Некуда.

Скажи… Пит… Некуда?

Начисто забывшись, Нейтан кружился в небесной утробе и в хаосе мыслей о брате – всё менее связанных, всё более рваных.

Вспоминая, как их крутило между бетонными стенами на уровне неведомо какого этажа. Вспоминая круглые глаза Питера и его восторг, несмотря на десятки метров под ногами и соскальзывающие пальцы.

Выпускной. Остатки поцелуя на прикусываемых губах – и ладони, закрывающие пылающее лицо. Смущение – и упрямая дерзость в противовес. Подростковый аттракцион эмоций, где обязательно нужно взлететь на самый верх, войти в самый крутой вираж, заглянуть за самый пугающий поворот.

Шестилетний идеалист. Демонстрационная версия. Облачённый в костюм специально по случаю очередного пафосного приёма. Переполох на фоне лёгкой музыки и негромких переговоров на дорожках сада. Грязь на белых манжетах, исцарапанные руки и перепуганный вопящий найдёныш на них. Даже не щенок. Ещё хуже. Мяукающий потрёпанный лишенец. И всё тот же восторг под разлетающимися ресницами – до разъяснения с отцом – тот терпеть не мог ни грязь, ни кошек, ни детской непосредственности. И потемневшие веки и упрямо сжатые губы – после. И космических масштабов любовь и благодарность – после звонка Нейтана одной знакомой, не устойчивой ни перед «милыми малышами», ни перед ударными дозами целенаправленного обаяния капитана команды.

Всегда и всё космических масштабов, любое чувство, каждая мечта, без размена на что-то более реальное.

Так раздражающе.

Так – чаще втайне – восхищающе.

Услышать «плач» – и полезть в кусты за оградой. Увидеть сон – и шагнуть с крыши. Увидеть картину – и отправиться в Техас спасать безвестную школьницу. Услышать мысли – и ринуться спасать в одиночку мир. Принять решение – и дёрнуться в будущее за жаждой.

С зашкаливающим пульсом и распахнутыми глазами.

С чужой кровью на щеке или с собственной – на затылке.

Подставляться вместо брата под пули, взрываться вместо безумца над Нью-Йорком, умирать и оживать.

Он должен продолжать всё это делать и дальше, он должен видеть сны и читать мысли, быть невидимым и двигать предметы, летать и оживать.

Летать.

И оживать.

И исцеляться.

До гладкой кожи и отсутствия любых телесных напоминаний.

Хотя после заживших ран у него всегда оставалась кровь…

Сгустившаяся липкость на волосах на месте вытащенного осколка. Высохшие потёки после падения с несовместимой с жизнью высоты. Капли. Смазанные следы. Подпёкшиеся корочки. Кровь, даже после регенерации. Кровь, как остаточное напоминание – на полностью исцелённой коже: тёплом затылке, гладкой щеке, заживших костяшках.

Кровь…

Нейтан поморщился, ещё сильнее перехватывая себя руками.

Что-то было не так.

С кровью, воспоминаниями и забытьём.

Что-то вносило диссонирующую ноту во все последовательно осуществлённые планы, во все ровно вышагиваемые воспоминания. Выбивало из тягучего кружения, заставляя вернуться в реальность, почувствовать мокрую, тяжёлую одежду и захрипеть от недостатка кислорода, насильственно раздирая лёгкие.

Очнуться…

Вспомнить – космических масштабов – мольбу Питера остаться, и его проведённые по рту пальцы.

Его обычные пальцы.

Меньше и аккуратнее, тоньше и светлее.

И ребро ладони. И протянувшийся по нему неровный багряный след. Сочащийся, но без потёков.

Свежий.

И даже не собирающийся заживать.

Мелкой, незначительной деталью напоминающий о – ставшим вдруг самым значимым – последствии сегодняшнего дня: Питер не вернул себе способность регенерировать.

* *

Небо издевательки шепнуло – ну что, опять облажался? – и Нейтан будто провалился в болото: сердце дёрнулось из тонущего тела; лёгкая водяная взвесь, только что укачивающая в своих объятьях, сдавила так, будто он был уже на самом дне.

Нежданно обрушившийся страх – не за себя – был настолько парализующим, что он едва им не задохнулся.

