Город казался не просто пустым. Он казался вымершим.

* *

Их отловили, как животных.

Когда они уже решили, что кроме них, в этом остановившем своё движение городе больше нет ни единой души, но ещё не подумали, что будут делать дальше, кто-то словно щёлкнул пальцами, и мир, встряхнувшись, закружился с бешеной скоростью, не давая ничего ни понять, ни тем более что-то сделать.

Из подъехавшего фургона высыпали нервные люди в спецодежде, и, выкрикивая что-то непонятно-вопросительное о симптомах и самочувствии, сгребли их и, не обращая внимания на протесты и попытки вырваться, насильно затолкали в машину и куда-то повезли.

Потом была дезинфекция, обработка, сжигание одежды. Страх и неверие на лицах привезших их – словно они были одновременно и чумой и чудом. Страх в глазах Кейтлин, когда его повели «поговорить», а ей указали идти совсем в другую сторону. Страх и обреченность, пропитавшие всех встречаемых по пути людей, всё это место, сам воздух.

Питера усадили за стол посреди какого-то пустого ангара и сообщили, что по документам он покойник, что Кейтлин, как иностранку, депортируют, и после некоторых достаточно накалённых препираний поверив, что он абсолютно не в курсе происходящего, удивительно сговорчиво поведали историю катастрофы.

История была короткой, но с трудом умещающейся в сознании.

Мир поразил вирус.

Первый случай инфицирования был зафиксирован около года назад, и очень скоро эпидемия приобрела глобальный характер. На сегодняшний день погибло девяносто три процента населения планеты. Остальные жили в карантине и надеялись отыскать лекарство.

В это было сложно поверить, несмотря на увиденное на улицах города, и тогда Питера отвели в комнату, из которой сквозь большое окно с крепким стеклом можно было посмотреть на тела людей, умерших за последнюю неделю.

По инерции подойдя к самому стеклу он отшатнулся от него в тот же момент, когда понял, что именно он за ним видит. Машинально выставив вперёд руку, не зная, то ли отгородиться ею, то ли прикрыть глаза, Питер попятился назад, но, даже сойдя с пределов видимости этого кошмара, он всё ещё воспринимал его отпечатавшуюся на сетчатке копию перед собой.

Это было самое большое помещение из всех, что он видел в жизни. И оно почти доверху было заполнено упакованными в пластиковые пакеты трупами.

Аккуратно.

Рядами.

Только за последнюю неделю…

И все они погибли от вируса.

* *

Год назад мистер Бишоп был уверен, что вирус у них под контролем.

Совсем недавно добравшись до возможности использовать все накопленные компанией за тридцать лет ресурсы, он искренне полагал, что идёт по пути истинного благодетеля человечества, вкладывая все свои силы и время в разработку препаратов, позволяющих подавлять способности особенных людей.

Мистер Суреш-младший стал центральной фигурой в разработке безопасного штамма вируса – лишающего дара, но оставляющего жизнь – и как выдающийся учёный, и как носитель крови, являющейся основой для вакцины против вируса.

Первые случаи инфицирования были стихийными.

Одна смерть – тридцать лет назад.

Несколько излечений – сейчас, благодаря крови Суреша.

Мистеру Бишопу этого было недостаточно.

Мистера Бишопа одолевало нетерпение.

Он настаивал на целенаправленном введении вируса людям, которые желают избавиться от своего дара – конечно же, не наобум! конечно же, под наблюдением! – но Суреш уверял, что это преждевременное желание, что вирус очень быстро развивается и меняется, и прежде чем начинать активное его использование, нужно убедиться в полной его подконтрольности.

Когда-то компания уже занималась этим.

У первого заболевшего, которого так и не смогли спасти, была взята кровь, и на её основе был создан вирус. Но, вовремя осознав всю его опасность, те, кто в то время стоял у руля, спрятали пробирку в секретном хранилище, о котором было известно только основателям компании.

Их было двенадцать человек.

И они, под самыми громкими лозунгами, наворотили немало дел в своё время.

