Глядя на «молодую женщину» в минуту приступа, я ощущал непонятный стыд. Её болезнь смягчила моё отношение к ней, как это обычно происходит со всеми людьми на планете: узнавая о какой-либо болезни человека, мы невольно начинаем относиться к нему более снисходительно, полагая, что наше отношение сможет как-то облегчить состояние этого человека. Аналогичным было и моё положение. Испуганно наблюдая за приступом удушья у Изабеллы, я искренне недоумевал, как я мог так грубо, так ужасно рассуждать о ней там, в ресторане. Как я мог с такой пылающей неприязнью думать о её поведении и её отношении к Джеймсу? Разве можно думать таким образом о человеке, который, сильно наклонившись вперёд, сидит на стуле и задыхается в ничтожной попытке сделать хотя бы глоток воздуха? Разве можно быть таким чудовищем, как я?..
Изабелла контролировала поступление лекарства сама, Джеймс лишь помогал ей удерживать ингалятор у губ. Грудная клетка «молодой женщины» уже перестала лихорадочно подниматься, Изабелла дышала спокойно и размеренно, как и советовал ей Джеймс. Мы с Дианной смотрели на них с испугом в глазах и не в силах были даже пошевелиться или вымолвить хотя бы слово. Маслоу обернулся, взглянул на нас и, усмехнувшись, сказал:
– Расслабьтесь, ребята. Всё уже в порядке.
Мы с Дианной не сговариваясь посмотрели друг на друга; лицо моей девушки было до безобразия бледно. Моё, как я мог догадаться, было точно таким же.
Изабелла провела четыре ингаляции с перерывами примерно в две минуты. Джеймс, окончательно убедившись, что опасность миновала, отошёл от своей возлюбленной и удобно расположился в плетёном кресле. Его поведение во время приступа удушья, должен признаться, несказанно удивило меня. Маслоу был изумительно спокоен, движения его – точны, хотя его глаза, как я мог заметить, выражали сильнейшее беспокойство. Меня восхитили стойкость и выдержка друга, его невозмутимость действительно заслуживала уважения. Хотелось верить, что Изабелла тоже замечала это и понимала, как много делал для неё Джеймс.
Всё моё воодушевление исчезло, когда я увидел страшную картину приступа; душа моя встревожилась, мысли помрачнели, а чувства обострились. Даже былая влюблённость, которую я чувствовал по отношению к Дианне, растворилась в воздухе. И именно таким образом закончилась первая ночь, проведённая нами в Мансанильо.
Я и Джеймс запланировали провести в Мексике четыре дня, а потому я, проснувшись утром второго дня и осознав, что половина нашего кратковременного отпуска уже почти прошла, заметно погрустнел. В постели я был один, место Дианны пустовало. Отбросив в сторону одеяло, я сел в кровати и взглянул на часы. Было одиннадцать утра.
Джеймс был первым, кого я увидел после пробуждения: я нашёл друга на балконе. Он сидел за столом один, завтракал салатом – одним из тех блюд, которые подавались здесь на завтрак, – и внимательно читал какую-то статью в Интернете. Увидев меня, Маслоу приветливо улыбнулся и отложил в сторону телефон.
– Привет, – поздоровался я и бросил взгляд в сторону лазурного океана, над которым уже вовсю сияло палящее солнце. – Ты чего здесь один? Где Дианна и Изабелла?
– Ну, я и Изабелла проснулись раньше всех, – начал объяснения друг, глотнув апельсинового сока, – затем встала и Дианна. Мы хотели поехать куда-нибудь, развеяться, но я сказал, что не хочу никуда ехать без тебя, а Дианна в свою очередь заявила, что не хочет беспокоить твой сон, мол, в последнее время ты и так почти не спишь. Мы ждали твоего пробуждения час; два. А затем наши дамы просто собрались и уехали, сказав, что хотят провести немного времени в чисто женской компании.
Улыбнувшись, я выдвинул стул и присел на него.
– Может, это даже к лучшему, – сказал я и подвинул к себе пустую тарелку. – Последние несколько дней Дианна проводила время только со мной и совсем не виделась с подругами. Пусть они погуляют немного вдвоём.
Честно говоря, меня слегка удивило то, что Дианна уехала куда-то с Изабеллой. Мне казалось, что моя девушка не испытывала к избраннице Джеймса ничего, кроме ненависти и раздражения, а теперь… Вполне возможно, что на Дианну тоже своеобразно подействовал вчерашний приступ Изабеллы.
