— Лайт-кун, могу я тебе кое-что сказать? — вкрадчиво спросил Эл, вглядываясь в свое искаженное отражение от блестящего яблока.

— Что? — настороженно спросил Лайт.

— Я нахожу интересным то, что ты купил только одно яблоко, — заметил Эл и взглянул на Лайта из-за длинной черной челки. — И я тут кое о чем подумал. Количество имеет большое значение. Возьмем, к примеру, пончик. Можно купить один пончик и положить его в бумажный пакет, чтобы донести до дома и там съесть. Покупатель этого пончика может так же положить его куда-нибудь и забыть. Но суть в том, что когда он покупает вещь в единственном экземпляре, он относится к нему бережнее. Но если он купит коробку пончиков, то их индивидуальность теряется. Этот человек может съесть один пончик по пути домой, один — уже дома, один — вечером за чашкой чая. Понимаешь? Они лишаются своей индивидуальности. Человек понимает, что у него всегда есть еще один.

— Как интересно, — саркастически выплюнул Лайт. — Я полагаю, что у этой аналогии есть какой-то вывод? Может, объяснишь?

Эл пожал плечами:

— Это просто наблюдение, ничего больше. Мне стало интересно, что ты подарил мне одно яблоко, причем заметно, что ты тщательно его выбирал, даже купил для него фирменный бумажный пакет. Обычно так заворачивают подарки.

— Это был не подарок! — возмутился парень. — Ты доставал меня всю ночь, поэтому я пошел в чертов магазин и взял первое попавшееся яблоко! Не льсти себе!

— О, да, — мрачно ухмыльнулся Эл. — Я очень избалован, верно?

Лайт с негодованием смотрел на костлявого детектива, который напоминал фарфоровую статуэтку. Детектива, перед которым бессильна сама смерть.

— Ты ужасен, Эл, — сказал Лайт, слегка прищурившись. Эл посмотрел на него, с любопытством склонив голову. — …И всегда был таким.

Бледные губы снова растянулись в усмешке:

— Я никогда и не думал, что я красив, — спокойно ответил он, и усмешка превратилась в грустную улыбку. — Из нас двоих этот дар был только у тебя, не так ли? Из нас двоих только ты был преступно красив, разве не так, Лайт-кун?

Лайт смутился и отвел глаза. Но ведь он был прав, Эл никогда не был привлекательным. Но Лайт помнил, как до боли любил эти черные волосы, которые касались его разгоряченной кожи, и его бледное тело, которое нависало над ним, тяжело дыша.

— Ты же знаешь, что я не это имел в виду, — проворчал он. — Я имел в виду твои рассуждения, твой… взгляд на справедливость. Ох, Эл… Ты думал, что сражаешься против Киры во благо, ведь он убил так много людей, — Лайт покачал головой. — Но то, что ты никогда не использовал Тетрадь Смерти по назначению, не делает тебя лучше меня. Моё личное представление справедливости и морали превосходит твоё. Я стал Кирой, потому что меня волновало будущее человечества, я хотел, чтобы люди жили без ненависти и страха. А тебя жизнь человечества совершенно не беспокоила. Почему ты взялся за это дело? Потому что оно заинтересовало в первую очередь тебя, а не потому что ты заботился о людях. Я уверен, что именно ты посадил в тюрьму большую половину из тех преступников, что я убил!

— Тот факт, что они были преступниками, не делает их… — начал Эл, но Лайт тут же его перебил:

— Я говорю не об этом! — парень повысил голос. — Забудь свои рассуждения, забудь идеалы справедливости. Забудь все хотя бы на мгновение. Давай просто поговорим о гуманности происходящего. Ты всегда считал себя праведником, всегда думал, что борешься со злом в лице Киры, верно? Так почему ты так сильно хотел меня поймать, если желаешь миру того же, что и я? Только не пытайся отговариваться тем, что «убийца всегда неправ». Ты действовал ничем не лучше меня.

— О чем ты говоришь, Лайт-кун? — безучастно спросил Эл.

— Еще в самом начале расследования ты использовал Линда Л. Тейлора как приманку, экспериментируя, могу ли я убивать на расстоянии. Ты использовал его как приманку, пожертвовав человеческой жизнью. О какой морали ты можешь мне говорить? Ты, конечно, можешь сказать, что он был преступником, которому в этот день была назначена смертная казнь. Да, возможно. Но в попытке поймать меня, ты вел грязную игру. Ты считал, что мир был бы лучше без такого человека, как Линд Л. Тейлор. Ты использовал его жизнь как пешку на своей шахматной доске. А что насчет агентов ФБР, а, Эл? Да, это я убил их, но тем не менее. Ты знал, что посылаешь их на смерть, ведь в такой игре никто не мог быть застрахован.

