* *

Всё было как-то не так.

Питер никак не мог уложить происходящее в одну канву. Его самые «главные цели» сменяли друг друга с пугающей скоростью, не умаляя при этом предыдущие, а пытаясь собраться в одно большое многогранное желание.

Слишком многогранное.

Как совместить желание спасти мир – и жить обычной жизнью? Вернуть воспоминания – и вернуться в Ирландию – и снова стать частью семьи Петрелли – и частью семьи Кейтлин.

Как?!

Их должны были отвезти домой, хотя казалось странным, что в этом практически угасшем мире могло существовать что-то помимо этих ангаров с очередными жертвами вируса, людей в спецодежде и дезинфекционных комнат. Насколько он понял, многие жили прямо здесь, в выделенных им клетушках. Но некоторые сохранили за собой привилегию пересекать время от времени пустые заражённые улицы на спец.технике, «перескакивая» с одного островка безопасности на другой, свой собственный. И то, что мама была в их числе, его не удивило.

Они шли вдоль высокого, затянутого металлической сеткой ограждения, за которым куда-то вели довольно большую группу не слишком радостных, даже на общем фоне уныния, людей, когда он услышал оклик Кейтлин.

Она цеплялась за прутья забора, крича о том, что ей страшно и умоляя Питера забрать её отсюда, вернуть их назад! – а он только и мог, что стискивать сквозь проволоку её пальцы, давая бессмысленные обещания. Зная, что не сможет их сейчас исполнить, стараясь не смотреть на недовольно взирающую на эту сцену мать и чувствуя, как диссонанс внутри него начинает нарастать в геометрической прогрессии.

Их руки расцепили, насильно уводя Кейтлин куда-то в сторону, а его оставив стоять, бессильно наблюдая за всем этим. За тем, как бьётся в железной хватке девушка, которую он притащил в это пропитанное заразой будущее. За тем, как бьётся в конвульсиях умирающий, затопленный безысходностью мир. Как сочувственно и в то же время безжалостно смотрит на него мать, как безразличны к нему и друг к другу все остальные люди, как будто уже смирились с тем, что и они рано или поздно умрут. Все, до единого. И что беды разлучённой парочки на этом фоне – атавизм, пережиток прошлого, вряд ли способный произвести впечатление на любого из тех, кто с застывшим терпеливым лицом ожидал, пока сын миссис Петрелли успокоится и согласится продолжить путь домой.

Домой?

Нет… Тот особняк посреди мёртвой пустыни уже давно не был домом, как бы мама его ни называла.

Нет… Питер дёрнулся, пытаясь прорвать охватывающее тело оцепенение.

- Нет! – реальность на мгновение ухнула в зыбкий туман, и вынырнула на складе, том самом, в Монреале, с которого и началось путешествие в будущее.

Только Кейтлин почему-то не перенеслась вместе с ним.

И разом схлынуло напряжение, только что звенящее так, что сводило все мышцы. Оставив Питера с подкошенными ногами корячиться на полу сдувшейся оболочкой, изнывая от нехватки воздуха и собственной никчемности.

* *

У каждого свои рычаги управления.

И если Нейтан Петрелли предполагал простоять в стороне от основного места действий, то у мистера Бишопа было на то иное мнение. Либо ты у руля, либо за вёслами. Бездельники, пусть и не по своей воле оказавшиеся на этой лодке супер-людей, могут отправляться за борт.

Но лучше – за вёсла.

Как и многие другие, мистер Бишоп полагал себя немалым гуманистом, искренне веруя в то, что кардинально отличается от этого возомнившего себя невесть кем Монро, этого ушлого Линдермана, этих зазнавшихся Петрелли. Нет, он был, конечно же, не таков и лично себе ничего не хотел, лишь был уверен, что лучше него, простого человека, никто не скажет дочери/компании/человечеству, как жить дальше. Всё во благо. Всё ради мира.

Нейтан был нужен, чтобы впоследствии повлиять на Питера, когда они того всё-таки найдут.

Питер был нужен, чтобы повлиять на Нейтана – сейчас и впоследствии, и в любое потребное для компании время.

Они были очень удобной взаимозависимой связкой, и мистер Бишоп решил, что момент, когда Петрелли полностью заперся в своём равнодушно отстраненном панцире презрения, самый лучший для того, чтобы его оттуда извлечь.

