— Ты хорошая актриса, Нина. Твоей улыбке хочется верить. Но обмануть меня у тебя не получится никогда.

Добрев незаметно для себя опустила взгляд и повернула голову в сторону.

— Жизнь продолжится. Улыбайся, берись за новые проекты, говори «люблю» кому хочешь. Только…ты сможешь больше не чувствовать ничего, словно бы между нами ничего никогда и не было? Не вспоминать, не сравнивать, не думать об этом? Может быть, ты хочешь этого, но далеко не все наши желания исполняются. Если ты не хочешь видеть меня, то почему произошло всё то, что было между нами сегодня ночью? Мы были нетрезвыми, но не напивались до такой степени, чтобы не понимать, кто перед тобой стоит.

Нина слушала его, и ей хотелось закрыть уши руками, потому что с каждым словом, произнесённым Йеном, она ощущала, как внутри всё с большей силой разгорается пожар. Справляться с собственными эмоциями ей становилось всё сложнее.

— Если я испытываю к человеку отвращение, то я не прикоснусь к нему, и это не зависит от количества выпитого, — сказал он. — Я не пущу его в свою постель.

Добрев хотела припомнить Йену ночь, которую он провёл с Никки, но промолчала, поняв: он никогда не испытывал к ней ненависть или отвращение. Они не расстались друзьями, но врагами их назвать было никак нельзя.

— А может быть, ты ненавидишь не меня, а в первую очередь себя? За эту слабость. За то, что тебя всё равно тянет ко мне. И физически, и внутренне.

Сомерхолдер склонил голову набок и пристально посмотрел на болгарку, терпеливо ожидая, пока она вновь посмотрит ему в глаза. Наконец, она снова повернулась к нему.

Йен достаточно осмелел по сравнению с тем, как их разговор начинался: его голос звучал громче, и он не боялся уже прямо озвучивать свои мысли, пытаясь как-то достучаться до Нины. Её попытки бороться со своими чувствами, то, как она намеренно отдалялась от него, не боясь причинить боль ни себе, ни ему, вызывали в нём нечто сродни раздражению.

— Если ты хочешь вычеркнуть меня из своей жизни, то помоги мне сделать то же самое с тобой. Потому что иначе… Чёрт побери, я просто сойду с ума, — со злостью выплюнул он. — Лучше получить грёбаную черепно-мозговую травму и потерять память, чем день за днём отравлять себя воспоминаниями о каждом часе, проведённом с тобой, на стену лезть от этого всего, но всё равно быть не в силах что-либо с этим сделать.

Добрев встала с кровати.

— Скоро мы расстанемся навсегда. До окончания съёмок осталось совсем немного. Я не собираюсь оставаться в Ковингтоне. Всё закончится.

Нина помолчала несколько секунд, но затем пробормотала:

— Извини, если дала тебе этой ночью ложную надежду.

В этот момент болгарка поймала себя на мысли, что эта фраза звучит как-то глупо.

— Надежду, но не ложную, а самую настоящую мне даёт не эта ночь. Ты думаешь, я не вижу, как по твоей коже пробегают мурашки, когда я касаюсь тебя при съёмке очередной сцены? Думаешь, я не слышал, как ты нарочно громко начинала смеяться с Остином, когда я проходил мимо? Думаешь, я не понимаю, почему ты до сих пор общаешься со мной?

— Йен, пожалуйста, — произнесла Добрев и в этот момент почувствовала, как к горлу подкатывает ком. — Просто оставь меня.

— Я сделаю это, — сказал Сомерхолдер, — если я увижу, что ты смотришь на меня как на коллегу, как на знакомого, но не как на мужчину. Если я пойму, что ты действительно всё отпустила. Если я осознаю, что мне больше не за что бороться. Это будет больно, но в этот день я попрощаюсь с тобой навсегда и, наверное, сам почувствую себя свободнее. Тогда, возможно, я смогу смириться с тем, что у нас разные дороги. Но этого не произойдёт, Нина, — проговорил Йен. — Ты обманешь кого угодно, но не убежишь от самой себя. Рано или поздно ты поймёшь, что такая жизнь не принесёт тебе счастья. Я не знаю, сколько времени пройдёт перед тем, как это случится, — задумчиво произнёс он. — Я знаю, что я очень виноват перед тобой. Я не буду дарить тебе букеты из сто одной розы или осыпать бриллиантами, чтобы загладить свою вину. Конечно, если ты захочешь, я сделаю это, но я понимаю, что тебе не нужно. На что я готов ради тебя, ты знаешь сама.

