Это казалось правдой.

Так или иначе, Питер видел в доме родителей почти всех, кто был на этой фотографии.

Рыжеватая женщина на размытом изображении была ему незнакома.

Адам продолжал заливаться, в красках расписывая моральные качества людей, посмевших поднять руку на всё человечество в целом, и на него – спасителя – в частности, и уже перешёл к пункту о грехах отцов и страданиях детей, когда Питер прервал этот мучительный для него поток измышлений.

- Надо найти Викторию, она наверняка многое знает.

- Читаешь мои мысли, – по-лисьи ухмыльнулся Адам, и, не давая остыть первому проблеску инициативы своего вновь ожившего друга, энергично направился к выходу, – ну пойдём, спасём мир.

Некогда волшебные слова.

Заводившие раньше с пол-оборота – так, что Питер и думать ни о чём больше не мог.

Сейчас же он просто зашагал, следуя за спиной Адама, надеясь, что тот знает, что им делать дальше.

Смертельный вирус в будущем, три месяца тюрьмы и таблеток в прошлом, месяц в Ирландии и полчаса с братом – душераздирающая карусель. Питер не был уверен, что для этих безумных переменных есть единое простое решение, и он уже практически сдался в попытках его найти.

Всё, что ему сейчас хотелось – это побыстрее разобраться с планами Адама. Потому что чем быстрее он это сделает, тем быстрее вернётся домой.

И потому что – он только что вспомнил об этом – мама сказала, что Нейтан погиб в самом начале эпидемии.

А на листовках из будущего началом эпидемии считалась завтрашняя дата.

Медлить было категорически нельзя.

* *

Хиро Накамура, маленький поборник мира и чести, занесённый поисками убийцы своего отца в далёкие семидесятые, спрятавшись в одном из закутков совсем недавно созданной компании, собственными глазами наблюдал за тем, как развивались события, повлёкшие за собой столько последствий.

Он видел, как уводили по коридору человека, безумного в своём поражении, никак не желающего смиряться с тем, что его остановили и не дали распространить вирус, а теперь собираются запереть – и это единственное, что они могли с ним сделать, ведь он был бессмертным.

Это искажённое злобой и одержимостью лицо, крючками впившиеся в собственные ладони пальцы, резкие срывающиеся выкрики…

Это было ужасно.

Это был убийца отца.

Это был Адам Монро, и, наверное, единственный человек в мире, к которому помимо привычной к злодеям жалости Хиро испытывал чувство, наиболее близкое к ненависти.

Он видел горечь и разочарование, текущие по щекам Виктории, совсем ещё молодой и ещё недавно верящей в людей, с которыми работала, с которыми вместе поднимала компанию, собирающуюся созидать на благо мира. Отказ остальных основателей прекращать исследования и уничтожать вирус после чудом остановленной катастрофы стал для миссис Пратт последней каплей, и ни арест Адама, ни уговоры Кайко Накамуры не смогли остановить обрушения её веры.

Это был её последний день в этих стенах.

Это был день её увольнения. Она отказалась участвовать в дальнейшем развитии компании.

О чём Хиро не узнал, так это о том, что она не просто уволилась, а оставила всю свою прошлую жизнь, уехав в неизвестном направлении и известив о месте своего пребывания лишь пару человек, кому ещё хоть как-то могла доверять.

Для всех остальных она предпочла исчезнуть.

* *

Вопреки предположениям Нейтана, последним чувством, которое мог бы сейчас испытывать Мэтт Паркман, было удовлетворение.

Сказать по правде, он был взбешён.

Отчасти это было из-за того, что миссис Петрелли привычно вытягивала из него последние нервы, отчасти – из-за себя самого, из-за нарушенного обещания Нейтану не допрашивать больше его мать, тем более без его присутствия.

Самооправдания – что Петрелли сам виноват, раз неожиданно решил забрать мать из участка именно сегодня – помогали слабо.

Но он ведь видел, видел, что она что-то знает! Что-то важное! То, что поможет раскрыть это чёртово запутанное родительское дело!

