– Смотри не заработайся, трудоголик, – с улыбкой похлопал меня по плечу Кендалл, и я тоже улыбнулся. – Надеюсь, завтра утром мы уже услышим новую песню в твоём исполнении?
– Посмотрим.
– Сразу скажу, спать на этом диване практически нереально, – дал мне совет Мик, указывая на тёмно-синий диван у входа в будку. – Если будешь спать, спи в кресле: там и спинка мягче, и шее твоей будет удобнее.
Я поблагодарил Мика за ценную информацию, после чего мы с парнями попрощались; они уехали. Я остался в студии совершенно один, в бездонной тишине.
Поначалу в планах у меня действительно было написать новую песню – песню, в полном объёме могущую выразить мои чувства и мысли, из лабиринта которых я не видел выхода. Долгое время я сидел в кресле, положив ноги на подоконник и глядя на светлое небо, но в голову, как назло, не шло ничего стоящего. Пару раз я записывал приходящие на ум строчки, после чего яростно их зачёркивал и выбрасывал исписанный листок в мусорное ведро. Чтобы немного расслабиться, я выключил свет, лёг на диван и постарался прислушаться к своим мыслям. Бесплодно пройденные четыре часа доказали мне, что мне ни за что на свете не удастся выразить свои мысли словами; и уж тем более я не смог бы рассказать о них остальным.
В четвёртом часу утра я спустился в холл и взял себе крепкий кофе. Размышления об Эвелин и Дианне не покидали меня, и нахождение в полном одиночестве заставило меня понять, почему именно я так робел перед Дианной в последнее время и почему мне было страшно услышать от неё слова о нашем расставании. Пройдясь вдоль длинного пустого коридора, я остановился у окна и посмотрел на луну. Терпкий запах кофе забивался в ноздри и отрезвлял мысли.
То, что Дианна мне не пара, я понял ещё давно. Признаться в этом мне хватило смелости лишь прошлой ночью, когда я снова увидел Эвелин, когда сердце моё ещё отчаяннее забилось от сознания того, что она действительно была для меня самой любимой, самой близкой, самой родной. К Дианне я не чувствовал даже привязанности, а мнимую влюблённость я притянул буквально за уши: уж очень сильно мне хотелось надеяться, что Дианна прошла над моим миром не совсем бесследно. Я отчётливо понимал, что нам необходимо было разойтись в разные стороны, но сам предложить сделать это не осмеливался. Наши ссоры становились смешными, причины этих ссор доходили до абсурда, мы оба слишком сильно действовали друг другу на нервы… Разве это отношения?
Я боялся, что Дианна, так чутко чувствовавшая всё, давно догадалась о моих мыслях и поняла, что я не люблю её и на самом деле никогда не любил. Несмотря на жёсткость моего сердца по отношению к ней, я со страхом думал о том, что истина сможет причинить боль Дианне. Поэтому, боясь быть пойманным, я так робко говорил с ней и порой чувствовал себя виноватым.
В конце концов, рядом с ней меня удерживало воспоминание о её бывшем молодом человеке. Дианна говорила, что я был первым после его смерти, к кому она смогла по-настоящему привязаться, кого смогла полюбить; к тому же Дианна видела во мне черты, сближающие меня с её покойным возлюбленным. А бросить её не значило ли обречь её на мучительные страдания, заставить пережить ещё одну болезненную потерю?
Итог был один: я не мог собственноручно разорвать наши с Дианной отношения, мне нужно было ждать, пока она сама не предложит это. Но сегодня утром, когда она уже почти сказала эту заветную фразу, я вдруг струсил. Почему? Ответ на этот вопрос я находил только сейчас. Наверное, меня грела мысль о том, что я был с Дианной и при этом не был с Эвелин. Где-то в глубине души я понимал: именно наши с Дианной отношения стоят преградой на пути, связывающим меня и Эвелин (мне хотелось верить, что эта была единственная преграда). Расстанься я с Дианной, путь к Эвелин был бы для меня открыт, и всё, казалось бы, ведёт к благополучному исходу, однако… Я не учёл одно обстоятельство, ещё одну преграду под названием «равнодушие Эвелин». Понимал ли я, что мы с Эвелин были не вместе не только потому, что я встречался с Дианной? Нисколько. Но моё сознание попыталось защитить меня, когда Дианна уже собиралась сказать о нашем расставании, и отреагировало на это испугом. Всё это произошло на каком-то неосознанном уровне, но теперь я точно понимал, что означала моя реакция, и от этого становилось не по себе.
