- Я Нейтан, – просто ответил он и сделал шаг навстречу.

====== Часть шестая. Степени одержимости. ======

- Нейтан, – на новом выдохе повторил Питер, и провалился, наконец, в свой бездонный омут памяти. Нейтан… это имя… он шептал его когда-то, упершись взглядом в серую стену, лёжа в маленькой комнатушке без особого желания жить. Он спасался этим именем – вначале, и цеплялся за него – потом. Нейтан… Горло сдавило, снова отнимая возможность дышать, глаза отчаянно защипало. Всё, что он в той комнатушке тогда вспоминал – всё это начало всплывать и сейчас, раскручиваться, вытягивая за собой всё новые и новые фрагменты.

Руки.

Крепкие, перевитые венами руки.

Ощущение их на своих плечах – настолько сильное, что подумалось, что там, навечно, должны были отпечататься следы сжимающих пальцев.

Взмах. Перстень. Белые манжеты.

Голос.

Не слова, что он произносил, а лишь звук.

Интонации. Убеждающие, успокаивающие, раздражённые, доверительные. Режущие скальпелем. Обволакивающие уютом. Небезразличные. Почти всегда – сдерживающиеся. Отголосок смеха. Ослепительная улыбка во все зубы. Сияющие глаза. Уставшие глаза. Сжатые побелевшие губы и падающая на лицо тень. Взгляд вполоборота и дразняще приподнятые брови. Близость. Знакомый выдох, коснувшийся кожи. Узкий круг, куда больше никому… Тихий, полушёпотом, напряжённый спор. Важное до головокружения молчание.

И снова руки.

Пальцы на затылке. Полное замкнутое пространство, живой кокон, ограждающий ото всего без малейшего чувства клаустрофобии. Собственный глубокий вдох. Сила. Слабость.

Питер вспомнил даже, как ударил его однажды. И то, что самые болезненные чувства вызывал у него именно он. Нейтан… И ощущение безопасности, и самый верный покой, и самую безоблачную радость…

====== 60 ======

Он протянул ему фотографию, всё ещё не зная, где остановиться взглядом – на ней, или на стоящем перед ним в паре шагов человеке – как будто продолжая сравнивать изображение и реальность, как будто спрашивая о чём-то. Дыхание снова застряло где-то на полувыдохе, но он уже не понимал этого, и лишь схватился рукой за стену, когда его особенно сильно качнуло.

Неуверенный, вспомнили ли его, но видя, что с Питером всё-таки что-то происходит, замечая, как изменился его взгляд, Нейтан всё-таки подошёл к нему, подхватив за локоть, но не решаясь на что-то большее. Он осторожно забрал у него фотографию и отложил в сторону, одновременно заглядывая в глаза, предлагая обойтись уже без посредников.

Питер поднял руку, словно желая коснуться груди Нейтана. Его немного пугала та внешняя невозмутимость, с которой тот взирал на него. Не равнодушие, нет, но такая сдержанность, на поддержание которой требовалась либо действительная бесстрастность, либо такая несусветная сила воли, на которую он сам точно не был способен.

И, не встретив возражений на обращённом на него неотрывном взгляде, он всё-таки прижал ладонь к чёрной рубашке. И чуть не задохнулся от силы и скорости колотящегося, кажется, прямо за ней, сердца – как будто не было между ними ни кожи, ни рёберной клетки, только эта тонкая чёрная ткань, не способная скрыть никаких его тайн.

Колотящегося в точности, как у него.

Только он не умел это так скрывать.

Подняв свой всё ещё вопросительный взгляд на Нейтана, Питер только сейчас осознал, насколько близко тот к нему стоял. Очень близко. Так, что было видно, как вздрагивает жилка на шее, как проступили вены на лбу. Как напряжены лицевые мышцы и воспалены уставшие глаза. Реальные детали хлынули целым потоком, оживляя только что восстановленные воспоминания.

Нейтан… Это Нейтан…

Нет, тот не был невозмутим.

Может быть, для кого-то, но уже не для Питера сейчас.

Он не знал, как меняется сейчас сам. Словно вспомнив Нейтана – он возвращал самого себя. Прибывший сюда возмужавший и хмурый, с печатью проблем всего мира и одиночества в попытке их нести, он не видел, как сходит с него эта суровая личина, как валятся с плеч камни, как распахиваются глаза, и ломятся наружу чувства.

