Мужчина держал взгляд еще несколько секунд, а потом отвел глаза в сторону, слабо изменившись в обиженном настроении. Впрочем, обижаться было не на что; Вик, скорее, расстроился, что до сих пор не вбил это понимание в голову любовника. Без него нет доверия, которое Хил так ценил и которого добивался весьма противоречивыми методами. Две единственные истины: “я четко осознаю, что и как делаю” и “я не причиню тебе вреда”, — и те, кажется, так и не укоренились в мозгу парня.

Даже когда Эш нарвался на избиение, повтор которого Виктор обещал за последнюю выходку, бил мужчина со знанием дела, наименее травмоопасно, почти без следов. Эштон не мог быть таким слепым, чтобы не заметить подобного рода вещи, чтобы не понять, что просто так Виктор не делает почти ничего, и что все сделанное продумано на несколько шагов вперед в плане безопасности.

Ощущение провальности отношений из-за невозможности это донести отдалось в горле комком желчи.

— Рано или поздно тебе придется это запомнить, Эштон. И привыкнуть.

Эштон долго смотрел на него, чувствуя возникшее между ними напряжение. Он много не понимал пока. Хотелось понять, но пока не удавалось. И он на самом деле старался. Просто привычка не доверять, все перепроверять по нескольку раз, и все также не доверять.

— Я пытаюсь привыкнуть, Виктор. Я тебе говорил, что мне нужно время и твое терпение. У меня никогда не было таких отношений, как у нас с тобой. Всегда управлял партнером я. Конечно, я делаю также по привычке.

— Еще один круг, Эш, — напомнил Виктор, решив не продолжать бесполезную, в общем-то, сейчас тему, и любовно хлопнул Арго по боку. — Заканчивай; мы все же ограничены во времени.

Эштон поморщился, поняв, что его вновь не услышали. Виктор словно зацикливался на чем-то своем, даже не пытаясь прислушаться.

Дернув плечами, парень вновь разогнал Арго до галопа, развернулся возле края поляны и принялся стрелять. Из-за раздражения лишь две стрелы попали в мишень.

— Все? Время вышло? — в голосе явственно был слышен сарказм.

— Надеюсь, оно не посягнуло этим на твою свободу, — фыркнув, в тон ему отозвался Виктор, складывая руки на груди.

— Что опять не так? — Эш вздохнул и спустился вниз, подходя ближе к любовнику.

— Это я у тебя спрашивать должен, — развел руками Виктор, собиравшийся уже идти искать стрелы. — Что за язвительный тон? Не из-за окончания же тренировки.

— Из-за того, как ты себя ведешь, — сказал Эштон, складывая руки на груди. — Ты снова пытаешься сделать меня виноватым в том, в чем я не виноват.

— Виноватым? — можно было сказать, что Виктор опешил. Приподняв брови, он попросил:

— Поясни.

— Как будто ты сам не знаешь, — Эш закатил глаза. — Ты так говоришь, словно в том, что я люблю свободу и привык к ней, виноват я. Я ведь стараюсь прогибаться, но ты, как обычно, не замечаешь этого.

— Я _даю_ тебе время и _даю_ терпение, на сколько его хватает, но ты ведешь себя так, словно я должен вообще о тебе забывать от перепиха к перепиху, — Виктор развел руками и нервно дернул плечом. — Я _принял_ твои слова, — акцентировал он, говоря о разговоре перед последним кругом и саркастичным комментарием Эштона о времени, — так какого хера ты сейчас продолжаешь? Не хватает чего-то?

— Ты нихера мне не даешь. Ты делаешь мне одолжение, — поправил его Эш. — Мне не хватает эмоций от тебя, черт тебя дери, — парень стал терять терпение. Снова чувства стали вырываться на волю, самообладание уходило на второй план. — У меня создается впечатление, что тебе просто интересно, через сколько ты сможешь надеть на меня ошейник. Скажи, Вик, тебе интересен именно я? Или просто азарт? Может быть, действительно проще найти того, кто сразу будет таким, каким ты хочешь? Или так неинтересно? Что тебя вообще во мне привлекает, если я не вписываюсь ни в какие твои представления об отношениях?

У Эша скопилось много вопросов и он их наконец задавал.