Мистер Дево, мистер Линдерман и мистер Петрелли были уже мертвы.

Остальные девять были живы, но волей различных обстоятельств разобщены, и кроме мистера Бишопа делами компании ныне больше никто не занимался.

У каждого были на то свои причины.

Кто-то, как миссис Петрелли и мистер Накамура, предпочли основные свои силы тратить на собственные семьи.

Миссис Пратт, разработчик того самого первого штамма вируса, разочаровавшись в целях компании, полностью отошла от дел и исчезла с официального горизонта, сообщив о своём местонахождении лишь самым близким, доверенным лицам.

А кто-то, как Адам Монро, на те самые тридцать лет оказался заперт на самом охраняемом уровне компании без права на что-либо. И у людей, заперших его, было на то основание.

* *

Первым «чёрную метку» – обрывок группового фотоснимка основателей компании, с собственным лицом, перечёркнутым особым символом – получил мистер Накамура, отец Хиро, юного японца, умеющего повелевать временем и пространством.

Отправить её мог только кто-то из оставшихся в живых девятерых.

Понимая, что это приговор, и что жить ему осталось не более суток, он купил билет до Токио – в надежде, что удастся спастись; а незадолго до отлёта назначил срочную встречу миссис Петрелли, на крыше здания Чарльза Дево – сообщить о предстоящей им всем опасности.

Со всем своим японским спокойствием он принимал тот факт, что его страданиям в любом случае не будет конца. За боль, что они причинили. За убитых ими, пусть даже во имя каких-то благородных на первый взгляд целей. Он знал, что пытался искупить грехи, помогая Хиро выполнить его предназначение и спасти мир. Но не знал, зачтётся ли ему это.

Два его последних в жизни дела оказались напрасными.

Миссис Петрелли одарила его пощёчиной за вопрос – сделала ли она всё для спасения своего сына.

Самолёт в Японию отправился без одного пассажира.

Ещё до исхода дня мистера Накамуру скинули с той самой крыши, спустя совсем короткое время после ухода оттуда его собеседницы.

* *

Полиции не пришлось слишком напрягаться, чтобы определить главного подозреваемого.

Точнее, подозреваемую.

Свидетель был однозначен в своих показаниях: миссис Петрелли была на той крыше, она ссорилась с убитым и даже дала ему пощёчину.

Задержанная не казалась ни испуганной, ни растерянной, она ничего не отрицала, отвечала бодро, высокомерно, с усмешкой, и даже когда молчала, не давала никому из присутствующих в допросной комнате усомниться в том, кто здесь выше всех.

Факт встречи подтвердила.

Снимок вспомнила.

В символе опознала логотип адвокатской конторы её мужа.

Почему ударила мистера Накамуру?

Потому что он непозволительно высказался о её сыне.

И это было единственное «почему», на которое она ответила хоть сколько-то информативно. На все остальные она лишь ещё чуть выше вздёргивала уголки губ и с издевательским спокойствием отвечала «не знаю».

Мэтт Паркман, волей случая присутствующий при этом спектакле, полагал, что задержанная невиновна, но видел, что она что-то скрывает, всё более насмешливо бросая своё «не знаю» на каждом новом круге допросов.

Да она врала, даже не отводя глаз!

И, безмерно всем этим раздражённый, он не удержался и залез в её мысли, и, переварив подслушанную правду, идущую вразрез с основной линией допроса, вкрадчиво спросил:

– А никто не мог ему мстить? – и ещё более вкрадчиво добавил, – или вам…

Его напарник недоумённо замолчал, а подозреваемая, мгновенно замкнувшись и окаменев лицом, потребовала адвоката.

Когда же Мэтт, разгорячившись, настойчиво продолжил требовать от неё ответа на последний заданный вопрос, она пристально уставилась в его жаждущие отклика глаза, возмущённая его бесцеремонностью, и вышвырнула из своих мыслей ментальным воплем, чуть не взорвавшим его полностью настроенный на восприятие разум.