— Эвелин, — произнёс я и распростёр руки для объятий.

Она улыбнулась, и уже через мгновение я увидел девушку рядом с собой. Эвелин крепко-крепко, как ребёнок, обняла меня, и я, засмеявшись, тоже обнял её.

— Боже мой, наконец-то… — тихо проговорила она, сильнее прижимаясь к моей груди. — Где ты был? Я умирала здесь без тебя, Логан!

— Прости, у меня были дела, которые я просто не мог отложить. Но, находясь далеко-далеко отсюда, я думал о тебе, каждый день думал.

Она посмотрела мне в глаза, и я как-то глупо улыбнулся.

— Ах да, извини, что я без цветов, — вдруг опомнился я. — Я приехал к тебе сразу, как смог, и розы просто вылетели у меня из головы…

— Это ничего, Логан, это ничего… мне не нужны букеты роз, купленные за большие деньги, ради доказательства твоей любви ко мне!

Я опешил. Любовь? О какой любви говорит Эвелин? Неужели она думает, что мы влюблены друг в друга? Или это она влюблена в меня, но её подсознание додумало всю картину за неё?

Несмотря на все эти вопросы, которые мне очень хотелось задать, я промолчал. Мы с Эвелин сели на её кровать, и она поспешила убрать свою тетрадь.

— Погоди. — Я взял её за запястье. — Что ты пишешь?

Эвелин раскрыла тетрадь на последней исписанной странице и молча протянула её мне.

— Уитни сказала, что они с Дейвом решили перенести свадьбу, — грустно ответила девушка, и я принялся читать сегодняшнюю запись: «22 декабря. Уитни и Дейв Флауэрс, её бывший одноклассник и будущий муж, перенесли дату своей свадьбы. Они должны были пожениться 26 числа, а теперь, 22-го, Дэйв не знает даже, будет ли свадьба вообще». — Я думаю, что это всё из-за меня, Логан. Их свадьба была бы лучшим подарком на мой день рождения…

— У тебя день рождения двадцать шестого декабря?

— Нет, мой день рождения был девятнадцатого декабря.

— Какой ужас. — Зажмурившись, я прижал ладонь ко лбу. — Чёрт, Эвелин, я пропустил твой день рождения… прости, пожалуйста…

Девушка улыбнулась и, положив руку на моё колено, сказала:

— Я не злюсь. Мне достаточно того, что ты не забыл обо мне.

— Шутишь? Как можно забыть о тебе?

Я открыл тетрадь на первой странице. Здесь были записаны дни рождения членов семьи Блэк. Я листал дальше и увидел расписание работы невролога по имени Шон Чейз (напротив его имени был написан даже номер кабинета и короткий путь следования к этому кабинету) и название различных препаратов для лечения.

— Зачем ты записываешь это всё? — тихо спросил я, подняв глаза на Эвелин.

— Чтобы не забыть, Логан, зачем же ещё? Знаешь, как это обидно, когда ты просыпаешься утром и не помнишь, что было с тобой вчера?

Я ничего не ответил, лишь грустно опустил глаза. Мне стало безумно интересно, есть ли в этой тетради хоть слово обо мне, но ради приличия я об этом спрашивать не стал.

— Давай больше не будем об этом, — попросила Эвелин и, забрав у меня тетрадь, положила её на стол. — Лучше расскажи мне, где ты был.

Она легла на кровать и взглянула на меня, ожидая ответа.

— Я много где был, Эвелин, — ответил я и тоже прилёг рядом с ней. — И в Испании, и в Италии, даже в России, Японии и Австралии. Но для меня нет ни одной страны, лучше Америки.

— Наверное, это так прекрасно — возвращаться домой после такого долгого путешествия, правда? Ты скучал по дому?

— Невообразимо скучал.

Улыбнувшись, Эвелин положила руку мне на плечо.

— Если бы наша жизнь была фильмом, — тихо начала она, — какой эпизод своей жизни ты захотел бы пересматривать вновь и вновь?

Честно говоря, я растерялся и не сразу нашёлся, что ответить. Сначала мне хотелось сказать о какой-нибудь из стран, в которых мне довелось побывать, но потом одна мысль сама собой возникла у меня в голове, и я ответил:

— Встречу с тобой.

Её губы снова расплылись в улыбке, и я улыбнулся в ответ.

