Адам остановился в соседнем безликом близнеце и наверняка видел сейчас десятый сон.

Сон…

В груди снова заколотилось, и Питер еле сдержал рвущийся наружу солёный спазм.

Он помнил его не целиком, какими-то обрывками – влагу под своими пальцами, затухающие глаза Нейтана, вывернутое наизнанку счастье, истекающее кровью в коридоре, переполненном беснующимися репортёрами. И после – больница, ледяной пол и целая вечность на этом полу перед закрытыми дверьми в ожидании вердикта, опустевшая реанимация с неподвижным, не спасённым телом; и мирные, чёрные, контрастные дуги ресниц на белой обескровленной коже. И холод, ошпаривший пальцы и губы, когда он коснулся упокоенного лица брата.

Питер с размаху прижал ладонь ко рту, впиваясь зубами в кожу, застилая болью память о том холоде.

Это было ещё страшнее, чем те видения перед взрывом. А может, и не страшнее, но тогда он ещё не знал, что такое потерять брата; не жил в уверенности, что больше никогда его не увидит.

Испытывать такое повторно представлялось невыносимым.

А уж целых две вероятных смерти брата в ближайшие дни…

Одна из возможных будущих реальностей сказала ему, что Нейтан погибнет от вируса в самом скором времени.

Его сон сказал ему, что Нейтана застрелят, и – Питер перевёл взгляд на свою одежду, ту самую, в которой он был во сне – скорее всего, завтра.

В два раза больше страха.

В два раза больше того, с чем он был готов мириться.

Спросонья, ошалевший, с никак не желающим успокоиться, то сжимающимся, то заходящимся сердцем, он хотел две вещи: оказаться сейчас там, где был Нейтан – и чтобы как можно дольше не наступало утро. И весь этот завтрашний грёбаный важный день.

====== 63 ======

Завтрашнему дню было всё равно, насколько его ждут и насколько он важен.

Он просто наступил и был, кажется, ещё более будничным, чем любой другой день. Лица редких встретившихся людей были совершенно обычными; погода не бушевала, не слепила, не хлюпала, не расцвечивала небо радугой; не было никаких знаков или намёков на то, что сегодня должно произойти что-то из ряда вон.

Или не произойти.

Виктория жила в какой-то несусветной глуши.

Решив, что к ней пойдёт один Питер, они остановились за пару поворотов до её дома и вышли из машины. Адам был утомительно прыток, и всё суетился, разъясняя, насколько опасна и непредсказуема может быть миссис Пратт.

Питер вздрогнул, когда увидел протянутый ему пистолет.

В памяти сразу же всплыли расползающиеся по рубашке Нейтана кровавые пятна. Так что, покивав на все предостережения своего партнера по спасению мира, он категорически отказался от подобной «помощи».

Никакого оружия. Тем более сегодня. Даже в собственных руках.

* *

Дробовик в руках миссис Пратт почему-то впечатлил его гораздо меньше.

Возможно потому, что прежде чем она его предъявила, он достаточно хорошо сумел уловить её красноречивый эмоциональный посыл.

А возможно потому, что уровень нелепости всего сегодняшнего дня, крепчающий с каждым новым шагом, истощал на корню весь его инстинкт самосохранения, заставляя сомневаться в том, что всё происходящее – это явь, и более походя на сон, чем кошмары сегодняшней ночи. Как будто тебе нужно пройти ряд заданий, правильно их выполнить, добраться в конце до главного приза, и только тогда ты сможешь проснуться и начать делать действительно важные дела. А если ты что-то во сне и провалишь – то ничего страшного, можно ведь просто отмотать всё назад, и начать проходить заново.

Ближайшее задание не выглядело слишком простым, но и испугаться его как следует у Питера не получалось.

Конечно, направленное на тебя дуло не слишком способствует зарождению откровенного разговора, но ожидать тёплой встречи от женщины, добровольно прекратившей все контакты с миром ещё тогда, когда Питера не было на свете, было бы слишком наивно даже для него.