Виктор, сжав челюсти, сдержанно слушал летевшие в него вопросы, играя желваками и вперившись взглядом в любовника. Терпение кончилось на вопросе об интересе, но Вик продержался дополнительное время, прежде чем расчетливо ударить Эштона поддых, выбивая из его легких воздух, подбить колени и разложить парня на траве, придавив конечности.

— Перед тем как я отвечу, будь добр, поясни, — зло зашипел Виктор любовнику на ухо. — Тебя во мне зацепило что-то или просто острых ощущений захотелось, а?

Эштон на пару секунд потерял возможность нормально дышать — удар был метким. Он дернулся в попытке скинуть с себя любовника, но тот ограничил моментально его движения.

— Не отвечай вопросом на вопрос, — прошипел он, вновь инстинктивно дергаясь. — Я спросил — ответь. Потом задавай свой вопрос.

— Говори! — рявкнул вспыливший Виктор, сильнее придавив любовника. — Аттракцион для тебя?! Нервы пощекотать решил таким изощренным способом? Отвечай!

— Отвали! — Эштон всерьез занервничал. В голосе у Виктора не было привычного спокойствия, в нем не чувствовалось самоконтроля.

— Встань с меня, — парень сделал глубокий вдох, пытаясь сам успокоиться и подавить панику. — Давай мы оставим разговор на потом, после вашей войны.

Виктор тяжко вздохнул, перенося вес с конечностей Эштона, а затем выпуская парня из захвата. Сам уселся по-турецки на траве между его ног. Цепкий и ледяной, но до жути спокойный взгляд скользил по любовнику, мужчина покачал головой, разминая запястье.

— Знаешь, почему здесь интересно? — кивнул он в сторону, имея в виду конюшню. — Они скачут между образом и собой, как мячики для пинг-понга. Никто не может быть уверенным, где правда, а где ложь, но априори считают правдой здесь и ложью — за пределами клуба. Ты смотрел… “Друзей Оушена”, вроде, не помню. Где молодой уверял, что понял “секретный язык” переговоров. Сказал нечто вроде “сегодня солнечный день и будет звездная ночь”, уверенный, что говорит о деле, а потом — что важно — ему пояснили, что он лоханулся и назвал дочь босса шлюхой. Как считаешь, если бы ему кто-то переводил эту речь прямо во время переговоров, был бы в этом языке вообще смысл? Очевидно — нет. Здесь так же.

Вик поднялся, отряхиваясь, и протянул руку Эштону, предлагая помощь в подъеме.

— Здесь ты на экскурсии, Эш, потому я тебе все поясняю. Но в наших отношениях мы оба действующие лица, и решай-ка осторожнее, действительно ли ты хочешь, чтобы я раскрыл тебе всю подноготную. Могу сказать одно: мне будет чертовски, — мужчина выделил это определение, — жаль, если ты согласишься.

Эштон мало что понял из первой части монолога Виктора. Отчасти из-за того, что он сел и осторожно разминал конечности, восстанавливая дыхание. Потом поднял взгляд на Виктора, мешкая перед тем, как подать ему руку и встать уже на ноги. Трудно доверять человеку, который только что придавливал тебя к земле, едва контролируя себя. Все же парень переборол свою недоверчивость и подал руку; правда, это было скорее просто жестом восстановленного хрупкого мира.

— Я хочу знать, что творится в твоей голове, — твердо сказал он. — Сейчас хочу знать, — выделил он. Взгляд был прямой, требовательный и немного вопросительный. Это было важно. Все могло решиться прямо сейчас.

Виктор зарылся пальцами в волосы, задумчиво царапая затылок. Вставал вопрос, что и как сказать. Отрезать все дальнейшее не хотелось, но интерес Эштона чем-то иным, казалось, сбить было нельзя.

— Я контролирую себя чаще, чем ты думаешь. Я все еще держу обещание не калечить тебя, — повторил он основное, а потом добавил:

— Ты интересен мне. А ошейник тебе пошел бы просто так, без всяких ставок на сроки.

Эштон сделал вдох. Выдох. Снова вдох. Этот ответ его не устраивал. Он был обтекаемым, туманным, ничего не разъясняющим. По крайней мере, для Эштона.

— Хорошо, — он поджал губы, не зная, что еще можно сказать. Виктор снова не ответил на его вопросы так, как хотелось парню. А как ему хотелось? Он и сам точно сказать не мог, но мог сказать одно — не так, как Виктор отвечал. Возможно, любовник сам не знал, чего хотел от Эштона?