После завтрака Джеймс, выражаясь образно, подставил своё тело под расстрел: он позвонил Мику с той целью, чтобы предупредить менеджера о нашей вынужденной задержке. Помня, с каким нежеланием Микки отпустил нас с Джеймсом в Мексику, я предчувствовал не самый удачный исход намечающегося разговора.

– Не надо кричать, Мик, – практически по слогам выговорил Маслоу, – поставь себя в наше положение! Я ведь объяснил тебе, что девушке Логана просто физически сложно вернуться в Эл-Эй. Нет, ничего я не выдумываю. И нет, это не повод подольше погреть наши задницы на мексиканском солнце. Да чёрт побери, Мик, это не от нас зависит! Не знаю, только не злись. Для тебя самого это будет лишней неделей отдыха, а отдых, как известно, ещё никому не вредил. Что? Да, я сказал неделей. Ну, не можем же мы мучить бедную девушку!

Этот спор, обмен гневными криками и приведение наиболее логичных аргументов продолжались около десяти минут. Каким бы сильным ни было негодование Мика, какими бы криками он ни убеждал Джеймса, что работа ждать не может, спор не разрешился положительно в сторону менеджера. Он, переступив всё, что только можно, смирился со сложившейся ситуацией и позволил нам с Джеймсом задержаться в Мексике ещё на неделю.

А мне эта неделя показалась вечностью. Собрав свой мобильный телефон, я не обнаружил в нём сим-карты: скорее всего, она упала за тумбочку, затерялась под кроватью или случайным образом попала под ковёр. А персонал, убирающий наш номер, элементарно её не заметил, и моя сим-карта канула в небытие. Так что я мог сказать прощай моему желанию позвонить Эвелин и узнать, как она, хотя это желание всю неделю горело во мне сильнейшим пламенем. Безызвестность о состоянии Эвелин мучила меня, отвлекала от разговоров с Дианной и Джеймсом, заставляла задумчиво ходить по комнате, прогоняя из головы самые пугающие мысли, и я нетерпеливо ждал субботы, чтобы собрать свои вещи и сесть на самолёт до Лос-Анджелеса.

Во время полёта я чувствовал неописуемое волнение. Волнение, которое возникает у человека, готовящегося узнать, например, результаты важных анализов. Я предвкушал встречу с ней. Это волнение зарождалось где-то в области живота и уходило вниз, я весь дрожал от нетерпения и странного ощущения близости к Эвелин. О Дианне во время полёта я не думал и даже не удосужился спросить о её самочувствии. Я вспоминал о своей девушке лишь тогда, когда она заговаривала со мной, но и тогда мыслями я неотрывно был связан с Эвелин. Стыда я не чувствовал, нет. Было лишь непонятное раздражение от того, что Дианна сидит здесь, рядом со мной, когда я хочу видеть рядом с собой лишь Эвелин.

Наш самолёт приземлился в Лос-Анджелесе в одиннадцать вечера. Пока мы с Дианной получали свои вещи и усаживались в такси, я не мог перестать строить планы своих дальнейших действий. Ехать к Эвелин почти в полночь казалось мне неразумным, но я понимал, что не дотяну до утра, если не увижу её. Параллельно я размышлял, под каким предлогом мне оставить Дианну одну дома. Врать ей мне не хотелось – я этого никогда не делал, – и я пытался представить, какова будет реакция моей девушки, когда она узнает, что я решил поехать к Эвелин, бросив всех и всё.

Последние несколько дней отношения у нас с Дианной не ладились: она видела, что я был чем-то озабочен, но ни о чём не спрашивала и ходила угрюмая, погруженная в себя. Физически мы были вместе, но были ли мы вместе в моральном плане? Порой я вспоминал наши с ней отношения такими, какими они были до поездки в Мексику, и наш разговор, когда я пообещал, что эта поездка многое изменит… Да, признаюсь честно, первые дни, проведённые нами в Мансанильо, казались мне раем, и я не мог желать ничего лучше. Но моё сердце нельзя отвлечь ни солнцем, ни пляжем, ни лазурным океаном: оно неизменно и по-прежнему жадно тосковало по Эвелин.

Всю дорогу от аэропорта до дома я ощущал напряжение между мной и Дианной. Где-то в глубине души я даже чувствовал себя виноватым перед ней, поэтому вёл себя с ней неловко, иногда отвечал невпопад, запинался. Это, кажется, только больше злило и напрягало девушку; всю дорогу она сидела неподвижно, молча, плотно сжав побелевшие губы.