Как наливается беспомощностью взгляд…

Судорожно вдохнув, Нейтан наплевал на все свои предыдущие предосторожности, и, дёрнув брата за так аккуратно до этого придерживаемый локоть, с силой привлёк к себе.

Жив… жив…

Сдавив его, как в тисках, не в силах размениваться на меньшее, Нейтан замер так, не давая вдохнуть ни себе, ни ему, пережидая душевный спазм. До боли, почти до хруста в костях, и совершенно точно – до синяков на коже. Да, это Питер. Его Питер. Окрепший – Нейтан оторвался, наконец, от продавленных пальцами плеч, и провёл по спине, и ещё, и всё шире; коротковолосый – обхватил за непривычно стриженый затылок, привлекая ещё ближе к себе; и всё равно прежний – вдохнул его запах, ласкаясь о щёку, и в порыве упоения прижался к ней губами. И ещё, и ещё, сам не понимая, что делает, зацеловывая, утопая в этих бессознательных доказательствах жизни.

Заставляя Питера выгорать в его руках, медленно и неумолимо.

Воспоминания продолжали полниться новыми подробностями, но какая-то их часть почему-то ускользала. Ноги подкашивались, но Питеру не казалось ненормальным, что его, взрослого человека, удерживают почти на весу. Спина выгибалась в ответ гуляющей вдоль позвоночника ладони, голова кружилась от знакомого, сводящего с ума запаха, которого вдруг стало мало, и Питер, вздрогнув от нового острого напоминания, безошибочно уткнулся в своё любимое – он вспомнил! – место. То самое, где он минуту назад приметил бившуюся жилку, где было тепло и безопасно, и запах окутывал со всех сторон, а снизу щекотно тёрся воротничок. И где ещё быстрее, но как-то совсем обрывочно всплывали кусочки воспоминаний.

Выпускной, жёсткая ткань костюма под горящими губами, смесь возбуждения и смущения, дрожь…

Миллионы огней ночного города под ногами, колючая и влажная от пота щека, сумасшедшее счастье и жаркий успокаивающий шепот…

Ливень, раздрай и поцелуй, и разбитое лицо Нейтана перед закрытыми глазами…

- Я помню тебя, помню! – шептал Питер ему в шею, и хрипло выдыхал под усиливающимся от этих слов объятьем.

Но чего-то ещё не хватало, и чего-то важного, однако он всё больше и больше уверялся в своих догадках, он уже почти не сомневался в том, кто они с Нейтаном друг другу, когда на его затылок легла тёплая ладонь, а щеки коснулось рваное дыхание. И ещё… и ещё… оставляя обжигающий след.

Сознание совсем повело куда-то в сторону, из горла чуть не вырвался всхлип, тут же напомнив о «не реветь при нём», и, прикусив губу, Питер ещё сильнее подался к Нейтану, снова и снова обхватывая его плечи и пытаясь продышать окатившую его с ног до головы волну жара.

Успокаивающе покачав его, Нейтан немного отстранился, заставляя посмотреть на себя, и обомлел от его поплывшего, полностью пропавшего вида, и своей двойной на это реакции: смятения и неги.

Послушно уставившись на него, Питер принялся блуждать взглядом по его лицу, не стесняясь своей эйфории, ликуя от каждой узнаваемой чёрточки, и замирая от каждой новой, с трудом удерживая желание коснуться их: едва касаясь, провести ладонями; обхватив снизу подбородок, огладить шрам; дотронуться до потемневших век и углубившихся ямок в уголках рта, освобождая их от напряжения и боли; обозначить скулы, брови, не отрывая взгляда от серьёзно смотрящих на него глаз, внимательных и утомлённых, заставляющих ещё больше слабеть ноги. Ему так хотелось прикоснуться, что пальцы ныли, а сердце заходилось от осознания душевной обнаженности и абсолютной обоюдной близости с тем, кто стоял напротив.

Но он всё-таки удержался.

А потом у Нейтана дрогнули губы, словно тот хотел что-то сказать, но промолчал, и, знакомо облизнув их изнутри, так и остановился на половине пути к чему-то несказанному.

Моргнув, Питер перевёл на них взгляд, и перестал дышать. Они манили до потери пульса, и Нейтан как будто замер в ожидании чего-то, но что-то всё же было не так. Питер никак не мог вспомнить, как касался их раньше. Не мог вспомнить, насколько они властные, или мягкие, или жесткие или ласковые.