Виктор повернул голову к Эштону.

Эштон сощурился и еще более непонимающе посмотрел на любовника. Он категорически не понимал к чему тот ведет.

— И что я должен делать, когда ты перегибаешь? Даже когда я физически сопротивляюсь, ты не реагируешь. Или ты предлагаешь во время наших ссор просто молчать, чтобы их вообще не было? Этого делать _не_умею_ я. Я категорически не смогу молчать даже в тех моментах, когда _на самом деле_ стоит помолчать.

Парень вздохнул, потом опустился окончательно на бетонную крышу. Нельзя было сказать, что сидеть было слишком комфортно, но ноги требовалось разогнуть. Прислонившись к перекладине и вытянув ноги, Эш вновь перевел взгляд на Виктора.

— Или ты знаешь другой способ, который поможет мне перестать паниковать, когда ты начинаешь меня душить? Или способ не давать тебе душить меня?

— Я говорил о дрессировке, а не о кляпе, — покачал головой Виктор, по примеру парня опираясь на перекладину. Но ноги вытягивать не стал, так и остался сидеть по-турецки.

— А способ знаю. Но тебе придется наоборот — _не_молчать. Стоп-слово, — после паузы сказал Вик. — После которого я бы сдерживался изо всех сил, пока этот тормоз не въестся до рефлексов, отрезвляя, когда _тебе_ это нужно. Начнем с малого.

Эштон фыркнул, но больше от привычки.

— То есть простого “прекрати” тебе недостаточно? — спросил он. — Кажется, это очень ярко выраженное стоп-слово. И, прошу заметить. когда тебя душат — говорить не очень удобно.

— “Прекрати” это просто “прекрати”. Обычное обиходное слово. А я его часто слышал, когда останавливаться не рекомендуется. Чтобы оно стало стоп-словом, нужно долго его вбивать.

Мужчина, осмотрев Эша, снова уставился с крыши в город.

— А лучше — что-то емкое и выбивающееся из обычной ссорной лексики. Чтобы слух резало. И тогда все остановится раньше, чем я начну душить. Но, — выдохнул он, — если ты почувствуешь грань. Не хочу, чтобы ты тормозил все подряд. Не каждая ругань сильно аукается. И не всегда принцип “лучше перебдеть, чем недобдеть” работает. Понимаешь?

Эштон выбросил окурок куда-то за спину, вниз, за ограду, потом качнул головой и вздохнул.

— С трудом. Нет, про слово я понимаю, но вот про то, почему мне нельзя говорить его тогда, когда я считаю нужным — непонятно. Я же не знаю в какой момент тебя сорвет с катушек.

— Во-первых, — знаешь, — Виктор повернулся к Эшу и улыбнулся. Просто улыбнулся. — Лишь нужно смотреть чуть внимательнее. Во-вторых, наоборот, _надо_, чтобы ты говорил его тогда, когда _считаешь_нужным_. А не когда просто хочется лишний раз поиграться или что-то доказать самому себе. Я не дворовый пес, чтобы замахиваться на меня по любому поводу и только ради поджатого хвоста и обласканного такой реакцией эго. Я это имел в виду. Чтобы ты не заигрался. Толку тогда будет ноль.

— Я не играю, я отношусь с осторожностью ко всему. — Эштон качнул головой и губы сложились в недовольную гримасу. — Я подумаю над словом — такой ответ тебя устроит?

Парень зацепился за перекладину и поднялся на ноги.

— Пойдем внутрь, иначе я скоро околею, а мы снова поругаемся. Все уже идет к тому, — он отряхнул джинсы. Опьянение уже спало от холода и легкого озноба. А настроение стремительно шло к нулю. Почему всегда после отличного секса нужно было разводить какие-то разговоры об отношениях, дурацких стоп-словах и так далее? Эштону это категорически не нравилось.

— Устроит, — кивнул Виктор и поднялся вслед за любовником, привлекая потом его к себе.

— И я запомню про осторожность, спасибо. Пойдем — и в бар, — сказал он, — согреться и догнаться. И найти Мартина. Который может быть, где угодно, — Виктор задумчиво взъерошил волосы. — Поможешь с этим?

— Зачем тебе Мартин? — спросил Эштон, оборачиваясь на любовника, но тут же продолжил путь к двери. — Все-таки одного меня тебе уже недостаточно? — он пытался вернуться к более веселому расположению духа.