С улыбкой наблюдая за тем, как я с волчьим аппетитом расправлялся со своим завтраком, Маслоу сказал:
– Я так рад видеть тебя посвежевшим и отдохнувшим. Кажется, Мексика действительно идёт тебе на пользу.
– О, да, ты прав.
– И, похоже, ты даже не возвращаешься к мыслям об Эв-в…
Заметив, как изменился мой взгляд, Джеймс виновато замолчал. Я медленно положил вилку на стол и, сжав двумя пальцами переносицу, устало вздохнул.
– Я не понимаю, – сказал я, подняв горький взгляд на друга, – сегодняшняя ночь была волшебной, я был абсолютно счастлив и свободен. А потом я лёг в постель, и мысли об Эвелин вернулись, как будто никогда и не покидали меня. Я стараюсь, я так стараюсь направить мысли в другую сторону… Но не выходит! Я не могу думать о ней, но в то же время не могу не думать о ней, что за парадокс! В ней одной теперь заключён весь смысл моей жизни, вся моя жизнь, вся моя вселенная, абсолютно всё!
– Но Дианна… – растерянно произнёс Джеймс. – Я видел, ты вчера выглядел таким счастливым рядом с ней…
– Да, да, да, всё было отлично, всё было прекрасно… В этом-то и дело. Я не могу допустить и мысли, что могу быть счастливым без Эвелин! Это невозможно!
Джеймс устало выдохнул и облокотился на спинку стула.
– Остынь, Логан, – тихо сказал друг, – оставь в покое свои мысли. Просто смотри на океан и получай наслаждение, мы же в Мексике, чёрт побери! Подумаешь обо всём завтра. Или через два дня. А ещё лучше в Лос-Анджелесе.
– Я не хочу в Лос-Анджелес, – с мучением в голосе выговорил я. – Не хочу возвращаться к ней. Лос-Анджелес представляется мне домом, охваченным огнём… Я знаю, что там, внутри, есть что-то невообразимо ценное для меня, но не могу войти туда… Не могу. Огонь сожрёт меня заживо.
– Не хочу тебя огорчать, но рано или поздно тебе придётся вернуться, и уже никто не спросит тебя, желаешь ты этого или нет.
Я промолчал в ответ и решил больше не возвращаться к разговору об Эвелин. Джеймс был прав: мы в Мексике! Надо было ловить этот момент и извлекать из этого как можно больше хорошего.
– Знаешь, раз Дианна и Изабелла уехали, – начал я, отодвинув от себя тарелку, – давай тоже куда-нибудь съездим вдвоём.
– Куда ты предлагаешь?
– Куда угодно! Или в Мансанильо так мало мест, куда можно съездить?
– Нет, – улыбнулся Джеймс и взял со стола телефон. – Поехали, по дороге всё решим. Я только позвоню Изабелле, узнаю, как у неё дела, и предупрежу, что мы тоже уезжаем.
Поздний вечер, медленно перетекавший в ночь, мы вчетвером проводили у бассейна. Целый день, проведённый порознь, оказал своеобразное влияние на наши с Дианной отношения, и к вечеру мы стали друг к другу даже ближе, чем вчера. Что касается Изабеллы, моё отношение к ней было нейтральным… до определённого момента.
Если говорить начистоту, Изабелла являлась для меня крепким орешком, который я всё никак не мог раскусить. Да, в глубине души я был убеждён, что она пропитана ложью и фальшью, но из какой почвы произрастали корни этого убеждения? Каждый раз я смотрел на Изабеллу новым взглядом и, казалось, каждый раз видел в ней что-то новое. Вот она холодная, жестокая и неприступная; уже через минуту избранница Джеймса видится мне искренней и по-настоящему любящей, а в следующее мгновенье Изабелла – ребёнок, заключённый в тело женщины и позволяющий себе неприемлемые вольности. Где она настоящая? Неужели Изабелла всё время прикрывала своё истинное лицо масками и если да, то являлась ли она когда-нибудь передо мной в своём истинном обличии? Ответов на эти вопросы у меня не было, равно как их не нашлось бы и у самой Изабеллы.
Весь день я размышлял только над одной вещью: флиртовала со мной вчера Изабелла? А если так, то стоит ли мне рассказать обо всём Джеймсу? Пытаясь поставить себя на место друга, я воображал, что было бы, если Дианне вдруг вздумалось бы пофлиртовать с Джеймсом, и хотел бы я узнать об этом от него. В итоге все сомнения разбились о прочное убеждение: Джеймс должен знать.
