Возможно, стоило побыть дома подольше, и домашняя атмосфера втянула бы его в себя, позволила бы со временем вписаться в тихие будни и стать частью того мира, которого он сам желал для Клер. Для пока что настороженной, молчащей, наблюдающей за ним из-под обрезанной чёлки Клер.

Возможно.

Но не успели ещё остыть руины Пайнхёрст, как ему позвонили…

Настойчивая просьба миссис Петрелли не вызвала у Ноя энтузиазма. Только ещё больше усилила угрюмость. Он не хотел восстанавливать Прайматек. Его связь с компанией была противоречивой: долгой, мучительной, требующей жертв, но и дающей смысл, она подарила ему дочь и едва не отобрала её у него; он тяжело переживал агонию Прайматек в последние месяцы, но теперь, приняв её фактическую гибель, не желал её воскрешать.

Звонок Нейтана тоже не особо воодушевил, на первый взгляд новое агентство выглядело лишь реинкарнацией Прайматек, однако не прошло и минуты, как, выслушивая Петрелли, Ной понял, что это нечто иное.

И что он мысленно уже расставляет одобрительные галочки по поводу функций и системы подразделений, а где-то сразу, с налёту, видит уязвимые места, и определённо имеет взгляды по поводу их устранения.

И абсолютно бесстыдно млеет от замаячившей на задворках сознания мысли, что при этом предлагаемом ему раскладе вероятность потерять (в каком угодно смысле) Клер стремится к нулю. Не при живой бабке и биологическом отце во главе всей этой затеи.

Досадливо поморщившись, всё ещё уверенный в том, что ответит Петрелли отказом, но испытывая сейчас куда бОльшее волнение, чем он был готов себе признаться, он вдруг заметил отблеск интереса, мелькающий при этом разговоре во взгляде забившейся в кресло, якобы читающей книгу дочери.

И когда он отложил трубку, ему не пришлось переступать через какие-то там реальные или надуманные психологические пороги, чтобы сообщить всем, что завтра он приступает к новой работе.

И если понимания жены он ожидал, то улыбка дочери стала для него полной неожиданностью.

====== 118 ======

Всё происходило даже быстрее, чем они ожидали.

Так гладко, будто кто-то свыше самолично следил за этим – что радовало большинство причастных к новому агентству людей, однако не вызывало особых эмоций у полностью задействованного в этом, собранного Нейтана, и держало в тонусе мнительную, никогда не расслабляющуюся миссис Петрелли.

Всё шло гладко вне зависимости от чьих-либо чувств.

Им даже не пришлось ждать следующего доклада о «нависшей над человечеством угрозе».

И не понадобилась помощь Мэтта, чтобы выйти на главного зачинщика этой инициативы почти сразу же после высказанного сенатором Петрелли судьбоносного решения.

Мистер «нам угрожают мутанты» и не думал скрываться.

Это оказался некто Эмиль Данко, не производящий на первый взгляд слишком опасного политического впечатления: человек без личной жизни; военный с немалым, даже впечатляющим, послужным списком; но – никогда не участвовавший в войнах кабинетных; но – не замеченный ни в каких дипломатических геройствах.

Большой команды в «антимутантском» начинании за ним пока что не стояло, лишь несколько разномастных людей, разожжённых его твёрдой уверенностью в обязательности борьбы с «разрастающейся заразой». Он не боялся, что его заподозрят в сумасшествии. Он определённо умел убеждать – особенно тех, кто изначально готов был убеждаться, и умел вести за собой – жёстко, придерживаясь выбранного направления, жертвуя всем, что хоть как-то мешало.

В некотором смысле, он был фанатиком.

Он не просто ратовал за обеспечение безопасности «обычных» людей от людей со способностями. Он люто ненавидел последних. И – не говоря этого вслух, будучи вовсе не дураком – мечтал о полном их истреблении.

Вслух же предлагал разместить их в специальной зоне, полностью изолированной от всего остального мира.

В резервации.

Почему бы и нет?