Чем ближе был дом, тем больше я начинал волноваться. Руки мои стали ледяными, сердце билось в бешеном ритме, разрывая грудную клетку изнутри. И из-за чего я так переживал? Наверное, я считал, что мой приезд будет неприятной неожиданностью для Эвелин. Я старался убедить себя, что наша встреча неизбежна, что она, возможно, даже хочет видеть меня… Но непонятное сомнение перебивало это убеждение, и в голову мне начинали приходить странные мысли: я полагал, что не достоин нахождения рядом с Эвелин, не достоин даже её мимолётного взгляда… О, поскорее бы приехать домой!

– Не поможете мне донести сумки до ворот? – спросил я водителя такси, расплачиваясь за поездку.

Он бросил безразличный взгляд на наши сумки, которыми были завалены задние сиденья.

– За отдельную плату, – выговорил водитель сквозь зубы, и я возмущённо всплеснул руками.

– Что, даже не поможете девушке с её чемоданами? – спросил я, глядя на Дианну, стоящую возле автомобиля и опирающуюся на один костыль.

Водитель тоже посмотрел на неё и, пожав плечами, бросил:

– Одна рука у неё свободна.

– Ну, знаете… – сердито начал я, не видя предела наглости этого мужчины.

– Не надо, Логан, не надо, – поспешила остудить мой пыл Дианна тихим голосом. – Я помогу тебе.

– Но ты ведь…

– Мне несложно. Я помогу.

Таксист уехал, и мы с Дианной, разделив на двоих все свои сумки, пошли к воротам. Ночной воздух был свежий и влажный, он потихоньку отрезвлял меня, и я начинал успокаиваться. Руки согрелись, сердцебиение вернулось в нормальный ритм. Я перестал понимать, как я мог так волноваться перед встречей с Эвелин: она такой же человек, как и я!

Но стоило мне приблизиться к воротам, как в голове снова лихорадочно завертелся миллиард мыслей, сердце болезненно забилось, а ноги внезапно подкосились. Клянусь, не овладей я собой в то мгновение, точно рухнул бы на землю. У высокого ограждения, прижавшись спиной к холодной каменной стене, обняв колени руками, сидел маленький чёрный силуэт. Даже неверный свет тусклого уличного фонаря позволил различить мне знакомые очертания плеч, шелковистые тёмные волосы, разбросанные по плечам, грустный взгляд…

Это была Эвелин. Она сидела, положив подбородок на согнутые колени, и еле заметно покачивалась из стороны в сторону; её задумчиво-красивые глаза смотрели куда-то вперёд.

– О боже, – вырвалось у меня, и из моих рук посыпались сумки, которые я держал. – О боже… Эвелин…

Сорвавшись с места, я побежал к ней. В тот момент я не думал о Дианне – я думал только о том, что Эвелин одна и что она сидит на земле у ворот моего дома.

Я поднял её с земли, и серо-голубые глаза посмотрели на меня. Я замер.

– Что ты тут делаешь?.. – шёпотом спросил я – своим голосом я не владел совершенно.

Эвелин молча смотрела на меня какое-то время, и клянусь, если это длилось одну минуту, то это была самая счастливая минута в моей жизни. Губы Эвелин начали дрожать, она нахмурилась и открыла рот, чтобы сказать что-то, но вместо этого молча расплакалась.

Я неуверенно протянул к ней руку, после чего привлёк к себе и обнял так крепко, как только мог. Эвелин обняла меня за шею обеими руками и, уткнувшись носом мне в плечо, глухо всхлипнула. Что я там говорил про самую счастливую минуту в своей жизни? Забудьте. Объятья Эвелин – вот лучшее, что может со мной быть.

– Ну, хватит, хватит, хватит, – говорил я, поглаживая её волосы, – не надо… Что случилось?

Но Эвелин была не в состоянии что-либо ответить. Она никак не могла успокоиться и вела себя так, точно Дианны рядом с нами не было вовсе. Честно говоря, я и сам забыл про её существование… Обнимая Эвелин, я бросил на свою девушку какой-то виноватый взгляд. Лицо Дианны не выражало никаких других эмоций, кроме бешеной ревности; она с возмущением смотрела на меня и будто не понимала, как я могу так нагло обнимать чужую девушку у неё на глазах.