Проблема вставала огромная. Выпустить Эштона сам Виктор теперь не мог: он находился в капкане данных обещаний и в клетке заклинившего скелета собственной личности.

И не мог почти ничего сделать.

Ранее озвученная Эштоном мысль об удержании в подвале уже не звучала таким уж крайним случаем.

И вместе с тем — звучала бредово донельзя.

Виктор крепче вцепился в руль, направляясь обратно в город.

Эштон тоже молчал. Он смотрел в окно, немного хмурился и поджимал губы. Сейчас это было больше знаками задумчивости, чем раздражения.

— Ты не можешь мне запретить делать что-то, что касается меня. Запрещать связывать тебя — пожалуйста, трахать тебя — сколько угодно, не нервировать по пустякам — в ту же корзину, но ты не в силах запретить мне хоть что-то из того ,что мне хочется в отношении себя, — он говорил, не отрывая взгляда от местности за окном. — Я понимаю, Вик, что ни к чему хорошему подобным образом жизни я себя не доведу. Но, может, мне и не нужно ничего хорошего? — он повернулся к любовнику и посмотрел ему в лицо слишком внимательно, слишком пронзительно, чтобы можно было подумать, что фраза брошена просто для поддержания темы. — Может, я хочу сдохнуть где-нибудь от передозировки, чтобы… — он замялся. Говорить истинное желание не слишком хотелось, он и не стал — слишком глупо и по-детски. — Неважно, — Эш мотнул головой. — Просто, раз ты такой ответственный, не бери на себя вину в случае любого исхода. Я трезво выбираю свой путь и отдаю себе отчет в этом выборе.

— Чтобы — что, Эштон? — сухо поинтересовался Виктор, продолжая упрямо следить за дорогой. — Лично плюнуть в лицо Барри? Или руку пожать этому призраку давно минувших дней?

— Какая разница? Ты вряд ли сможешь это понять, — фраза была настолько шаблонной, что было даже обидно ее говорить. — Не бери в голову, серьезно. Это моя просьба и совет.

Эштон накрыл его руку на руле своей ладонью и немного сжал, призывая к перемирию.

Виктор чуть разжал пальцы на руле, чтобы прихватить пальцы любовника.

— Это бред, а не совет, Эштон, — рыкнул он, поворачиваясь к парню. На дне глаз плескалось загнанное отчаяние — Вик искал выходы, и забыть, пустив на самотек, явно не входило в сколько-нибудь пригодные варианты.

Хил дышал ровно и напряженно, с шумом выдыхая каждую новую порцию воздуха.

— Тебе это не нужно, — мужчина ткнул пальцем в небо и не надеялся, что это сработает. Ему необходимо было хоть что-то говорить, чтобы держать себя в руках.

Эштон улыбнулся. Как-то по-особенному мягко — за ним редко подобное водилось.

— Я не пытаюсь покончить с собой с помощью наркотиков. Если бы я хотел этого, я бы уже начал колоться. Пойми, Вик, я живу так, как мне хочется. Мне нравится это чувство легкой эйфории, ощущения, что я все могу, которое меня постигает, когда я под кайфом. И я не готов с ним прощаться. И я понимаю, что наркотики рано или поздно сведут меня или в больницу, или в морг. Но зато я не буду жить скучной пресной жизнью. Кстати, — улыбка стала пошлее. — Секс под кокаином гораздо более острый.

На последнюю фразу Виктор стрельнул таким убийственным взглядом, что ему позавидовала бы любая оскорбленная самка. Он почти сразу вернул взгляд автодороге, выпуская и сбрасывая с руки пальцы Эштона — боялся сломать тому кости или вывихнуть фаланги.

— Помолчи, — попросил он с интонацией, с какой мог бы сказать “заткнись”, — иначе врежу.

Снова не угроза, а предупреждение. Пошлую улыбку в этом контексте очень хотелось стереть наждачкой. Но как только Виктор сорвется — назад пути не будет у обоих. Хилу плевать на противозаконность мер, но они были бы слишком травматичны для Эштона, а мужчина дал обещание. И нарушить его мог только с обоюдного согласия. Согласия не было, и Виктор отдавал себе отчет, что когда априори не вечное заключение закончится, парень первым делом пойдет в клуб. По этой ветви тупик.

Если где-то в речи и содержались намеки на обратное, то Хил их не видел.