— О да, — хмыкнул Виктор, пытаясь поддержать настрой. — Знаешь… Властности и власти тебе не хватает. У Мартина… Рука твердая, — Вик восхищенно цокнул и добавил:

— Только она может подпись поставить. И охранникам в грудь ткнуть. Чтобы меня спокойно на крышу пускали.

Мужчина хмыкнул и, нагнав Эша, потрепал его по волосам, а потом открыл дверь, пропуская любовника.

— Так поможешь? Если его в зале нет.

— Я и не знал, что ты такой меркантильный, — Эштон усмехнулся. — Не нужно будет его долго искать, до часов трех он всегда в зале, потом уже может или уехать, или уединиться с очередной Шерон.

Они уже спускались вниз по лестнице, когда Эштон проговорил:

— Я смотрю, ты поменял свое мнение о Мартине. Почему?

— Поменял? — переспросил Виктор, не совсем понявший, о чем именно речь. — Разве?

— До этого ты относился к нему с явным скепсисом. Как я к твоему Николсону, — сказал Эштон. — Теперь этого скепсиса я в твоем голосе не слышу. В чем дело?

— А, это, — Виктор пожал плечами; врать не пришлось. — Сначала он показался мне распиздяем. Как ты, — хмыкнул Хил, снова потрепав Эша по волосам. — Прожигающим ночи, потому — ночным распиздяем. И я не понимал, почему вы скорешились. Но оказалось, что он вкладывает силы в свое дело. Как я — в конюшню. Этого мало для симпатии, но достаточно для некоего уважения и отмены скепсиса.

— Я не распиздяй, — по привычке моментально заспорил Эштон. — Между прочим, я вполне неплохо зарабатывал до тех пор, пока… — он замолчал. Фраза “пока меня не уволили” никак не вязалось с тем смыслом, который он хотел вложить в то, что говорил.

— _Ночной_ распиздяй, — мягко поправил Виктор, — я говорил именно о ночи.

Шум танцпола приближался и усиливался. О том, что группа уже свалила со сцены, было известно еще раньше, но теперь можно было хорошо разобрать мотив очередного “кислотного” трека.

— С работой проблем быть не должно, если полностью отбелят документы. Ник пробивает “короткие схемы”. Возможно, при доплате, они решатся провести все “заочно”, и тогда можно будет забрать тебя насовсем. Вопрос один: как обезопаситься от проверки твоего отца.

Николсон на самом деле ничего еще не пробивал, хотя теоретическую возможность и обозначил, — не было необходимости, Виктор полагался, что три месяца Эш выдержит. Он, может, и выдержал бы, если бы не Барри, но теперь Хил предпочел бы не рисковать.

Хотя с Эштоном все же поговорить хотел. Только не знал пока, как именно, в каком ключе вести разговор.

Громкость все увеличивалась.

— Но это потом. Пока — дуй в бар, возьми на свой вкус, — эти слова Вик уже почти кричал парню на ухо.

Эштон пока пытался не думать, что он будет делать, когда полоса ничегонеделания закончится, он выйдет из клиники и у него не будет денег даже на бытовые расходы. Жить содержанкой Виктора он категорически бы не смог, отец, скорее всего, перекроет финансовый поток в его сторону, а найти новую, устраивающую его работу будет трудной задачей.

Тряхнув головой, парень отправил Виктору очередную улыбку и ушел к бару.

А сам мужчина начал рыскать взглядом по залу. Мартин обнаружился все на тех же диванах. Вряд ли так и сидел, скорее всего, успел потанцевать и снова вернуться сюда перевести дух. Приблизившись, Хил помахал парой пальцев, привлекая внимание, и кивнул в сторону, намекая, что нужно поговорить, но не в таком шуме. Виктор в общем-то и на туалет был согласен, лишь бы Эштона рядом не было: он сейчас как слушатель был совсем и совсем не нужен.

Мартин выгнул брови, но, сказав что-то Шерон, сидевшей рядом с ним, поднялся.

— Пошли в кабинет, — сказал он, подходя к Виктору. Парень кивнул на все ту же дверь в служебные помещения, проходя туда первым.

Кабинет был совсем небольшим. Стол, два кресла и шкаф с застекленными дверцами. Достав оттуда бутылку виски и пару стаканов, Мартин повернулся к Виктору:

— Присаживайся. И в чем дело?

— Два вопроса, — обозначил Виктор, садясь в кресло. Тянуть смысла не имело.

— Первый: кроме палаты Барри, если есть возможность, хотелось бы посмотреть его фотографию.