Снова выбрался наверх, сгрёб обе руки брата, подтащил к себе, уткнулся в них, нежась, вдыхая запах, и доводя себя до головокружения, а Нейтана – почти до инфаркта.

А тот, боясь пошевелиться, во все глаза смотрел на ласкающегося о его ладони Пита, кажется, абсолютно не задумывающегося о том, что делает и почему, просто следующего своим желаниям, не боясь показаться ни нелепым, ни слабым, ни глупым.

Смотрел – и не понимал – как тот это делает?

Как?!

Как может оставаться таким мужественным во всех этих – космических масштабов – нежностях и со следом от подушки на щеке?

Как может казаться сильнее, чем он, доминирующий во всём?

- Мне иногда кажется, что в детстве я был гораздо мудрее, – сообщил «мужественный» соня его ладоням.

Нет, он бы точно устоял – с каждой секундой Нейтан был уверен в этом всё больше.

Он бы не сбежал. Вот от этого божества – ни за что. Он скорее бы умер сейчас рядом с ним, задушенный переизбытком вырвавшихся на свободу эмоций.

- Это когда ты несколько часов прождал в саду у Торнов гномов, – зарывшись большим пальцем в чёлку Пита, будто проверяя её длину, уточнил он, – или когда верил, что Иззи умеет разговаривать?

- Я серьёзно, – смешным низким голосом возмутилось помятое, с торчащими волосами, великовозрастное «божество», – чем больше знаю – тем тяжелее мне видеть истину. В детстве всё было яснее. Поэтому, – Питер высунул нос из его ладоней и вскинув брови так, будто сообщал важную тайну, посмотрел на Нейтана, – иногда, когда мне сложно, я смотрю на всё так, как будто мне лет пять.

- И что сейчас говорит маленький Питер, – после многозначительной, но всё ещё поддерживающей шутливость, паузы, спросил тот.

- Говорит, что у нас не было ни единого шанса отвертеться… – буднично, но уже совершенно нешуточно известил Питер, и продолжил исследовать ладони брата, – хотя… наш подростковый… ммм… секс его бы удивил.

- Значит, подростковый, – деловито и полувопросительно уточнил Нейтан, шалея от этой утренней наглости – дурачиться, когда вернее всего они должны были мучаться от вопиющести всей прошлой ночи.

Он догадывался, что Питеру должно было быть легче, но понятия не имел, как сам умудрялся оставаться в здравом рассудке. Возможно, благодаря именно иронии. Больше всего это смахивало на новую сверх-способность, как бы бредово это ни звучало, и – чёрт возьми – он не собирался терзаться с ней так же долго, как с умением летать.

- Ну да… – Питер перестал тереться носом о линии жизни, судьбы и чего там ещё на его руках, и, отстранившись и тщательно выбрав место для следующего штурма, припал губами к запястью. Влажно припал, уже совсем без сонной неуклюжести, и оставляя шутливый тон только в голосе, но не в действиях, перемежая слова мягкими, но уже недвусмысленными касаниями, – знаешь… всё это… ночь напролёт… и все эти… чувства первооткрывателей…

- Это нечестно, – хищно наблюдая за его действиями, пробормотал Нейтан.

- Что нечестно?

- Твоя эмпатия… – он сглотнул, когда Пит, уже перебравшийся с руки на шею, прикусил выпирающую ключицу.

- Ты вообще весь нечестный, – тот уткнулся ему в грудь, и, прижавшись носом и приоткрытым ртом, глубоко вздохнул, – но я же как-то справляюсь…

- И именно поэтому ты меня всего обслюнявил?

Питер поднял полный укора взгляд на своего персонального постельного прокурора – уютно и, вопреки озвученной претензии, довольно взирающего на него из-под полуопущенных ресниц – и, даже не догадываясь, как раззадоривающе выглядит сам, моргнул, выбивая из того последние остатки сонливости.

- Это провокация, – делая долгий, должный принести успокоение, но почему-то совершенно с этим не справляющийся, вдох, выдавил «постельный прокурор».

- Почему? – чувствуя, как заходится под его губами сердце, до которого он ещё вчера безуспешно пытался добраться, предательски сорвавшимся голосом спросил «обвиняемый».

Но мгновенно изменившаяся атмосфера и стремительно тяжелеющий взгляд, превращающийся из прокурорского в карательный подсказали ему, что объяснений он дождётся вряд ли, и что следствие затягиваться не собирается, и приговор, в общем-то, уже вынесен, и всё, что откладывает его немедленное исполнение – это только воля и степень стойкости системы правосудия.

