Я бросился в гостиную, но не нашел там жены. Тогда я ураганом ворвался в столовую и чуть не закричал от восторга — Эвелин была там. Они с Маргретой закончили завтрак и теперь пили чай с десертом. Дочурка что–то весело болтала, а жена, моя любимая супруга, рассеянно смотрела в окно. Она тоже думала обо мне! Я бросился к ней, обнял ее за плечи и покрыл поцелуями ее шею.

 - Я услышал твой мысленный призыв! — воскликнул я в полном восторге. — Я здесь, любовь моя!

 Но супруга отстранилась от меня и взгляд ее был полон удивления и даже, как мне показалось, — досады. В последнее время я часто замечал такое выражение в ее глазах. Оно раздражает меня, но сейчас я решил не обращать на него внимания и быстро расстегнул верхние пуговицы ее блузки, торопясь ощутить под ладонью упругость ее божественной груди.

 - Йоган! — воскликнула она. — Мы в ссоре… Йоган… Ты с ума сошел!

 Я не слушал ее, я сдавил пальцами ее левую грудь, другой рукой поднимая вверх подол платья.

 - Маргрета… — тихо произнесла жена. — Не при ней же!..

 Ах черт! Я совсем не обратил внимания на присутствие дочери.

 - Иди, поиграй, — велел я ей.

 Дочь, удивленно и испуганно наблюдавшая за нами, встала.

 - Дай ребенку попить чаю, — раздраженно сказала жена, пытаясь оправить поднятый мною подол. Но я уже касался пальцами ее теплых шелковистых трусиков и был готов стерпеть подобный тон, который все же был сейчас неуместен.

 - Но я хочу тебя, — возразил я как можно мягче. — Здесь и сейчас!

 Я подхватил жену на руки и упал на стул, усаживая ее к себе на колени, покрывая поцелуями ее полуобнаженную грудь.

 - Йоган… — сопротивлялась она. — Йоган, подожди… Давай поговорим… Нам нужно поговорить… Йоган!.. Последнее время ты…

 Трусики были не очень прочными и я легко разорвал их, чувствуя как все сильнее закипает во мне страсть. Но жена вдруг резко оттолкнула меня, вырвалась и отскочила, поставив перед собой стул. В глазах ее мелькал, кажется, гнев, и блестели слезы. Такой она нравилась мне еще больше и мое желание возросло до просто бешеной страсти…

 Но тут я увидел стул, которым она отгородилась от меня, и резко обернулся. Я отчетливо увидел два гнутых витых рога за своей спиной, такие же, как не шлеме Великого Каббалиста. Но едва я увидел их, как они тут же исчезли, превратившись в спинку венского стула красного дерева…

 Вот! Вот!! Вот!!! Я поймал его! Я увидел! Вот!

 Сейчас он меньше всего ожидал, что я повернусь и — попался.

 Я вскочил, чувствуя, как по груди и животу разливается холодок ужаса.

 - Есть! — воскликнул я. — Ты видела, видела?!

 Жена непонимающе смотрела на меня, а дочь испуганно оглядывала стул.

 - Он здесь! — кричал я. — Здесь!

 - Кто? — спросила жена.

 - Этуран Туканский, — пояснил я, — повелитель оранжевых троллей, Великий Каббалист, магистр ордена Бреатурийских всадников, Отражение Черной Луны.

 Жена быстро отступила на шаг, словно боялась, что я сейчас брошусь на нее, и взяла на руки дочь, которая вдруг заплакала. А я протянул к магистру руку, ладонью вперед, как требует ритуал, и произнес по–тукански заклятие:

 - Элла бо наммин, элла бо сунна, элла бо тлинги, махи Этуран!

 Но было поздно, поздно! Он опять успел ускользнуть от меня! В сердцах я схватил со стола соусник и запустил им в стул.

 Жена с дочерью на руках выскочила из столовой.

 - Я видел тебя, видел! — кричал я магистру. — И я все равно одолею тебя! Я не позволю тебе проникнуть в этот мир, чертов колдун! Элла бо наммин, элла бо сунна… Ты хитер, магистр, ты очень хитер, но, как видишь, я тоже кое–что могу. И я одолею тебя! Я отправлю тебя в Желтые Земли, в бездну Магдатукана. Там атуланги закуют тебя в кандалы и бросят твой огненный трон в море, а мне — поставят памятник из чистого наггата.