Как же я был не прав, когда сказал Дианне, что всё изменить в наших силах… Нет. Всё изменить только в её силах. Я же не мог сделать ни шагу к освобождению и себя и её от этих мучительно-изматывающих отношений.
Погружённый в свои размышления, я и не заметил, как дошёл до студии. За окном начинало светать, небо розовело. Я поставил стакан с кофе на стол и лёг на диван, всё ещё не в состоянии избавиться от мыслей о выводах, к которым меня привели мои размышления. Тело снова перестало меня слушаться, я уже не ощущал себя в нём, а потому даже не замечал того, что веки мои стали необычайно тяжёлыми, а руки и ноги плетями свисли с дивана.
– Логан, – раздалось над самым моим ухом в то мгновение, когда я думал о своих конечностях, и я испуганно подскочил на диване. Чей это голос? Я ведь ещё секунду назад был в студии один…
Удивлённо оглядевшись, я увидел Джеймса, Кендалла, Карлоса и Мика. На лице у каждого из них сияла насмешливая улыбка.
– Как вы так бесшумно вошли? – спросил я, потирая покрасневшие от недостатка сна глаза.
– В смысле бесшумно? – не понял Карлос и, подойдя к столу, взял с него стакан с кофе, который я поставил туда минуту назад. – Вообще-то мы поздоровались с тобой ещё с порога.
– Дружище, сколько ты спал? – с усмешкой спросил Джеймс и открыл окно, за которым было уже поразительно светло.
– Сколько спал? – растерянно переспросил я, прикрыв один глаз. – Меньше минуты, как мне кажется…
Парни дружно засмеялись.
– А как мне кажется, – сказал Кендалл с не исчезающей улыбкой, – не меньше трёх часов. Сейчас десять, чувак.
– Десять? – с невыразимым удивлением переспросил я и почувствовал, как больно кольнуло в шее. – Ау… Уже десять…
– Я же говорил тебе не спать на этом диване, – отцовским тоном произнёс Мик, усаживаясь за свой стол, – теперь весь день будешь жаловаться на боли в шее. Оно мне надо? – Пнув ногой пару смятых бумажек, менеджер добавил: – И прибрал бы ты за собой, что ли…
Я огляделся. По всей студии были разбросаны смятая бумага, сломанные карандаши, а на столе стоял стакан с давно остывшим кофе.
– Мой сон показался мне мгновением, – сказал я, медленно поднимаясь на ноги и одной рукой массируя шею. – Я даже не помню, как прошла эта ночь…
– Явно в муках творчества, – вставил слово Шмидт и, подобрав с пола смятый лист бумаги, развернул его. – Ты не против?
– Читай сколько хочешь, – махнул рукой я и прошёлся по студии. – Всё равно я не помню, что там понаписал. Чёрт, кажется, я хотел поработать пару часов и вернуться домой до рассвета…
– Я, конечно, понимаю, что студия – твой второй дом, – начал Мик, наводя порядок на своём столе, – и очень ценю это, но не стоит доводить любовь к работе до фанатизма.
Посмотрев на менеджера, я понял, что сегодня его состояние было куда лучше, чем вчера. На лице Микки уже не было той отвратительной щетины, с которой он становился похож на бомжа, и, кажется, он уже не выглядел сильно похудевшим. Хорошее настроение менеджера почти всегда стимулировало нас с парнями на продуктивную работу.
– Тебе нужен душ, Логан? – спросил Мик, уже читая какие-то бумаги. – Или, может, ты хочешь позавтракать?
– А мой ответ будет иметь влияние на твоё решение? – с недоверием спросил я.
Микки поднял на меня взгляд и улыбнулся.
– Конечно, – сказал менеджер, – я не шучу. Могу дать тебе час на то, чтобы привести себя в порядок.
Мы с парнями обменялись многозначительными взглядами, и я пожал плечами.
– Мне понадобится разве что двадцать минут, чтобы спуститься в холл и купить себе поесть, – сказал я.
– Двадцать минут? Отлично. Валяй.
– Я с тобой, – догнал меня на лестнице Карлос. Я посмотрел на него и слабо улыбнулся. – Не одолжишь долларов пять на кофе и булочку?
