— Конечно, никаких стопроцентных гарантий сейчас давать нельзя, думаю, вы понимаете это и сами, — сказал Клэмптон. — Но сам факт того, что Йен перенёс операцию, что его сердце начало работать даже после клинической смерти… Это даёт нам определённую надежду. Ближайшее время мы будем пристально следить за изменениями в его организме.

— Когда он придёт в сознание? — спросил Пол.

— Думаю, что ясное сознание к нему вернётся не раньше, чем через сутки. Организм сейчас будет постепенно восстанавливаться, и быстрее всего это будет происходить, пока больной спит.

— Сколько примерно он проведёт в реанимации? — спросила Нина.

— Думаю, что ближайшие двадцать четыре часа Йен должен будет находиться под пристальным наблюдением врачей, — ответил кардиохирург. — Посещения в реанимации запрещены, но если состояние пациента не будет вызывать опасений, то через пять-шесть часов его переведут в отделение интенсивной терапии. В реанимации больных даже после самых сложных операций мы стараемся долго не держать: пациент, если это позволяет состояние, не должен быть оторван от внешнего мира. Поэтому в скором времени, думаю, вы сможете увидеться с Йеном. Только вот сможете ли вы с ним поговорить — не уверен, — задумчиво произнёс Клэмптон. — Дело в том, что сейчас у него в горле эндотрахеостома: у него на данный момент наблюдаются некоторые проблемы с дыханием, что вполне нормально в его ситуации, поэтому было принято решение подключить пациента к аппарату искусственной вентиляции лёгких.

Врач выдохнул и продолжил.

— Сейчас Йен в самом начале пути, который не обещает быть лёгким, — сказал он. — Ему предстоит сложнейшая реабилитация, поэтому нужно понимать, что, если, дай бог, всё обойдётся, в ближайший месяц он должен будет находиться здесь, в госпитале. Но с такой группой поддержки, — Клэмптон обвёл взглядом Нину, Пола, Кэндис и Никки и улыбнулся, — море по колено и любые горы по плечо.

— Спасибо Вам, доктор, — прошептала Никки.

— Меня благодарить пока рано, — ответил врач. — Теперь всё зависит от самого Йена. А вам, думаю, сейчас лучше отправиться домой и хорошенько выспаться.

Поблагодарив врача, ребята последовали его совету и отправились по домам. Никки вызвала такси, а Пол забрал с собой Нину и Кэндис. Аккола и Кинг жили совсем неподалёку от госпиталя, поэтому ребята распрощались уже спустя минут пятнадцать, а вот отель Нины находился примерно в часе езды оттуда, поэтому у них с Полом было время, чтобы поговорить, поэтому по пути они смогли обсудить всё, что их волновало.

— Ты выглядишь очень утомлённой, — сказал Уэсли, припарковав свой автомобиль неподалёку от входа в отель, в котором остановилась Нина.

— Вернусь в Нью-Йорк и высплюсь, — с уставшей улыбкой и какой-то грустью ответила Нина.

— Ты уже улетаешь? — спросил Пол.

— Да, наверное, в ближайшее время. Только дождусь, пока Йен отойдёт от наркоза, и его переведут в палату интенсивной терапии, чтобы убедиться, что ему ничего не угрожает. Я обещала Остину вернуться, как только Йена прооперируют… Да и зря нервировать Никки тоже не хочется.

Пол внимательно посмотрел на Нину.

— Ты не сможешь обмануть саму себя, — чуть слышно сказал он.

— Что ты имеешь в виду? — несмело спросила девушка.

— Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю, — ответил Уэсли. — Думаешь, ты хочешь как можно быстрее улететь в Нью-Йорк из-за Остина? Или, тем более, из-за Никки? А твои глаза говорят о другом.

Нина отвернулась к окну, чтобы спрятать взгляд, не зная, что сказать: лучший друг, как это было всегда, видел её насквозь.

— Этот человек по-прежнему твоя жизнь. — с немыслимой уверенностью сказал Пол.

— Он мой близкий друг, — сказала Нина, повернувшись к Полу лицом и постаравшись успокоиться. — Поэтому он дорог мне.

Болгарка несколько секунд помолчала.

— Всё остальное в прошлом, — наконец сказала она.