* *

Он сегодня уже поверил один раз в невозможное.

Пусть и в собственном воображении – но для него всё было по-настоящему, и мир перевернулся за раз-два-три шага, как будто только этого и ждал. А когда ничто не удержало его на позиции «Питер жив», так же быстро крутанулся ещё на сто восемьдесят, вернувшись в исходное положение. Совсем недавно. Несколько часов назад. Не успев дать привыкнуть Нейтану ни к одному повороту, ни к другому. Сдавив его виски старой доброй, но ещё более лютой – по свежему-то надрыву – невозможностью ничего изменить.

Вторая за сегодня весть о том, что Питер жив, снова подпихнула мир к очередному перевороту, но почему-то сейчас тот не торопился сдвинуться с места, вроде дёрнувшись, но как будто бы застряв в каких-то пазах, или просто выдохшись за сегодняшний бурный день, не имея достаточно энергии – веры, безумия, храбрости – чтобы пойти за надеждой на новый круг.

Что-то затрепыхалось отчаянно в глубине душе, но Нейтан боялся, что выпустив это нечто на волю и снова ошибившись, он потеряет его уже раз и навсегда.

Он прекрасно понимал, что это очередная манипуляция. Мистер Бишоп очень грамотно изображал сожаление, и не слишком подходяще – торжественность.

Однако видео, снятое три месяца назад, вряд ли могло врать, оно мало походило на монтаж, и Питер был на нём именно таким, каким он был бы в подобных обстоятельствах – Нейтан смотрел на размытое изображение с камер наблюдения и машинально отмечал особенности поведения, присущие лишь брату. А коротко остриженные волосы не оставляли сомнений в том, что это видео не могло быть снято ранее, чем четыре месяца назад, до взрыва, разделившего жизнь Нейтана на до и после.

Лицо… очень плохо было видно лицо, камера снимала сверху, а Питер почти всё время сидел с опущенной головой, непривычно вялый и хмурый.

Мир скрипнул, и двинулся с места. Кажется, Питер на самом деле был жив, но как зафиксировать теперь это знание в самом себе, Нейтан не знал. То, что так легко далось ему сегодня утром, сейчас казалось почти невозможным. Или это всё его включённые за время разговора с мистером Бишопом мозги, вспомнившие о былом, позволившие снова, хоть и пассивно, ввязаться в чьи-то игры? Они требовали новых доказательств. Деталей, нюансов, мелочей. Они включали аварийный режим самосохранения и вопили, что не готовы к новой боли в случае обмана.

Было немыслимо страшно снова ошибиться.

И Нейтан пожирал глазами дрянное изображение и дотошно осыпал вопросами Бишопа, а когда тот не мог ответить, довольно халтурно изображая вину – не сдерживаясь, сходил на крик.

Как это Питер мог быть у них, а потом раз и исчезнуть?! Почему они его упустили? Как вообще можно было его упустить?!

Чёртов Бишоп точно что-то не договаривал, но выдавить из него хоть слово сверх уже сказанного и показанного, Нейтану не удалось.

Их прервали на десятом круге одних и тех же вопросов, на практически уже залакированной на лице Боба фальшивой вине, и взбитых нервной пятернёй до состояния гривы волос Нейтана.

И к лучшему.

Нейтан сам не понимал, что теперь ему требовалось, чтобы поверить окончательно и бесповоротно. Так, чтобы совсем, не боясь, распахнуться и вдохнуть на полную. Чтобы перестало сдавливать горло и булькать в груди. И чтобы зеркальное чудовище сдохло раз и навсегда, и уж потом он постарается, чтобы больше никогда не появилось.

Питер жив… Господи, если ты есть, пусть это окажется правдой.

* *

Кое-как поднявшись на ноги, Питер потерянно оглянулся.

Всё тот же старый склад, безразличный к его проблемам. Заброшенный, заваленный никому не нужными вещами, он словно говорил – не хочешь или не можешь ничего сделать – оставайся. Забейся в угол, прикорни на старом перекошенном диване, забудь об остальном мире, а если тебе кажется, что без тебя он развалится на куски – не верь себе. Мир стоял и будет стоять ещё миллионы лет.