– А женщины? – спросил я. – Неужели никого не любил?

– Отчего же! – сказал Николай. – Любил. Я бы даже сказал: много и нелепо. Но мне чаще попадались Лукреции Борджиа, нежели Беатриче, если ты, конечно, понимаешь разницу.

– Разницу я не очень понимаю, – сказал я. – Короче, кидали тебя бабы, невзирая на все твои прочитанные книжки.

– Можно и так сказать, – сказал Николай. – А точнее вот так: мне с женщинами скучно. Даже в самых экстравагантных из них крепко сидит курочка, мечтающая о насесте и некотором количестве зёрнышек во дворе в придачу.

– Это плохо? – спросил я.

– Нет. Но для этого надо быть обывателем.

– То есть таким, как я? – сказал я.

– Да, таким как ты, – подтвердил Николай.

– А ты, видать, обывателей не любишь? – похмельный гнев начал закипать во мне.

– Я мирюсь с их существованием, – сказал Николай, пронзительно смотря мне в глаза. – Коли есть пастырь, должно быть и стадо.

– Да пошёл ты!… – зло сказал я. – Врезать бы тебе по печени. Только я в гостях хозяина не бью, тем более пенсионного возраста. Мне ехать пора, где тут такси вызвать?

– Я вызову, – сказал Николай и вышел из кухни.

Я сидел, уставившись в окно, и пытался разобраться в нахлынувшем на меня бешенстве. Похмелье, конечно, сыграло свою роль, но гораздо неприятнее было осознавать, что слова Николая задели некую струну в моей душе, которая болезненно заныла своим дурацким вопросом: «Каково же твое место в этой жизни?» Как это ни глупо, в моей памяти замелькали самые разные эпизоды, какие-то случайные встречи и даже обрывки разговоров с людьми, которых я совершенно не помнил, а может быть и не знал. В этом суетном мельтешении я настойчиво пытался увидеть собственную правоту.

– Через десять минут приедет, – Николай вернулся на кухню. – Кофе сварить?

– И всё-таки ради чего? – сказал я. – Жить затворником, презирать людей, искать книжный образ вместо человечьего? Ты надеешься, как очередной безумец, создать грандиозный план переустройства мира. Венец распятого Христа покоя не дает?

– Нет, – сказал Николай. – Хотя вот кто уж был высокомерен, так это он. Висел себе на кресте и думал: «Я вам не какой-нибудь Варрава. Захочу и воскресну».

– Мерзкая трактовка, – сказал я. – Я хоть и атеист, но вместе с инквизицией дровишек в твой костёр подбросил бы.

– Закончить жизнь в компании с Джордано Бруно – не самый плохой вариант, – сказал Николай. – Я хоть и воспитан на брехтовском театре, но приспособленчество Галилея меня никогда не вдохновляло.

– Ты не ответил. Ради чего?

– Я не знаю, – сказал Николай. – Я так живу. Как в математике, достаточное условие для существования гипотезы. Истина тем и хороша, что её никто не знает. Внушает оптимизм, что лучшее всегда впереди.

– Лучшее враг хорошего, – сказал я. – Это ведь кто-то из твоих говорил?

– Это Демокрит говорил, – сказал Николай. – Тот, который первым придумал атом. История лишь умалчивает о том, что сказал он это перед тем, как прыгнуть в пропасть. Водку на посошок будешь?

Вдруг по всему дому зазвучал приятный женский оперный голос. Я вздрогнул от неожиданности.

– Это домофон, – сказал Николай. – А точнее, телефон. Я телефон в домофон вмонтировал, эффект громкоговорящей связи. Подожди-ка. – Он вышел в коридор к входной двери.

– Такси вызывали… Через три минутки будет. Чёрная «тойота», номер… – заскрипел в динамике голос оператора.

Я тоже вышел в коридор.

– Ну, ладно! Я поехал. Приятно было познакомиться. Извини, если что ляпнул не по делу…

Вдруг мне стало очень грустно. Николай, хоть и был довольно высокого роста, показался мне маленьким, каким-то сдавленным, и вроде как пиратская бандана смотрелась скорей кургузым ночным колпаком персонажа из комедий Мольера.

Мы вышли во двор. Солнце палило нещадно.

– Сковородка! – сказал я. – Не припомню в Москве такого безумного лета.

– Жарко! – ответил Николай. – Тебя провожу и приму ледяную ванну.