Ему самому это виделось очень мягким вариантом, бесконечно компромиссным, и в идеале – промежуточным.

Немного форсировав события – не напрямую, стараясь избегать особого внимания к себе, а опосредованно – Нейтан ускорил рассмотрение этого дела в сенате, но после первого же обсуждения, несмотря на то, что вырисовывающиеся решения были ему на руку, настроение отдельных членов сената при этом ему категорически не понравилось. Похоже, паранойя мистера Данко была весьма заразительна.

И тогда сенатор Петрелли вышел напрямую на президента.

Ему удалось заинтересовать того настолько, что тот согласился на короткую встречу.

Короткую и неофициальную.

Это было довольно дерзким поступком, фактически, настаивая на этом разговоре, Нейтан загонял себя в ситуацию «либо пан, либо пропал», без возможности путей отступления, а он не любил таких ситуаций, тем более, когда не всё зависело от него.

Но всё получилось.

И если описание гарантированных выгод – и для науки, и для обороны, и для обеспечения гражданского спокойствия – вызвало лишь сдержанные кивки главы государства, то брошенная вскользь фраза о том, что столь необычную и мощную силу лучше иметь в поле зрения и в рамках контроля, стала самой решающей.

Можно было только предполагать, что бы сказал и предпринял президент, узнай он обо всех выявленных способностях. Не только об умении летать, чувствовать чужие эмоции и иметь сверхчувствительный слух, но и, например, об умении читать мысли, становиться невидимым, перемещаться во времени, управлять людьми на расстоянии, стирать память, излучать и поглощать разные виды энергии.

Взрываться над городом. Менять прошлое. Выбирать будущее.

Уничтожать или спасать целую планету.

Но он не узнал.

Это было бы… лишним.

Как и то, что сам сенатор также обладает способностью, пусть и самой безобидной.

Хотя изначально Нейтан не собирался этого утаивать, считая, что это поможет ему убедить президента в небредовости всего озвученного, и мать сочла этот риск допустимым и потенциально полезным, но Питер, обычно пережидавший все их обсуждения молча, на этот раз воспротивился. Твёрдо и как-то слишком горячо даже для себя. А на замечание Нейтана, что тот не видит в этом никакой особой для себя опасности, вдруг затих и сказал, что тогда не будет ничего страшного в том, чтобы сказать, что подобной способностью обладает его младший брат. Тем более, что это прекрасно впишется в общее мнение о последнем, как о чудаке.

Мать промолчала тогда, лишь ввинтившись в Питера взглядом, а Нейтан склонил голову и – чувствуя подвох, но, как ни старайся, не распознавая его – вбившись кулаками в карманы, хмуро согласился.

Итак, всё было решено.

В самом скором времени соединённым штатам предстояло обзавестись ещё одним тайным агентством.

Тайным – для обычных граждан.

Агентством ДжиЭс – для государственных подразделений, имеющих достаточный доступ.

Федеральным агентством генетической безопасности – официально, либо просто Агентство – неофициально – для тех, кто состоял в штате.

Вопрос о том, кто будет курировать его становление, даже не стоял.

Не декламируя об этом прямо, Нейтан сумел провести разговор с президентом так, что у того не возникло никаких лишних мыслей по поводу альтернативных кандидатур. Сенатор Петрелли был достаточно в теме, достаточно лоялен к правительству, достаточно проверен, достаточно силён и достаточно безобиден. Он сумеет проследить за становлением агентства, а о назначении директора можно будет поговорить после официального принятия указа о создании.

И – а это уже стало секретом со стороны президента – младший Петрелли был достаточным залогом того, что его старшему брату не захочется совершать ничего экстраординарного в отношении собственной страны.

Нейтан был удовлетворён, но счастья не испытывал.

Отчасти от понимания, что это лишь самое начало и главные заботы ещё впереди. Отчасти из-за подавленности Питера, становящейся тем сильнее, чем плотнее становились очертания агентства.

И тот всё также молчал о причинах.