С бормотанием, – это ненормально, – совершенно слабовольный после бессонной ночи «каратель» припечатал обвиняемого к кровати и принялся вершить своё утреннее наказание.

В конце-концов, за «подростковый секс» этот носитель всей вселенной тоже должен был ответить.

* *

- Теперь нам придётся убить Мэтта, – с сожалением сказал Питер.

- И маму, – спустя несколько секунд согласился Нейтан.

- И Сайлара.

Повернувшись, не отрывая голову от подушки, Нейтан бросил на него вопросительный взгляд.

- От того никогда не знаешь, чего ожидать, – пожал плечами Питер, – и я уверен, куда бы он ни направился – он вернётся. И я уже запутался, сколько у него способностей. Особенно теперь, когда он научился не убивать. Чтение мыслей – заманчивый дар.

- Тебя это беспокоит? То, что у нас всё так… и что риск того, что другие узнают… – тщательно, но неумело скрывая заворочавшееся беспокойство, решился спросить он у Нейтана через некоторое время молчания, когда стало окончательно понятно, что шутливость ощутимо истончилась, и всё слабее удерживает их от возвращения в реальность. И сам же ответил за него, – это плохо сочетается с твоей карьерой, – не без сарказма, но на самом деле больше прикрываясь им, чем действительно намереваясь поддразнить.

Нейтан неопределённо дёрнул бровью, но потом качнул головой и, повернувшись к абсолютно провалившему попытку скрыть своё волнение Питеру, серьёзно сказал:

- Я надеюсь, что мне не придётся выбирать, – и, не дожидаясь, когда тот в полной мере осознает весь смысл этих слов, добавил, – не хотелось бы отказываться от сенаторского кресла, оно удобное, я успел к нему привыкнуть.

Питер даже приподнялся, опёршись на локоть и неверяще глядя на преспокойного брата.

Не то чтобы он был готов легко услышать обратное, но то, что сказал Нейтан, это… это очень рельефно обрисовывало истинную степень их зависимости. Обоюдной зависимости. И неизвестно, чьей больше. Признанной обоими. Проросшей настолько, что даже Нейтан оказался готов это признать – Питера это потрясло едва ли не больше, чем вообще вся прошедшая ночь.

А тот, изо всех сил сохраняя невозмутимость, как ни в чём ни бывало продолжал рассматривать потолок.

Как будто это не он только что фактически признался в том, что в случае необходимости выбора – его карьере придётся рыдать горючими слезами.

Тут же откуда-то набираясь уверенности, что никакой подобной необходимости и не возникнет, Питер кивнул и снова откинулся на подушки.

- То есть без убийства не обойтись. Тогда начнём, всё-таки, с Мэтта.

====== 115 ======

- И что ты собираешься делать дальше? – взгляд матери пронизывал металлическим остриём, способным кого угодно заставить почувствовать себя попавшейся в руки энтомолога трепыхающейся бабочкой.

Однако Питер как никогда не хотел ощущать себя насекомым, и – удивительно – но сегодня, вопреки ожидаемой уязвимости, он как никогда был готов к сопротивлению.

Да и чему сопротивляться?

И кому?

Несмотря на обычную демонстрируемую силу и неприступность матери, от её металла веяло хрупкостью и износом, и от Питера не могла укрыться ни её усталость, ни её опасения.

Напрасные, впрочем, опасения – он не собирался отлучаться от семьи.

Но и участвовать в восстановлении Прайматек не собирался.

- У меня есть профессия, – ответил он и, игнорируя пригвождающий взгляд, подошёл к полкам, где стояли семейные фотографии, с которых на него взирали в основном он сам и Нейтан, – вернусь к ней, – Нейтан, после прошлой ночи кажущийся не просто сияющим, а ослепляющим почти до полной слепоты.

Тот находился сейчас в нескольких сотнях километров отсюда, но слишком ещё живая память о прошлой ночи усиливала эти давно знакомые взгляды с фотографий до ощущения непосредственного присутствия рядом их обладателя – даря этим эмоциональным миражом то ли успокоение и поддержку, то ли тоску по совершенно новому типу разлуки между ними. И вновь заливая душу горячими отголосками пережитых эмоций, совершенно не собирающимися отпускать.