— Относись к этому проще, — Эш вновь улыбнулся. В этот раз более напряженно. Он отвернулся вновь к окну и молчание между ними стало совсем тягостным.

— Я не знаю, смогу ли я бросить совсем, — сказал наконец Эштон. — И если не смогу, то это будет значить, что я зависим. Я не хочу этого знать.

Виктор молчал до самого въезда в город, а потом до тех пор, пока не остановился за квартал до работы Эштона. Снимать блокировку и открывать двери мужчина не спешил — время у них все равно было.

— Эш, мы взрослые люди, — в очередной раз повторил Вик, — я разъясню тебе кое-что, а ты поговори сам с собой и прими решение.

Хил откинулся на сидение и закурил.

— Раз я такой ответственный, — повторил он недавнюю формулировку любовника, — я тебя в покое не оставлю. Не могу оставить. И однажды ты проснешься не в своей постели, а в палате или подвале, — Вик хмыкнул, стряхивая пепел, — зависит, договорюсь с руководством или только с парой врачей. И ты проторчишь там месяц-два-три-больше, пока тебя не переломает. Я договорюсь с родными и начальством, нигде это время отражено не будет, никто не узнает.

Мужчина затянулся, смотря сквозь лобовое, и коснулся насущного.

— Если ты узнаешь там, что зависим, тебе не нужно будет что-то решать, жить с этим или переступать через себя. Тебе уже некуда будет деться и придется пройти до конца. Но всегда есть вероятность, что зависимости попросту нет, тогда я отступлюсь.

Виктор лгал. Но он повторял то же, что говорил сам Эштон. Если парню легче верить, что он относится к тому крошечному проценту — пусть. Хил был негативистом, а для любовника, вероятно, это хорошее подспорье.

— Если ты категорически против… — Хил выдохнул сизую струю, — я прошу — откажись от меня. Иначе все дальнейшее пойдет во вред нам обоим.

Предлагать отказаться от себя было сложно, чертовски сложно, но это был единственный способ сбросить с себя необходимость заниматься этим вопросом.

Мужчина повернулся к Эштону. Взгляд был отрешенный, но полный просьбы. Какой из двух — отказаться и не трепать нервы или позволить помочь — было неясно.

— Времени на решение достаточно. Либо откажись, либо молчи.

Всегда можно убедить себя, что время еще есть. Сложно согласиться — убеждай, пока однажды не сможешь узнать потолок над головой. Для упрямца это хороший способ согласиться. Щелкнула блокировка, Виктор прикрыл глаза.

— Позвони, когда доберешься до дома.

Отказаться от Виктора ему было проще всего. Но тогда бы получилось, что наркотики для него ценнее любовника. Это было не так. Но упрямство не позволяло Эшу признать зависимость и принять помощь от Виктора. Парень вышел из машины и оглянулся на нее. Что ж, выбор ему придется делать так или иначе. Выход пока один — молчать и делать вид, что он думает.

========== Глава 8. ==========

Ночь проходила по обычному сценарию. Алкоголь, пара дорожек кокаина, постоянные танцы и отходняк в туалете ближе к утру, когда подташнивало и кружилась голова, а в голове все мысли смешивались.

Эш понятия не имел, как так вышло, что к семи утра он стучал в дверь Виктора в маловменяемом состоянии.

Виктор на тот момент уже был на ногах и буквально с десяток минут назад вышел из душа, еще чувствуя приятное онемение от ледяной воды и стекающие с волос по спине капли. Вечером, чуя свою полную несостоятельность и истощенность от большого количества эмоционального общения, он почти медитировал, сидя на полу и потягивая виски из стакана. Но днем необходимо было быть на конюшне, приехать нужно было заранее, и Хил встал с еще большим запасом, чем было нужно: просто по привычке.

Утренним визитером мог быть кто угодно, но вот Эштона увидеть мужчина ожидал, пожалуй, менее всего, а потому удивился эмоциональнее, чем обычно:

— Эш?

Первым вопросом был вопрос о том, как парень сюда вообще добрался. Вид его даже оптимиста заставил бы покачать головой и заключить, что доехать за рулем парень не смог бы. Следом возникли еще белые пятна, и Виктор просто молча уставился на любовника, ожидая хоть какого-то продолжения. Похоже, без наркоты не обошлось, но интуиции в этом плане Хил не доверял, а утверждать доподлинно пока не мог. Тем не менее, мужчина напрягся.