы будем дома.

От этих слов у нее внутри все оборвалось. Василика опустила глаза, стараясь скрыть свои чувства. Но Абдулмунсиф, конечно, все и так понял.

- У нас теплее, чем в Валахии, - проговорил он, улыбаясь. – В Эдирне очень красиво. Ты должна посмотреть.

У Василики дрогнули в улыбке губы.

- Должна, - задумчиво произнесла валашка. Ей редко приходилось задумываться до сих пор – задумываться, пока она служила своим князьям. – Скажи, ты солгал мне? Я не буду при тебе служанкой?

Она впервые не назвала его господином; а Абдулмунсиф, казалось, не обратил внимания.

- Нет, - помедлив, ответил он. – У меня будет много слуг. Ты будешь в моем доме… под моей рукой, - сказал турок, не сразу подыскав верные слова.

Василика усмехнулась. Она взялась за лоб, закрыв глаза.

- У тебя много жен в Турции? – шепотом спросила валашка.

Она ощутила прикосновение к плечу, и изумленно открыла глаза.

- У меня нет ни одной жены в Турции, - ласково произнес Абдулмунсиф. – Я христианин.

Это было то, что Василика успела совершенно позабыть.

Она не знала, что еще сказать; а турок, помешкав, протянул ей пару лепешек, переложенных ломтями сыра.

- Съешь пока; потом я дам еще. Лучше тебе не оставаться на земле.

- Среди ваших солдат, - сказала Василика, пристально посмотрев на него. Штефан немного покраснел.

- Да, - сказал он. – Идем.

Когда он подсадил ее на воз и хотел уйти, Василика удержала его за рукав. Сама не знала, как осмелилась; но потом сжала пальцы крепко. Штефан не вырывался.

- Кто был твой отец? – шепотом спросила пленница.

Она порозовела от волнения; он тоже.

- Большой человек… царского рода, - ответил он. – Я думал о моем отце, когда принял греческую веру.

Турок ушел. А Василика осталась оцепенело сидеть на возу, собираясь с мыслями. Ее знобило – хотя вокруг уже начало теплеть.

Марина в эти дни ее не трогала; хотя ночами Василику одолевали жаркие, страстные сны. Своих снов Василика не могла припомнить - ни одного.

А когда Абдулмунсиф пришел к ней с дымящимся пловом на тарелке, он сказал:

- Мой отец… мой и Адриана… еще жив, и он сейчас в Эдирне. Он живет с моей матерью, и ты увидишь их обоих.

Его родители еще живы? У них в Валахии нечасто доживали до преклонных лет, даже господа. Василика вдруг подумала, глядя на своего повелителя, что Абдулмунсифу должно быть не менее тридцати лет – хотя вначале он показался ей гораздо моложе.

И тут Василика поняла, что ей сказали. Отец Штефана, знатный грек, еще жив! Она своими глазами увидит господина из великого города*!

- А еще братья или сестры у тебя есть? – растерянно спросила она своего хозяина. Абдулмунсиф засмеялся.

- Братьев нет. Есть три сестры, их ты тоже увидишь.

Василику охватил мгновенный страх; но она совладала с ним. Улыбаясь, турок погладил ее по бедру, потом ушел. А Василика не сразу и поняла, что ее приласкали – и что ей это понравилось…

Неужели Штефан хотел сказать, что возьмет ее в жены? Не слишком ли велика честь для дворовой девушки? И даже пожелай он того – как сделать это в Турции, если он и вправду христианин?

И если бы Василика согласилась сама… Жена – это уже не раба. Но в Турции, должно быть, жило много женщин непонятного положения. Страна султана богата, жирна, и может их содержать.

“Но я и сама никогда не пойду за такого человека, - мрачно подумала Василика. – Если начнется христианское дело, в котором спросят меня!”

Но пока ее никто не спрашивал.

Войско благополучно добралось до Турции, почти без потерь – если не считать нескольких солдат, не выдержавших трудностей пути. В лагере вспыхнула небольшая лихорадка, которая не затронула Василику, только простых турок и венгров, спавших скученно.

По мере того, как они продвигались вглубь империи, войско рассеивалось, расквартировываясь по разным частям: армия султана и без валашских пленников была разношерстна и разнородна. Но Василика уже мало что могла видеть. Близ границы Штефан спустил ее с телеги – и сказал, что это уже насовсем.

- Не годится тебе ехать на возу вместе с рабами, - сказал он.

Рабы предназначались для другого. Василика увидела, что четверо дюжих мужчин стоят около резного деревянного паланкина. “Истинная княжна”, - с насмешкой над собою подумала она.

- Тебе следует сокрыть себя от чужих глаз, как это делают наши женщины! – сказал Штефан.

Василика хотела сказать, что она не их женщина и никогда ею не будет, – но промолчала. Что толку? Ей останется только вонзить в этого турка свой нож, если она захочет оспорить его слова.

- Кроме того, здесь мой воз разгрузят, - мягко прибавил ее избавитель. – Ты долго тряслась на нем, а слуги ступают гораздо мягче, чем лошади!

Василика улыбнулась.

- Ты очень добр.

Оглядевшись, Штефан обнял ее за плечи и отвел в сторону. Когда они скрылись от чужих глаз, турок нежно взял ее руки и, перевернув их ладонями кверху, поцеловал запястье – там, где бешено забилась жилка. Если бы этот человек прокусил ей руку и выпил ее крови, Василика бы не удивилась.

Но он только несколько раз поцеловал ей руку, а потом обнял и поцеловал в губы – долгим, жарким поцелуем, от которого у нее пресеклось дыхание и ослабли колени, лаская губами и языком ее уста.

- Ты мне не муж, - глядя исподлобья, прошептала Василика, когда турок оторвался от нее и она смогла отдышаться. Щеки пламенели как маки. – Тебе нельзя…

Штефан только рассмеялся и поцеловал ее снова, обхватив голову, так что кудрявая макушка уткнулась ему в сгиб локтя. Василика давно рассталась со своей меховой шапкой.