– Ты спросил, зачем я пришёл сюда, – произнёс Кендалл со слабой улыбкой, глядя куда-то в пол. – Зачем? Затем чтобы сказать… сказать, что я схожу с дистанции.

– Что? – не понял я, сделав глоток бренди.

– Она любит тебя, Логан. Тебя. И я не изменю это, этого никому нельзя изменить, никому…

– Это она сама тебе сказала? – задал вопрос я, чувствуя, как внутри всё напряжённо замирает.

– Нет, но это сильно заметно. Особенно теперь. А мне, впрочем, и не нужны слова, чтобы понять, что творится у неё в душе, Логан.

Я осушил бокал и вслушался в свои мысли. В голове царил сплошной хаос, но в этом хаосе отчётливо выделялась лишь одна мысль: Эвелин любит меня.

Я постарался подумать о чём-то другом, но эта мысль, как стремительный ветер, снова ворвалась ко мне в голову, и я больше не пытался прогнать её. Эвелин… любит… меня… Только теперь я заметил, что моё сердце билось с нечеловеческой скоростью; чтобы как-то унять своё сердцебиение, я прижал руку к левой груди.

– Как же это всё было? – поинтересовался я, по-прежнему не глядя на собеседника и не умея прийти в себя от услышанного. Теперь, когда я знал, что Эвелин и Кендалл никогда не принадлежали друг другу, мне хотелось знать всё – всё до последней мелочи.

– Я чуть с ума не сошёл от мысли, что Эвелин может быть со мной. Когда ты позвонил мне, я так растерялся… Несколько минут не мог прийти в себя, правда. – Я заметил, что у Кендалла дрожали руки; друг сжал запястье левой руки, чтобы унять дрожь. – Налей ещё бренди, Логан… Спасибо. – Мы выпили, и Шмидт глубоко вздохнул. Возникало ощущение, что ему становится тяжело говорить. – Я не хотел терять ни минуты, поэтому почти сразу начал действовать… Нет, Логан, не смотри на меня так, между мной и Эвелин ничего такого не было. Один раз я пригласил её к себе домой, мы…

– Что вы делали? – резко спросил я, оборвав собеседника. – Как далеко ты зашёл, Кендалл? А? Отвечай!

Какое-то время немец молча смотрел на меня, потом его губы расплылись в улыбке, и он ответил:

– Мы просто поужинали. Посмотрели фильм. Поговорили.

– Она так слёту согласилась поехать к тебе домой? Это было свидание, так?

– Не обвиняй её ни в чём, Логан, ты не можешь… Нет, просто я считаю… Из памяти Эвелин могли исчезнуть некоторые фрагменты, она могла… Не надо, Логан, не обвиняй её ни в чём, прошу… А вообще знаешь, что я думаю? Она хотела отомстить тебе в какой-то степени. А что, не так? Она видела, что ты с Дианной, и тут появляюсь я с навязчивым предложением… Она в большей степени согласилась приехать ко мне лишь из подлости, хотя я даже думать не смею, что она способна на подлость… Здесь не было жалости ко мне, нет, ничего подобного. Лишь бешеное желание отомстить тебе, нанести ответный удар.

«Этой подлости я её научил», – сокрушённо подумал я и страшно разозлился на себя за всё плохое, что когда-либо говорил ей, и за все свои резкие движения, что я когда-либо позволял себе при ней.

– Нет, я не думаю, что это было свидание, – продолжал друг, – но для меня это был самый незабываемый вечер. Клянусь.

– И чего это ты так лыбишься? – сердито спросил я, чувствуя, что не могу больше выдержать его улыбки. В моей душе теснились такие чувства, которые ни за что не смогли бы вызвать улыбку на моём лице.

– Просто меня так веселит твоя злость… Не понимаю я тебя, Логан. Ты ведь сам передал Эвелин в моё распоряжение, а теперь так яростно пытаешься выяснить, что я с ней делал…

– Я просто хочу знать, что твои действия не вышли за рамки приличного!

– О, будь уверен, всё было на приличном уровне.

Когда мы выпили ещё, я уставился на Кендалла разбегающимся взглядом и спросил:

– Ты сказал ей?

Шмидт помрачнел, точно вспомнил о чём-то неприятном. Признаться честно, мне тоже был неприятен этот разговор: я просто думать не мог о том, что Эвелин могла согласиться на свидание с Кендаллом!

– Сказал, – полушёпотом ответил друг.