— Но этот фильм получился бы о-очень долгим, — сказал я. — Я бы лучше сделал из своей жизни сериал и посмотрел бы его полностью на закате лет.

— Тогда как бы этот сериал назывался?

— «Двадцать пять лет без тебя». По-моему, неплохое название, как думаешь?

— Думаю, неплохое. Я бы хотела увидеть этот сериал.

— И увидишь, Эвелин. Тебе придётся смотреть этот сериал со мной до самого последнего сезона.

Эвелин негромко рассмеялась, и я был просто счастлив, услышав её смех. До этого она постоянно грустила, а грусть, согласитесь, не идёт ни одной девушке на планете. И тогда, смотря в её улыбающиеся глаза, я сказал сам себе: «Клянусь всем, что у меня есть, я изменю твою жизнь».

— Хочешь, я принесу нам чай и шоколадный пирог, и мы поговорим ещё? — спросила собеседница.

— С радостью приму твоё предложение.

Когда Эвелин ушла, я встал с кровати и, подойдя к письменному столу, взял в руки форматную тетрадь зелёного цвета. Немного полистав её, я понял, что в этой тетради Эвелин хранила свои рисунки. Признаться, они были очень красивыми. В основном девушка изображала пар, рисовала двух людей, стоящих в обнимку или целующих друг друга. Никаких других рисунков в тетради не было.

Когда Эвелин вернулась, я уже снова лежал на кровати. В руках она держала серебряный разнос, на котором расположились две чашки с дымящимся чаем и два блюдечка с шоколадным пирогом.

— Выглядит аппетитно, — улыбнулся я.

Кажется, пока мы пили чай с пирогом, успели обсудить все темы на свете. Не знаю, сколько времени прошло за этими разговорами, но за окном уже начало темнеть.

— Люблю зиму, — призналась Эвелин, убрав разнос в сторону и вытянувшись на кровати. — Темнеть начинает раньше, светлеть — позже, и мы больше времени можем провести в темноте.

— Ты так любишь темноту?

— Нет, я люблю атмосферу, царящую в доме после наступления темноты. Включённые на лестнице светильники, зажжённые свечи…

— Горячий чай, — добавил я.

— Да. Может, хочешь ещё чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

Встав с кровати, Эвелин подошла к своему столу и достала из ящика другую тетрадь, со стихами. Именно её я успел рассмотреть во время своего первого пребывания в этом доме. Затем Эвелин с ногами забралась на кровать и легла, положив голову на мои колени.

— Хочешь послушать моё новое сочинение? — спросила она, подняв на меня голубые глаза.

— Конечно, Эвелин.

— Стихотворение совсем новое, и я не знаю его наизусть. Так что прочту его прямо из тетради, ты не против?

Я отрицательно покачал головой, и девушка начала:

Небо с серыми тучами плыло

Над поникшей его головой.

Глаза в небо глядели уныло,

Львёнок плакал, рыдал над судьбой.

Он сидел за чугунной решёткой,

Прижимаясь к холодной стене,

И рычал, надрывая глотку,

Когда видел людей в стороне.

Они часто сюда приходили,

Чтобы просто смотреть на него,

Иногда и еду приносили,

Но он их не любил всё равно.

Они пальцами тыкали в клетку,

Улыбались, смотря на него,

Дети даже бросали конфетки,

Но львёнок не ел ничего.

Он страдал в этих стенах чугунных,

Одиночество ело его.

Он мечтал о жизни безумной,

Но не здесь — где-то там, далеко…

Он смотрел умоляющим взглядом,

Он просился на волю с тоской,

Но разве другим это надо? ..

И он смирился со злостью людской.

Он смирился со всем постепенно,

Поселившись в чугунном краю,

Но каждую ночь неизменно

Во снах видел волю свою.

Я знаю, что люди жестоки

И им не заметить тоски,

Что чувствуют все одинокие,

Что рвёт тех людей на куски.

Но мне хочется, хочется верить,

Что сердце твоё горячо,

Что ты сможешь несчастных заметить

И помочь, если им тяжело.

Я закрыта здесь, в теле и доме,

Как тот львёнок в клетке своей,

И я тоже мечтаю о воле

И прошу об этом людей.

Но я не смирюсь — это низко.

Прошу! Услышь же меня!

Будь рядом со мной — близко-близко,

Чтоб я видела твой добрый взгляд.