Я пришёл в себя только после того, как выбрался на улицу и подышал свежим воздухом. Окончательно осознав всё, что только что произошло, я бросился обратно в квартиру Чарис. Вся в крови, она лежала на разбитом кофейном столике. Я не мог на это смотреть и просто поверить не мог, что это с ней сотворил я…

Я взглянул на свои дрожащие окровавленные руки и ужаснулся. А что, если я её убил?.. Заметив ритмичные движения её груди, я немного успокоился. Она была жива.

Но то, что я сделал, было отвратительным! Это было самым ужасным и безнравственным поступком за всю мою жизнь! Какое-то время я сидел рядом с Чарис, в ужасе схватившись за голову, и пытался осмыслить свой поступок. Я чувствовал себя неконтролируемым чудовищем, недостойным находиться рядом с таким хрупким существом, как Чарис.

Но потом мысли просветлели. Я начал понимать, что Чарис заслужила это всё, она заслужила такое отношение. Долгих полтора года я считал её своим идеалом, она действительна была идеальна для меня во всём. Но, как оказалось, я видел её такой, какой хотел видеть. Она не сумела сберечь моей любви, и это было больнее всего. Мои искренние и сильные чувства оказались никому не нужны… Даже самому адресату этих чувств.

Именно поэтому я не спешил заводить новых знакомств уже целых шесть месяцев. Я знал, что после первого-второго свидания я мог запросто привязаться к своей новой знакомой… А это в мои планы не входило. Я больше не желал строить отношений, не желал снова быть обманутым. Я обжёгся, как любопытный кот, решивший зачем-то тронуть лапой огонь. Да, Чарис сотворила пожар в моём сердце, но и она же его потушила.

Пока Чарис была без сознания, я сидел рядом с ней на коленях и гладил её спутавшиеся волосы. Мне жутко хотелось, чтобы она пришла в себя, мне необходимо было поговорить с ней.

Очнувшись и увидев меня, сидящего рядом, Чарис испугалась. Она боялась меня. Девушка отползла в дальний угол спальни и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Я сидел молча и слушал её истеричные всхлипы. Сказать нам друг другу было абсолютно нечего.

После того, как Чарис полностью успокоилась и пришла в себя, я принёс ей воды и несколько раз попросил у неё прощения. Она в свою очередь извинилась тоже: в конце концов не у одного меня лежал грех на душе. Потом я помог Чарис умыться, мы вытерли кровь с пола, собрали осколки разбитого кофейного стола… К слову, мне это показалось очень символичным. Возникло ощущение, что я собирал осколки своего разбитого сердца.

Чарис пожаловалась мне на сильные боли в спине. Я настоял на том, чтобы она показалась доктору, и Чарис, забыв о своей боязни врачей, всё же согласилась поехать со мной в больницу.

Врач спросил, каким образом она получила эту травму. Мы с Чарис обменялись многозначительными взглядами, и она невозмутимо ответила: «Упала с лестницы».

Доктора выявили у неё сильные ушибы внутренних органов и травму позвоночника. Не желая слушать каких-либо возражений, они сразу же положили её на реабилитацию. Я чувствовал себя паршиво и поверить не мог, что всё это происходит.

Я позвонил родителям Чарис, и мне пришлось рассказать им обо всём. Примчавшись в больницу, они обсыпали меня неприличными ругательствами и прокляли всё, на чём свет стоит. Поподробнее расспросив врачей о состоянии их дочери и о долгосрочном лечении, что ей предстоит, родители Чарис заявили мне, что собираются подавать на меня в суд.

Я не мог спать из-за всего этого дерьма, что свалилось на мою голову. Нервы подводили. Я был сам не свой в это время. Но на этот раз удача оказалась на моей стороне. Всеми правдами и неправдами Мик отговорил родителей Чарис подавать на меня в суд. Я дал обещание полностью оплатить лечение своей бывшей, и такие обычно неподатливые мистер и миссис Порк согласились.