Нина молчала.

— Я не смогу быть рядом с тобой всегда, это бессмысленно, — продолжил Йен. — Улетай в Торонто, это твоя жизнь, мне и в голову не придёт тебя держать. Может быть, и мне будет легче, если я перестану видеть тебя каждый день. Но я буду с тобой тогда, когда тебе будет плохо, и, клянусь, урою любого, кто причинит тебе какой-то вред. И я всё равно буду верить в то, что когда-нибудь всё изменится. Я буду ждать тебя, Нина, — прошептал он и в этот момент взял ладонь девушки в свою и прикоснулся к ней губами.

Добрев показалось, будто бы в этот момент через её тело прошёл сильный электрический разряд. Она стояла, не шелохнувшись, смотрела на Йена и чувствовала, как на глаза выступают слёзы. Отстраниться и убрать руку ей не хватило сил.

Вскоре Йен уехал. Нина не остановила его. Он этого и не ждал.

Добрев устало опустилась на кровать. Она обхватила руками подушку, прижавшись к ней щекой и, будучи не в силах больше сдерживать слёзы, заплакала. Казалось, что сердце вот-вот разорвётся на куски. Она любила этого мужчину. Он давно стал частицей её сердца и души, и ничто не было в силах это изменить. И именно поэтому ей так сложно было смириться с его ошибкой и простить её: она хотела, чтобы он всегда принадлежал только ей. Её чувства стали для неё худшим наказанием и превратили в заложницу в сложном лабиринте, из которого, кажется, не было выхода. Йен был прав: Нина ненавидела себя за то, что уже не может с этим справиться. Но так же сильно, как и любила, она ненавидела и его самого за ту слабость, которую он себе позволил.

Однако каждый новый день без него заставлял её гореть в огне, чувствуя отчаяние и безысходность, забывая о том, какая она на самом деле.

На сколько её ещё хватит? Когда всё это закончится? Ждать ответа было неоткуда.

— Торри, ты не видела Йена?

Кэндис уже десять минут искала Сомерхолдера по всему павильону, чтобы предложить немного порепетировать совместную сцену Кэролайн и Деймона. До окончания съёмок сериала оставалась ровно неделя, шла работа над последними эпизодами, и актёры были готовы проводить на съёмочной площадке по двадцать часов для того, чтобы всё было идеально.

Торри прилетела в Ковингтон буквально несколько дней назад, так как была задействована в роли Мередит в небольшом эпизоде с воспоминаниями Аларика. Теперь старая компания подруг была в сборе, и работать девушкам стало ещё интереснее.

— Нет, — мотнула головой Девито, отпивая из стаканчика горячий кофе. — С утра его не видела. Что-то срочное, Кэн?

— Да не то чтобы срочное… Порепетировать хотела с ним, — объяснила Кэндис. — Неужели снова дома отсыпается?

В последнее время Йен очень часто опаздывал на съёмки, чем сильно тормозил рабочий процесс, из-за своих постоянных пьянок в барах города, будучи просто не в силах встать утром и поехать в павильон. Пару раз Сомерхолдер не в самом трезвом состоянии заявлялся и на съёмочную площадку, так что ребятам приходилось отпаивать его чаем и противопохмельным. Терпение руководства было на исходе.

Кэндис хотела было сказать что-то ещё, но в этот момент подруги увидела Уэсли.

— О, Пол! — махнув рукой, окликнула мужа Торри, едва увидев его.

— Да, Торри, что-то случилось? — участливо спросил поляк, подойдя к девушкам и поцеловав супругу в щёку.

— Йен сегодня вообще приезжал на съёмочную площадку? — спросила Аккола. — Его нигде нет, он нужен мне.

Приветливая улыбка мгновенно исчезла с лица Пола, когда подруга упомянула в разговоре с ним имя Сомерхолдера. Кэндис и Торри внимательно посмотрела на Василевски и поняли, что, скорее всего, их догадки верны.

— Он у меня в гримёрной спит, — небрежно бросил Пол. — Судя по всему, ночь опять провёл в баре. Говорил, башка раскалывается. Я ему дал несколько таблеток аспирина и активированного угля, не знаю, насколько это поможет.