Моя невеста молчала, но я всё ещё ждал, что она заговорит со мной об этом. «Если она не расскажет, — мысленно загадывал я, — значит, очень меня любит. Если расскажет — значит, ненавидит».

В этой хрустальной тишине мы с ней засыпали. Я медленно погружался в сон и каждую секунду чувствовал, как обнимал Эвелин — мою любовь.

Любовь, которая навсегда стала моим врагом.

Комментарий к Глава 24. “Небесно чистый ангел”

Спешу вас обрадовать, что следующая глава будет заключительной. Так что готовьтесь!

========== Глава 25. “Счастье — это когда ты не можешь уйти” ==========

Я не замeтил, как она ушла.

Не мог пoверить, что нe вoзвpатитcя.

Ho cтала замиpать моя душа

Oт мыcли, что и бeз меня ей cпится.

Копиться стали кружки на столе

И в дoме сталo неуютнo сpазу.

Я чаще стал пpокручивать в умe

Еe, когда-тo сказанную, фpазу:

«Я, знаeшь, oчень вeдь тeбя люблю!

И вce твoи прoблeмы пoнимаю,

И вcю ceбя тебe я oтдаю.

Взамен жe - ничегo не получаю.

Я – жeнщина. Мнe хочeтcя тeпла,

Улыбoк по-вeсеннему счаcтливых.

Мнe хочетcя, чтоб я была нужна,

Как воздуx, чтoб была нeoбходима.

A ты не замечаeшь ничегo.

И я не удивлюcь, еcли oднажды

Уйду, и нe замeтишь ты того,

Что уxoдить нe xoчeтся мнe даже».

И сеpдцe пepеполнило винoй,

И я вдруг оcoзнал – oна пpава.

Oна была мнe cамой дорoгой,

A я вeдь нe замeтил, как ушла…

Цeните теx, кто дeлит c Bами жизнь.

Умeйтe cлышать, пoнимать любимыx.

Teряя близких, мы теряем cмыcл,

И это иногда нeпoпpавимо.

Маpия Куткар

На пути к прощению есть всего пять шагов. Казалось бы, всего пять, что может быть проще? Но трудность в том, что каждый шаг — это огромное испытание. Ты проходишь его и понимаешь, что сердце, нервы и рассудок вот-вот не выдержат, и уже готовишься сойти с дистанции, однако яркий и тёплый свет впереди манит тебя. Знаете, что это за свет? Это свобода. Простить не так просто, как кажется с первого взгляда, и я не спорю, что для этого нужно много сил. Но оно того стоит: за прощением следует невесомая свобода души, свобода сердца и совести.

Меня тоже манил этот свет, и я шёл к нему. Конечно, на пути меня настигали ветры сомнения, бессильной ярости и отчаяния и рвали мою душу на части, но я только крепче сжимал зубы и продолжал идти. Моя цель была мне ясна. Моя цель была прощение.

И первым шагом на этом пути являлось признание того, что мне причинили боль.

Как оказалось, даже этот шаг не был простым. Свыкнуться с мыслью о самом бесчестном в жизни предательстве, поверить ей — вот что было первым испытанием. Я принимал эту мысль почти две недели. Мне понадобилось тринадцать дней для того, чтобы я наконец осознал, что Эвелин мне изменила.

— Помнишь, ты недавно упрекала меня за безделье? — спросил я свою невесту, когда мы вдвоём завтракали в далласском кафе на самой окраине города. Это было утро второго дня нашего пребывания здесь.

Эвелин поставила на стол чашку с кофе и качнула головой.

— Я ни в чём тебя не упрекала, Логан.

— Как бы там ни было, — улыбнулся я, — на меня твои слова подействовали. Я решил взяться за новый альбом.

Она подарила мне искреннюю улыбку и сказала:

— Я очень рада слышать это.

— У меня даже готовы стихи для первой песни. Правда, они ещё очень сырые, их надо доработать, но я хочу, чтобы ты это прочитала.

Я протянул ей слегка помятый тетрадный лист, и она неуверенно взяла его в руку. Я наблюдал за своей избранницей с глупой улыбкой.

Эвелин долго вчитывалась в строки, которые я торопливо набросал на бумаге ещё несколько дней назад, и я видел, как дрожали при этом её пальцы. Дочитав, она подняла на меня слегка напуганные глаза и медленно положила листок на стол.

— Что скажешь? — спросил я, не снимая с лица застывшей улыбки.