Я чувствовал себя бесконечно виноватым перед Чарис, и потому считал своим долгом навещать её в больнице. Она ложилась на обследование и лечение каждый месяц и проводила в больнице две или две с половиной недели. Я не мог смотреть, как молодая и живая душа погибала в белых стенах этой чёртовой больницы. Я приезжал к Чарис сразу же, как у меня появлялась хотя бы минутка свободного времени. Конечно, я не забывал про её любимые цветы и её любимые фрукты: спелые яблоки, киви и ананасы. Я больше не чувствовал к ней ничего (как был сам убеждён), кроме жалости и вины, и потому наши свидания в белых стенах проходили как-то натянуто, не очень гладко.

Нас с ней не связывало ничего, кроме одного происшествия, о котором ни один из нас не хотел вспоминать. Мы остыли друг к другу, но этот случай связывал нас обоих невидимым нитями, будто мы были просто обязаны находиться рядом друг с другом, даже если это вызывало у нас жуткую неприязнь. Я бы с радостью забыл этот горький опыт и больше не вспоминал о нём, но больничная койка, к которой была теперь прикована Чарис, не позволяла мне. Будто я тоже был прикован к ней, будто она была моим кандалами…

Концерт удался на славу. Я чертовски любил Лондонский кинофестиваль и даже мечтать не мог о том, чтобы выступить здесь. Публика с жаром аплодировала нам, и я был тронут, увидев такой живой и яркий всплеск эмоций. Не дающие мне покоя мысли о Чарис и Маверике постепенно покинули мою голову, и я смог в полной мере насладиться прекрасным вечером на улице прекрасного города.

После концерта мы заехали в какое-то кафе и, не желая привлекать к себе внимание, разместились за дальним столиком. Но наши фанаты оставить нас в покое, конечно же, не захотели. Столик сразу окружили пищащие от восторга девушки разных возрастов. Нет, я ошибся: среди этой толпы людей встречались и парни. Несколько рук одновременно протянули мне мои фотографии, гул голосов упрашивал меня дать автограф. С разных сторон засверкали вспышки, и я зажмурился.

После такого мощного концерта и «Meet and Greet», что последовала за ним, на мои плечи свалилась необычайная усталость, разболелась голова. «Улыбайся фанатам даже тогда, когда из твоей спины торчит арматура, — вспомнил я слова Мика. — Даже если очень устал, даже если очень зол, не смей им грубить. Они любят тебя самой бескорыстной любовью».

Эти слова придали мне стимул, и я, искренне улыбнувшись симпатичной девушке, которая смотрела на меня с неописуемой радостью в глазах, взял в руки ручку и подписал первое фото.

Спустя час кучка людей, скопившихся возле нашего столика, наконец рассосалась. Мы с парнями, с облегчением выдохнув, повисли на своих стульях.

— Чёрт, как же я хочу есть, — устало произнёс я. — Где наше меню?

— Кажется, одна из фанаток утащила его, — сказал Карлос и беззаботно рассмеялся. — Да… Я видел.

— Я ничего не имею против наших фанатов и очень их люблю, — начал Джеймс, — но иногда их внимание немного… раздражает…

— Точно, — согласился с ним Кендалл. — Клянусь, кто-то из них ущипнул меня за задницу!

— Не льсти себе, — со смехом сказал я. — Там не за что щипать.

Джеймс, Карлос и Мик громко рассмеялись. Шмидт лишь иронично ухмыльнулся мне в ответ.

Мы до отказа набили свои животы едой. Усталость потихоньку проходила, я начал чувствовать себя лучше. Часы пробили полночь, и мы с парнями решили возвращаться в отель.

По дороге Джеймс предложил заехать в магазин и приобрести бутылочку-другую виски. На мой укоризненный взгляд он ответил: «Мы просто обязаны отметить удачное выступление!»

Уже через час мы вчетвером сидели в одном номере. Микки отказался пить с нами. Большой любитель сладкого, он взял в баре три заварных пирожных и удалился в свой номер. Ему хотелось позвонить жене и поделиться с ней своими эмоциями.

— Честно говоря, мне не очень нравится эта идея, — признался я и сел на пол рядом с Карлосом. — Вы же знаете, что бывает со мной, когда я пьян.

— Перестань. — Джеймс разлил по стаканам виски и протянул мне один из них. — Я не заставляю тебя пить всё.

— То есть вы трое, как обычно, будете в хламину пьяные, а я трезв, как стёклышко? Я так не хочу.