Всплеск адреналина застил сознание, но уже через мгновение вернул возможность дышать и сопротивляться – страху, небу, самому себе.

И действовать, не размышляя, в отсутствие планов и времени особенно бесчинно.

Нейтан кинулся вниз, обмирая от мысли, что Питер вряд ли его там дождётся.

Зачем-то опустился на землю, будто не поверив тому, что увидел с высоты. Нервно прошёлся по примятой траве – как ему казалось – по следам брата, и нелепо замер на месте, на котором тот недавно стоял. И, будто отзываясь на эту растерянность, в его кармане ожил телефон, коротко провибрировав и известив о входящем сообщении. И ещё об одном. И ещё. Пока Нейтан, борясь с промокшими карманами, пытался до него добраться.

Без десяти полночь.

Ещё бы знать, во сколько они сюда прилетели.

Разбуженный экран слепил, заставляя прищуриться, чтобы суметь добраться до контуров и смысла высвеченных на нём букв.

От Пита – бухнуло сердце, впитывая в себя это понимание.

Все без исключения – от Пита. Несколько предупреждений о недошедших звонках, и одно смс. Пустое. Без единого слова или знака. То ли случайное, то ли…

Может, он ошибся, или при доставке произошёл сбой?

Нейтан проверял это уже в небе.

Телефон скакал в руках, пальцы дрожали, и, быстро сдавшись – в страхе обронить его – Нейтан ринулся к более насущному: необходимости немедленно, прямо сейчас, в нескольких десятках километрах и минутах лёта от Манхэттена, услышать голос…

Голос, который совсем недавно так нещадно жёг его слух, так больно резал сердце.

Минута. Вызов. Ревущий навстречу ветер. Пустые гудки.

Ещё минута. Новый вызов. Ничего…

И не вытерпеть, кажется, больше ни секунды, хотя уже приходится тормозить, чтобы не наткнуться в низких тучах на особенно высокий шпиль.

Снизиться, петляя в прямоугольной разлиновке улиц. Решить нелёгкую дилемму: проверить ли присутствие невидимого брата на их (после всего на ней произошедшего) крыше, или поверить глазам и очевидному, но не желающему укладываться внутри пониманию, что кроме умения летать, Питер скорее всего сейчас не может ничего. Ни исцеляться, ни становиться невидимым.

Пролететь мимо, проскребя взглядом по плоской поверхности между выступов, антенн и выходов на крышу. И полететь домой.

Смутно удивляясь, когда это квартира Питера стала ощущаться домом. Изнывая от нетерпения настолько, что хотелось орать от невозможности преодолеть эти последние сотни метров хоть на мгновение быстрее. Стараясь не замечать едко тлеющий страх не найти там того, кого искал.

Или найти, но слишком поздно.

Господи, ну почему он не берёт трубку!!!

Нейтан пребольно ударился о стену, слишком резко спикировав на балкон, но, не замечая боли и не прерывая миллионного по счёту вызова, с размаху принялся освобождать защёлку рамы. Под истерический звон стекла, срывая ногти и боясь думать, почему никто не прибегает на этот шум, и почему за несчастным, вставшим у него на пути, окном так оглушительно темно!

Впечатлённая его отчаяньем, защёлка не стала долго сопротивляться и, визгливо крякнув, освободила путь, доводя до апогея и изнывание, и страх, и лихорадку.

Открывая тёмный провал окна без единого признака жизни, кроме неожиданно звонкого и такого знакомого сигнала вызова, доносящегося откуда-то из недр погружённой в непроглядную темень квартиры. И больше ни шороха, ни отсвета. Ничего.

Посмотрев на экран своего телефона, по инерции крепко сжимаемого в руке, Нейтан с трудом сфокусировался на коротком «Пит», набираясь от этих нескольких букв веры в лучшее и, следуя на доносящийся из квартиры звук, с остановившимся сердцем перешагнул через подоконник.

Комментарий к 111 Одна из самых любимых и сложных глав. Эта – и предыдущая.

====== 112 ======

Направленная вбок, вода стекала по стенке душа, не долбя с почти двухметровой высоты о дно, а шелестя, окутывая Питера белым шумом, спасающим от слишком громких мыслей и слишком маловероятных надежд. И от невыносимости ожидания.