— Очень мрачно, — как будто задыхаясь, ответила моя невеста. — Раньше ты не писал тяжёлых песен… Ищешь новый стиль?

— Можно и так сказать.

Я забрал листок и с почти злой усмешкой перечитал то, что на нём было написано. И что Эвелин так напугало?

«Во мне билась любовь, а в тебе — просто страх.

Мой горячий огонь превратил сердце в прах.

Не любовь там сгорела, там нету тепла,

Просто вера убита. Просто ты солгала.

И я должен поверить, что любишь меня?

Я не верю. Но это не даст мне ни дня

пережить.

Может, тело живёт, но внутри я мертвец…

Отпустить?

Я не смог: очень горек у правды конец.

Может, слишком я низок, может, просто дурак,

И я должен проститься с тобою, но как?

Слишком слаб для разрыва и горд для “простить”.

Пусть обманут тобой, но нет сил отпустить.

Если ты солгала, значит, нету любви,

Меня нету, и нас нет: мы оба мертвы.

Мне бы надо смириться? Я буду смирён.

Но я буду любить до скончанья времён».

— Так тебе понравилось или как? —не давал я покоя Эвелин.

— Д-да… Стихи хорошие. Ты пишешь редко, но всегда очень хорошо.

— Потому что от сердца, — с наслаждением улыбнулся я и внимательно посмотрел на свою спутницу. Она прятала глаза, стараясь на меня не смотреть. — Знаешь, за последние три года я посвящал песни только тебе.

Я надеялся, что эта фраза окажет на неё сумасшедшее влияние, что Эвелин тут же разрыдается, скажет, что виновата, попросит прощения и мы обо всём поговорим. Но моя невеста угрюмо молчала и пялилась на стол, точно этот разговор должен был начать я, а не она, точно это я был в всём виноват, а не она! Эвелин предала моё доверие, солгала мне, осмелилась смотреть мне в глаза после того, что сделала, — разумеется, всем этим она причинила мне боль, нанесла мне смертельную рану. Разумеется, она была виновата.

Эти стихи в чём-то мне помогли. Возможно, благодаря им я и сделал этот первый шаг. Начинать всегда трудно, а я уже начинал с трудности.

— Когда вернёмся домой, — снова заговорил я, вызывая Эвелин к новому разговору, — нам нужно будет посетить один ресторан японской кухни. Он открылся несколько недель назад на нашей улице, видела? — Она покачала головой, и я добавил: — Завтра вечером мы уже будем в Лос-Анджелесе. Может, поужинаем в этом ресторане?

Моя возлюбленная прерывисто вздохнула и тихо ответила:

— Ты же знаешь, у меня работа… И я не особо люблю японскую кухню. Сходи один.

— Какого чёрта я буду делать там один? — спросил я, с недовольством отвернувшись.

— Не хочешь один — позови кого-нибудь с собой.

— О, верно. Недавно у меня появился новый друг… Вернее, это хорошо забытый старый друг, но это уже не имеет никакого значения. Я приглашу Дианну.

Я увидел, как Эвелин изменилась в лице, и с тоской подумал, что мне снова придётся объяснять ей, кто такая Дианна и почему она стала мне новым другом. Но прежде, чем я успел открыть рот, моя невеста тихо сказала:

— Логан, я соврала тебе.

Моё сердце упало, когда я услышал это. Мои испуганные глаза неподвижно смотрели на её лицо, а мысли вихрем кружились в голове. Неужели она всё-таки решилась признаться мне во всём? Неужели мы сейчас обсудим… это?

— Соврала? — почти беззвучно переспросил я, почувствовав, как пересохло в горле.

— Да. Я соврала, когда сказала, что не помню Дианну. Я помню её и знаю, кто она такая.

От напряжения и одновременного облегчения я негромко рассмеялся; этот смех будто задрожал на моих нервах. Сразу два вопроса стремительно атаковали меня: когда она в конце концов осмелится мне признаться и почему она соврала?

— Зачем ты сказала неправду, Эвелин? — спросил я с улыбкой.

— Затем, чтобы не дать вам двоим поиздеваться надо мной!

Улыбка сползла с моего лица, и я нахмурился.

— Что?..

— Период, когда вы с ней встречались, был худшим в моей жизни. Ты был с ней, а не со мной, хотя мы так любили друг друга и ты прекрасно понимал, как сильно был мне нужен…