— Вы оба так старательно пытаетесь себя убедить в этом, и это так смешно смотрится со стороны, — вдруг сказал Пол, немало удивив этим подругу: обычно Уэсли не касался в разговорах со своими друзьями темы взаимоотношений с их возлюбленными, пусть даже и бывшими.

— Нас с Йеном действительно когда-то связывало очень многое. Я любила этого человека больше жизни, и сейчас люблю, но уже другой любовью. Три года не прошли просто так, — сказала болгарка, которая больше всего на свете мечтала о том, чтобы её ложь стала правдивой. — Йен собирается жениться на Никки, и я действительно счастлива за них, потому что любить и быть любимым — это лучшее, что может почувствовать человек за всю свою жизнь. И Йен, как никто другой, этого заслуживает. Я сейчас с Остином и тоже влюблена. Всё вернулось на круги своя, Пол.

— Это далеко не моё дело, — сказал Василевски. — Просто я хотел тебе сказать вот что: от себя всё равно не убежишь. Я проходил через всё это, и я знаю, о чём говорю. Если в душе живёт любовь к человеку — искренняя и очень сильная — её не изменит ни время, ни новые отношения.

Нина молчала, опустив глаза.

— Вы оба для меня — очень близкие и дорогие люди, — продолжил Пол, — и больше всего на свете я хотел бы, чтобы вы были счастливы. Только вот надо ли искать это счастье так далеко, в своей душе, пытаясь убедить себя, что ты ощущаешь те чувства, которых в тебе на самом деле нет и никогда не будет? Я говорил об этом Йену. В попытках убежать от прошлого ты можешь потерять своё настоящее. Просто помни об этом.

Добрев слушала друга и чувствовала, как у неё горят щёки. В этот момент она готова была повалиться сквозь землю, лишь бы не слышать всей той правды, которую говорил Пол: для Нины, чьи чувства к Йену сейчас разгорались с новой силой и поэтому уже были неподвластны её самоубеждению, это было мучительно.

— Я пойду, — наконец сказала Нина, и её растерянный вид послужил для Пола лучшим доказательством правдивости его слов. — Пол, спасибо тебе за всё. До встречи.

Уэсли, вздохнув, кивнул подруге и махнул ей рукой. Через несколько мгновений он завёл двигатель, и автомобиль бесшумно тронулся с места.

«Господи, ну что же должно произойти, чтобы эти двое наконец перестали бояться оставить свои замки из песка и выдуманное счастье и начать всё сначала?..» — думал Пол по пути домой.

На следующий день

Побочных осложнений у Йена после операции не возникло, поэтому, как и планировалось, в палату интенсивной терапии его перевели спустя сутки после её проведения, ещё до того момента, как он отошёл от наркоза. Постепенно его дыхание вернулось в норму, поэтому эндотрахеостому — небольшую пластиковую трубку, которую вводили пациентам в горло для улучшения дыхания и которая приводила в ужас многих родственников больных, не знакомых с медициной близко, — заменили обычным назальным ингалятором.

— Что-то заспался ваш жених, — с улыбкой, стараясь не терять позитивного настроя, сказала Никки медсестра, вколов Сомерхолдеру очередную дозу морфина. — Врачи сказали, что, если он не придёт в себя через двадцать четыре часа после операции, то придётся его разбудить.

— Это нормально, что Йен до сих пор не проснулся? — с беспокойством спросила Никки.

— Абсолютно, — ответила медсестра. — Доза наркоза была огромной, ему в кровь постоянно вводится морфин, который тоже вызывает сонливость, вдобавок к этому организм ослаблен, поэтому всё объяснимо.

Девушка наклонилась к Йену и легонько побила его по щекам.

— Просыпайтесь, — громко сказала медсестра.

Очнулся Сомерхолдер не сразу: нехитрую процедуру медсестре пришлось повторить ещё дважды, что Йен наконец отреагировал.

С трудом открыв глаза, Йен почувствовал сильную боль в шее: в её левой части был установлен специальный катетер, через который в его организм также поступали необходимые препараты. Дышать полной грудью Сомерхолдер тоже не мог: вся левая её часть была располосована и заклеена чем-то наподобие пластыря, только в разы больше, плотнее и прочнее. У него сильно болела голова, а в горле першило из-за того, что в нём некоторое время находилась трубка.