— Ты думаешь, что это моя вина?

— А ты так не думаешь? — пренебрежительно спросил Лайт. — Я бы не прикоснулся к ним, если бы ты не натравил их на меня.

— Да, очень похоже на тебя, Лайт-кун, — согласился Эл с отсутствующим видом. — Убийство любого, кто стоит на твоем пути, даже если он не преступник. Мне это знакомо по собственному опыту.

— Может, ты и не был преступником, — тихо сказал Лайт, — но ты делал вещи похуже многих, кого я покарал.

— Например?

— У тебя в руках такая власть, которой не обладает ни один человек в этом мире, и тем не менее твой скромный образ так называемой справедливости всего лишь способ убить скуку! Ты мог бы работать во имя всего человечества, но ты прятался за экраном компьютера, периодически распутывая интересные тебе дела. Если бы ты беспокоился об улучшении состояния в мире, то никогда бы не переставал работать.

— Так мое бездействие считается преступлением?

— Когда это приводит к геноциду и страданию целых стран, в то время как одно твое слово может все изменить, то да, это преступление. Тебя не волнует изменение мира к лучшему и искоренение социальной несправедливости, тебя волнуют только единичные случаи, которые так или иначе привлекли твое внимание и могут на время развеять твою скуку. А затем ты снова со скучающим видом примешься за поиски нового дела.

— Ты говоришь так уверенно, Лайт-кун, хотя понятия не имеешь, что я сделал или что не сделал, прежде чем мы встретились.

— Верно, но судя по тому, какой образ жизни ты вел после нашего знакомства, ничего особо не изменилось.

Эл ничего не ответил, и Лайт продолжил:

— Ты связал и допрашивал Мису, ты заставил моего отца разыграть ту ужасную сцену с убийством собственного сына, ты украл телефон Мисы…

— И все же, Лайт-кун, все это не тянет на смертную казнь.

— Ты позволял Хигути убивать невинных людей, чтобы понять принцип работы Киры! — зарычал Лайт, теряя самообладание. — Ты хотел проверить, как убивает Тетрадь Смерти, используя преступников, приговоренных к смертной казни, и заодно проверить правила, написанные в Тетради! Вот почему Рэм убила тебя! Если бы ты сделал это, то нас с Мисой могли раскрыть. Она защитила нас. Как ты смеешь думать, что ты лучше меня, когда это не так? Ты хуже Киры, и ты опасен! Кто хуже: Кира, который убивает во имя идеального мира без преступников, или эгоистичный ублюдок, который разбрасывается человеческими жизнями, чтобы подпитывать плоды своего расследования? Ты был готов стать убийцей, чтобы поймать меня? Ты не мог смириться с тем, что есть дело, которое тебе не под силу распутать?

— Послушайте только, Лайт-кун читает проповедь, — насмешливо пробормотал Эл.

— Это не смешно! — вскипел Лайт, стиснув кулаки. — Да, для меня много значат человеческие жизни, поэтому я наказываю убийц, чтобы отделаться малой кровью. А для тебя люди — это всего лишь цифры. Однажды ты назвал Киру монстром. Это было еще до того, как ты узнал, что я — Кира. Так вот, я не монстр. Посмотри на себя, ты самое настоящее чудовище. Ходячий труп. Что тогда, что сейчас, ты — чудовище, и кто бы что ни говорил, я желаю миру только лучшего. Я спасал людей, и я спас их от тебя, Эл. От тебя и твоих жестоких игр в великого детектива.

— Я так понимаю, ты закончил свой драматический монолог, Лайт-кун? — скучающим тоном осведомился Эл.

Лайт несколько раз глубоко вздохнул, сжимая и разжимая потные ладони.

— Наша с тобой маленькая сказка подошла к концу, — сказал Эл, переведя взгляд на яблоко. — Точнее, ее никогда и не было. Странно, что раньше мне казалось иначе. Я думал, что мы похожи на пару из «Красавицы и Чудовища». Забавно, правда? Ты красив, поэтому подходишь под образ красавицы, а я, ну, скажем, не очень, поэтому представлял себя чудовищем… И сейчас, когда все эти сказочные сравнения уже неуместны, между нами по-прежнему есть очень большая разница, Ягами Лайт.