Что сталось с той смиренной и сочувствующей пожилой леди из палаты – он не понимал. Миссис Петрелли как-то слишком внезапно меняла личины.

Его надежды, вспыхнувшие тогда в больнице, на маломальскую лояльность с её стороны таяли, как кусок масла на раскалённой сковороде. Задорно и со шкворчанием. С тех пор, как она вновь вернулась в полицию, она насмехалась над ним каждый миг, что они находились рядом.

Он пытался поговорить с ней по-хорошему.

Он взмок и дошёл до белого каления, а она даже ни разу не повела бровью. Смотрела, как из засады, и даже не всегда снисходила до ответа, считая достаточным просто поджать или скривить губы, в зависимости от того, что хотела выразить: презрительное возражение или презрительную усмешку. А если и отвечала, то только для того, чтобы не упустить возможность порадовать себя очередной шпилькой в его сторону.

Наверное, это и вправду было смешно, гневный неуклюжий вспотевший увалень, бессильный рядом с хрупкой беззащитной вдовой.

Она словно проверяла его добросердечность, провоцируя на то, чего он так старался избежать.

Мэтт долго держался.

Но Петрелли должен был подъехать уже через полчаса.

Внутренне собравшись, памятуя о прошлом её ментальном противостоянии, он подавил в себе несвоевременную вспышку милосердия и в который раз за сегодня зашёл в допросную, искренне надеясь, что миссис Петрелли одумается, и ему не придётся идти дальше, чем до сих пор позволяла совесть.

Миссис Петрелли не одумалась.

Он ещё не успел зайти, а она уже, кажется, знала обо всех его злонамерениях. Он ещё раздумывал, читать ли её мысли или нет, а она уже подстёгивала его, приторно оживлённым тоном сообщая вслух, что в этом он и в подмётки не годится своему отцу.

Слишком оживлённым.

Мэтт успел узнать её за эти дни. Не слишком, но всё же. Там, за вызовом и надменностью в глазах, за насмешкой и заигрыванием в голосе, за свежими царапинами на лице, скрывался страх. Дикий, неподконтрольный даже такому стоику, как госпожа Петрелли, и Мэтт подозревал, что по сравнению с ним отступал даже страх смерти.

Часы тикали.

Петрелли был где-то на пути к участку.

Паркман, даже не дёрнувшись на последний выпад миссис Петрелли, завис над ней гороподобной тенью.

- А вы были рядом, когда он начал не только читать мысли? – ровным голосом спросил он, со смешанным чувством злорадства и стыда наблюдая за тем, как меняется её лицо, как сходит с него хладнокровие, а в глаза пробирается ужас, – когда приём стал передачей, и он стал навязывать мысли?

- Не надо, – её голос дрогнул, раздрабливая последние крохи достоинства. Проклятье, он не посмеет!

Ответный взгляд следователя красноречиво говорил том, что посмеет…

Надо признать, что, даже зайдя за эту черту, он не кинулся сразу лезть дальше, сминая всё, что попадалось его пытливому уму, как это делал его отец. Тот наслаждался властью над людьми, Мэтт же касался лишь того, что его интересовало.

И, тем не менее, это тоже было пыткой.

Болезненной, унизительной пыткой.

Миссис Петрелли сопротивлялась до предела своих сил: физических, и психических, и какие там ещё могли у неё быть. Она сжимала зубы и жгла вторженца яростью покрасневших от боли глаз.

Если бы она не противилась, всё было бы куда легче. Да что там, если бы она всё сказала ему сама, этого всего вообще бы не было. Но, кажется, ей было принципиально это сопротивление, даже когда стало понятно, что оно в любом случае будет безуспешным.

- Кто на самом деле убил Кайко Накамуру?

- Адам.

- Адам Монро? Ваш сын сказал, что вы заперли его тридцать лет назад. Почему?

- Он был опасен!

- Почему? Он мог всех погубить? – вопросы сыпались без перерыва. Он спрашивал вслух, используя ментальные способности только для подавления её упрямого отпора.

- Нет, хуже! Мы думали, он может только исцеляться. Но оказалось, что он вообще не может стареть.

- Сколько ему?