– Правда? Прямо так, напрямую?

– Да, Логан, прямо так! – вдруг повысил голос он. – Что ты хочешь знать? Что она мне ответила или что я собирался делать дальше?

Я бросил на него неясный взгляд и тихо ответил:

– И то, и другое.

Кендалл прижал ладони к глазам, поставил локти на стол и просидел так какое-то время.

– Она не ответила ничего однозначного, – сказал Шмидт, подняв на меня взгляд, и попросил ещё бренди. – И ничего из того, что я так хотел бы услышать… Боже мой, о чём я только думал! На что можно было рассчитывать? Я ведь знал и знаю, что её сердце уже занято, и всё это заведомо не имело никакого смысла… Теперь я заставил её страдать. Воспоминание о моём признании будет ужасно мучить её, ужасно…

– Тогда зачем ты привёз её сюда сегодня?

– Я ведь уже говорил, что это всё из-за тебя… Но я должен обнажить всю правду: я сделал это даже назло тебе. Да, назло, назло! Чтобы ты помучился немного, как всё это время мучилась она! Это ты мучил её, Логан! Именно ты!

– Я знал, что в тебе говорит одно предательство, – тихо проговорил я. – И всегда говорило.

– Это не предательство, – сквозь зубы процедил друг, и его изумрудные глаза заблестели. – Как же ты не можешь понять! Чёрт, да ты сидишь здесь и втираешь мне что-то о предательстве, а у самого прямо в руках находится такая драгоценность, которая стоит больше, чем все в мире деньги! И я просто не понимаю, я действительно не понимаю, почему ты всё ещё здесь! Как можно оставаться таким безмятежным, когда к тебе приходит сознание того, что она здесь, близко, и что сердце её пылает любовью к тебе! Ты кретин, Логан, и всё! Больше никак тебя не назовёшь!

Я молча выслушал его крик души и отвёл глаза. Может, снаружи я и выглядел безмятежно-спокойным, но внутри меня всё кричало, пищало и рыдало. Я хотел, я ужасно хотел увидеть Эвелин сейчас и, чтобы разрушить все болезненные сомнения, теснящиеся в моей грудной клетке, спросить: «Ты любишь меня?» Но в то же время я дико боялся услышать её ответ: а что, если нет?.. Я умер бы, услышав такой ответ!

Нет, нет, нет, мне нельзя к ней сейчас. Я пьян, в конце концов, а в таком виде я ещё ни разу не являлся перед Эвелин… Нет, не сейчас. Леденящий душу страх, сидевший внутри меня, не позволял мне пойти к ней, хотя сердце бешено колотилось в груди, упрашивая об одном: «Скажи, скажи, скажи…»

– Не могло быть такого, чтобы она ничего не ответила, – спокойно проговорил я в ответ на эмоциональную речь Кендалла. – У Эвелин не каменное сердце. Она не жестока.

Свирепо дыша, друг смотрел на меня; взгляд его метал огненные искры. Постепенно он взял себя в руки и, без сил повиснув на своём стуле, вполголоса сказал:

– Она дала ответ в несколько иной форме.

Я побледнел, когда услышал это. Стихотворение? Кендаллу от… неё?.. Жало ревности остервенело впилось в моё сердце, когда я подумал о том, что Эвелин могла посвятить ему строки. О, нет, Эвелин… Ведь до этого ты писала только для меня… только для меня…

– С-стихотворение? – тихо спросил я с самым равнодушным выражением лица, на которое только был способен. Наверное, моя бледность предательски выдала все мои эмоции.

– Да, – безрадостно ответил Кендалл и залез рукой во внутренний карман пиджака. – Знаешь, я нашёл его в своём доме после того, как она уехала… Не думаю, чтобы она нарочно оставила его. Возможно, она просто забыла…

– Какой же ты наивный, – горько усмехнулся я и почувствовал, как что-то сдавило мне горло, почти лишая возможности говорить. – Она бы ни за что случайно не забыла в твоём доме листок со стихотворением. Она хотела, чтобы ты прочитал его, просто… Просто она не смогла сказать тебе всего прямо в лицо.

Собеседник молча протянул мне сложенный листок, и я так же безмолвно взял его в руку. Что же там были за строки? В праве ли я читать их?..

Но руки, даже не дождавшись моего окончательного решения по поводу чтения этого стихотворения, принялись разворачивать листок. Я прищурился, чтобы лучше видеть расплывавшиеся перед глазами строчки.