– Ты поаккуратнее, – сказал я. – Сердце там и всё такое.

– Всё отлично, – сказал Николай. – Помирать пока не входит в мои планы.

Мы подошли к автомобилю.

– Ну… – я расправил плечи и выпрямил спину. – Может, ещё когда увидимся…

– Подожди минуту. Я быстро, – сказал Николай и скорой походкой пошёл в дом.

Через минуту он вернулся и протянул раскрытую ладонь. На ладони лежал сероватый гладкий, без единой прожилки, камешек.

– Лунный камень, – сказал Николай. – Самый настоящий. Доставлен на Землю одной из экспедиций. Я его в музее космонавтики спёр. Некрасиво, конечно, экспонаты воровать, но очень мне хотелось прикоснуться к необитаемому миру. Дарю! Счастья он, конечно, не приносит, но что-то завораживающее в нём есть.

– Как-то неудобно, – сказал я. – Он, наверное, сумасшедшие деньги стоит.

– Бери! – сказал Николай. – Дарить подарки старомодная, но очень симпатичная традиция. Рад был с тобой познакомиться. И удачи тебе в этом бушующем мире. – Он резко развернулся, дошёл до забора, повернув голову, кивком ещё раз попрощался со мной и захлопнул калитку.

Я сел в машину.

– Кум? – спросил водитель.

– В смысле? – переспросил я.

– Я говорю, кум ваш?

– Почему кум? – сказал я.

– С отцом так не напиваются. Для брата или мужа сестры староват. Я на психфак готовлюсь поступать, вот и провожу самостоятельные тренинги. Извините, если что не так…

– Ничего, всё нормально, – сказал я. – Дядя. Самых честных правил. Приболел тут не на шутку, вот я и поддерживаю, во всяком случае, морально.

– Трудно с этими больными родственниками, – сочувственно произнёс водитель и тронулся с места. – Они как чемодан без ручки: и бросить нельзя, и тащить тяжело. – И, замолкнув до конца поездки, он погрузился в бездонную пропасть психоанализа…

Я вновь оказался в этих краях в конце января наступившего года. На сей раз я был по делам, интересы фирмы потребовали согласования вопросов в газовой конторе, которая находилась сравнительно недалеко от дома Николая. Выезжая из Москвы, я решил, что если обернусь быстро, то обязательно навещу затворника.

Не могу сказать, что я часто вспоминал Николая. Работа, семья, всегдашние заботы захлестнули меня, как любого нормального человека. Он снился мне иногда в самых разных ситуациях, и чего греха таить, предельно скабрезных. «Это не удивительно, – успокаивал я себя, – впечатлений, полученных в ту ночь, тебе, парень, хватит надолго». И вот ещё что: лунный камешек, подаренный Николаем, я так и не решился показать ни жене, ни дочери. Первое время я таскал его в портфеле, а затем спрятал в верхнем ящике моего стола в офисе.

Итак, в газовой конторе я управился быстро, теперь предстояло найти дорогу к дому Николая. Ни его фамилия, ни тем более адрес мне, разумеется, известны не были. Я подошёл к такси, стоявшему на остановке маршруток.

– Слушай! – сказал я. – Тут в округе дядька один живёт, такой чудаковатый. Николаем зовут. Как к нему доехать, не знаешь случайно?

– Николай?! – переспросил таксист. – Это тебе, наверное, в дом банкира.

«Банкир?!» – Я вспомнил род занятий Николая и сказал: «Видимо, да».

– Сто пятьдесят и поехали.

– Поехали! – Я сел в машину.

Минут через пятнадцать мы упёрлись в наглухо заваленную снегом дорожку.

– Нечищено! – сказал таксист. – Странно. Вон там за поворотом его дом. Отсюда метров пятьсот. Извини, дальше пешком.

Я рассчитался и побрёл по колено в снегу. На некоторых участках дорожки, обметённых ветром, проглядывались свежие следы. Значит, кто-то ходит…

Я добрался до калитки и принялся стучать. Наконец раздались шаги, а затем женский голос: – Кто там?

– Здравствуйте! – сказал я. – Я к Николаю.

– Его нет, – ответил голос из-за забора.

– А когда он будет?

Калитка приоткрылась на ширину дверной цепочки и я увидел миловидное лицо женщины лет сорока пяти.

«Домработница…» – подумал я и сообщил: – Я его давнишний приятель. Здесь по делам, вот и решил навестить.