 Я плюнул в магистра и ушел в свой кабинет. Меня всего трясло и я никак не мог успокоиться. Около получаса я обессиленно провалялся в кресле и успел за это время выкурить две сигары.

 Едва я немного успокоился и собрался задремать, как услышал за дверью шаги и голоса. Один голос был голосом моей жены, других я опознать не мог.

 - Он здесь, — тихо произнесла жена за дверью.

 - Да, я здесь, — сказал я слабым голосом. — Кто там, Эвелин?

 Дверь открылась и в кабинет вошли двое мужчин в белом. Едва они появились в кабинете, как я сразу почувствовал озноб, пробежавший от затылка до поясницы, как струйка холодной воды. Это были они, да, да! Это были они! Я понял это по их напряженным взглядам. Бреатурийцы!.. Они приближались ко мне, а я был безоружен.

 - Добрый день, местер Хедсвальд, — сказал один спокойно и тихо. — Что случилось?

 - Эттале, та бреатури! — крикнул я. — Эттале каме сунна!

 Они приближались, понимающе переглядываясь. Я не мог пошевелиться, я чувствовал скованность и слабость во всем теле.

 - Успокойтесь, местер Хедсвальд, — сказал второй. — Мы ваши друзья, мы поможем вам.

 За дверью появился третий, тоже — в белом. В руках он держал странный серый балахон. Наверное, именно такие балахоны надевают на пленников Кертаниона, прежде чем отдать их полохам, которые удобно устроятся на шее жертвы и будут высасывать из нее все соки, медленно, долго, бесконечно долго.

 - Вы пришли за мной, — сказал я обреченно, понимая, что Великий Каббалист опередил меня, что я проиграл, что все кончено. — Пришли…

 Они подошли совсем близко.

 Я поглубже вдохнул и крикнул в последний момент:

 - Но вы не получите меня!

 И бросился на них.

 Борьба была недолгой, я был слаб, а их — трое. В одну минуту они повалили меня на пол и ловко запеленали в серый балахон так, что я не мог и пальцем пошевельнуть, а только яростно болтал ногами, которые оставались свободными.

 - Давно это с ним? — спросил один из всадников у жены.

 - Не могу сказать, когда это началось, — ответила она. — Но заметно стало около года назад… И все хуже, хуже…

 - Коварная Эвелинга, покровительница туканов! — крикнул я ей. — Так это ты, ты предала меня в руки мучителей мюскеррагьюров!

 За спиной богини я увидел Маргрету, испуганно глядящую то на меня, то на Эвелингу, то на бреатурийцев.

 Всадники поставили меня на ноги, вывели из кабинета.

 - Мама, — услышал я голос дочери, — а папа вернется?

 - Вернется, девочка моя, — ответила богиня. — Он скоро вернется.

 - Я боюсь, — сказала Маргрета.

 - Ничего, моя маленькая, не бойся, — успокаивала ее коварная Эвелинга.

 - Я боюсь того рогатого дяди…

 Наступила минутная гробовая тишина.

 - Какого… какого дяди? — произнесла покровительница туканов.

 - Того, что прятался за спиной у папы, когда ты сидела у него на коленках.

 - Маргрета! — воскликнул я. — Маргрета, ты видела его?!

 - Не говори глупостей, моя милая! — зашипела богиня.

 - Да, — настаивала дочь. — У него были кривые рога, и желтые глаза, и красный плащ, и палка в руке…

 - Магистр! — провозгласил я. — Да, это был он — Отражение Черной Луны!

 Один из всадников злобно дернул меня и толкнул к двери. Я успел услышать как Эвелинга шлепнула дочь и что–то сказала ей повелительно. А дочь заплакала, повторяя: «Он злой, злой! Он хочет убить папу!»

 Бреатурийцы вытолкали меня за дверь и потащили к лифту. Впихнув меня в кабину, они довольно рассмеялись.

 - Всегда с ними так, — сказал один по–тукански.

 - Ничего, — ответил второй, — теперь дело пойдет на лад.

 - Девчонка тоже видела, — задумчиво вставил третий.

 - Дойдет очередь и до нее в свое время, — усмехнулся второй.

 Маргрета?! Моя дочка?! Нет!

 Я закричал, как можно выше подпрыгнул, больно ударившись при этом о потолок кабины, и что было сил рухнул на пол лифта в надежде, что канаты не выдержат и мы сорвемся вниз, в пропасть, в бездну Огалла. И я увидел, как в руке одного из всадников мелькнул короткий, серебристый, не длиннее двух пальцев, туканский кинжал.