Поэтому он просто спокойно объяснил ситуацию – без лирических вступлений и прочих лишних слов – о вирусе, о будущем, которое он самолично видел, и о том, что всё это произойдёт в ближайшие сутки. Хотя рассказывать об этом человеку, якобы некогда самому чуть не распространившему вирус, было не слишком логично, но он отчего-то не сомневался в том, что делает и говорит.

И не ошибся.

По крайней мере, она опустила дробовик, и кивнула в сторону дома, что само по себе выглядело невероятно огромным авансом доверия.

Питер ещё больше оценил это, когда зайдя в дом увидел газетные вырезки с информацией по убийству мистера Накамура и инцидентом с матерью в полицейском участке. Оружие было не просто следствием отшельничества и многолетней выдержанной паранойи, оно было средством вполне обоснованной самозащиты, и Питер и знать не хотел, насколько хорошо миссис Пратт умела с ним обращаться.

Судя по бодрому перещёлкиванию затвора – более чем.

Она знала, чей он сын, и это не прибавило ему очков в её глазах, скорее было антирекламой.

Их общение получилось не слишком приятным и длительным, однако его откровенность и невесть откуда взявшийся энтузиазм во время рассказа о катастрофичности будущего, кажется, пробили брешь в её хмуром недоверии. Не то чтобы она сразу же узрела в нём истинного спасителя человечества, но, тем не менее, не изменяя своей грубоватой прямолинейности, поделилась с ним интересующей его информацией, перехватила поудобнее дробовик и недвусмысленно ткнула им в сторону двери.

Дважды повторять не пришлось.

Хотя Питер не чувствовал, что разговор закончен в той мере, что полностью удовлетворила бы его внимание, но дальнейшая настойчивость определённо была бессмысленна.

Адам почувствовал неладное, когда вернувшийся к машине Петрелли передал ему слова Виктории о том, что вирус хранится в Нью-Мехико – на его памяти там никогда не было отделений компании – но не успел он толком в этом усомниться, как его грудь пробила изрядная порция дроби, оставив после себя зияющую дыру.

Питера постигла та же участь, и неизвестно, чем бы это всё закончилось после того, как миссис Пратт привела бы в действие свой план по снесению головы Адама с расстояния в один метр – весьма вероятно, что подобного обращения не пережил бы даже бессмертный – однако Питер взял реванш по способам удивления. Он не умер, как она того ожидала, и, помешав ей выстрелить в Адама, категорично вернул инициативу в свои руки.

Тот неприятный факт, что их безоглядно перестреляли без объяснения причин, послужил достаточным доводом в пользу того, что их незаконченный, и, как выясняется, лживый, разговор с миссис Пратт нуждается в продолжении.

Абсурдность происходящего терялась на неведомых высотах.

Питер был абсолютно дезориентирован и, на радость своему напарнику, наконец-то зол.

- Почему вы соврали, Виктория!?

- Ты же с ним! И поможешь Адаму распространить вирус!

- Распространить? – возмутился Петрелли, – я хочу найти вирус, чтобы уничтожить его!

- Тридцать лет назад Адам вломился в мою лабораторию, и я не позволила ему забрать вирус и погубить всех! А теперь он хочет всё повторить!

Упомянутый злодей со смиренным видом стоял в отдалении, слушая перепалку двух разъярённых праведников, и наслаждался всей этой кутерьмой, которую он умудрился насеять. А ведь, по сути, не сказал ещё ни слова! Одного его вида оказалось достаточно, чтобы довести Викторию до хладнокровного убиения, и ладно бы только его, но Питера, совершенно незнакомого ей парня, только за то, что он с ним. Надо же... Ту самую юную, трепетную, охочую до чудес, тридцатилетней давности Викторию...

Он кинул косой взгляд на всклокоченную ощетинившуюся женщину в неопределённых летах, привязанную к стулу и мечущую на них яростные взгляды, и внутренне передёрнулся. А ведь когда-то он казался чуть ли не самым старшим из основателей.

Но, пожалуй, пора было прекращать её самооправдательную речь, не то, неровен час, Питер начнёт ей верить. Хотя как можно было верить ей – Адам обернулся и убедился, что она выглядит ещё более безумной, чем несколько минут назад – и не верить ему, спокойному, рассудительному, не машущему дробовиком и не плюющегося ядовитыми колючками, человеку? Глупый вопрос.