* *

И всё же мистер Петрелли не достиг окончательной своей цели.

Он собирался лишить Сайлара матери и стать ему отцом. Но если с первой частью этого плана он справился успешно, то со второй – прогадал и, что было хуже для него, сам того не понял.

Сайлар был повержен.

Без сомнений.

В тот миг, когда он, освобождённый от невидимых пут, упал на пол, он не помнил себя от потрясения, от нового предательства, которое, несмотря на заботливо предоставленную персону матери, было гораздо шире коварства лишь одного человека. Которое было обезличенным и глобальным, которое было вокруг уже не тропы, а пятачка, на котором Сайлар едва умещался и, слушая дальнейшие разглагольствования возвышающегося над ним человека, старался не думать о его младшем сыне, своём брате, наличие которого в этом мире конкретно сейчас всё только портило, не давая ни поверить до конца в то, что он всё-таки в этом хаосе не один, ни послать к дьяволу весь этот вертеп вероломства.

Лишившись одной точки опоры, Сайлар не собирался тут же вставать на другую.

Приняв руку помощи и поднявшись с пола, он позволил мистеру Петрелли вести и дальше.

Сел в кресло, на которое ему было милостиво указано, проглотил остатки царственной речи.

Ему было не очень это интересно, хотя то, о чём вещал мистер Петрелли, наверняка зажгло бы прежнего Сайлара некоторое время тому назад. Времён Кирби-Плаза, или обретения регенерации. Но не сейчас, и он, застыв, даже не старался делать заинтересованный вид – испытанное потрясение было прекрасным прикрытием для любых иных эмоций. По крайней мере, мистера Петрелли вполне всё устраивало, и он прохаживался туда-сюда мимо своего, уставившегося в одну несуществующую точку, сына, и щедро делился своими планами, уверенный, что это откладывается в поникшей голове Сайлара так, как надо. Как надо ему, главе Пайнхёрст и великому благодетелю. Не замечая, что захваченный трофей в своём коленопреклонении не присягает на верность новому сюзерену, а просто берёт паузу, переводя дыхание после последней схватки, ещё не зная, куда пойдёт дальше, что будет делать, кому присягать и с кем сражаться.

Мистер Петрелли уже давно ушёл, с доброй улыбкой похлопав его напоследок по плечу, сочтя молчаливость Сайлара необходимостью всё осмыслить и переварить, а тот всё сидел и сверлил всё ту же точку на ковре, на том месте, куда он упал, и даже не пытался ни на чём сосредоточиться.

Всё было как-то пусто и бессмысленно.

И даже жажда молчала.

* *

В груди свербело. Питер прятался на лестничном пролёте между этажами здания Пайнхёрст и мучился стыдом и злостью на себя за то, что бросил Сайлара одного. Там. С теряющим разум доктором, и отцом, готовым разменять на свои цели всё, что угодно. Мучился вопреки здравому смыслу, твердящему, что ничего бы он там не смог сделать. Что без своих способностей, среди трёх сверхлюдей он был никчёмной букашкой.

Конечно, он не собирался оставлять Сайлара им на съедение, но выждать нужный момент для того, чтобы пробраться к нему и вытащить отсюда, оказалось очень сложно. Не из-за многочисленных физических преград. А из-за нетерпения, подстёгиваемого прочими эмоциями.

Он проводил взглядом отправившихся на его поиски громил, чуть не попался на глаза бежавшему по каким-то своим делам доктору, пару раз выходил в пустой коридор, пережидая, пока на лестнице не стихнут чьи-то голоса. И, когда он уже почти отчаялся дождаться подходящей ситуации, из кабинета вышел довольный отец и, на ходу набирая чей-то номер, направился прочь по коридору.

Вот оно.

Боясь упустить эту возможность, Питер, даже не дожидаясь, пока отец скроется из виду, бесшумно выскользнул в коридор и, не отрывая взгляда от широкой удаляющейся спины, нырнул в кабинет.

* *

И всё-таки он его не оставил.

Вопреки назревавшему внутри него решению отречься от всех и навсегда, приняв груз одиночества навеки, Сайлар был рад видеть Питера.

Сбросить то, что стояло на самом краю, было не сложно.

Но на то, чтобы избавиться от того, что успело прорасти, требовалось гораздо больше сил и манипуляций.

И некоторой доли боли – тоже.

Немалой доли. Непременно. Плюс ко всему с непредсказуемым результатом. Потому что Сайлар не готов был спрогнозировать, сумеет ли избавиться от того, что успел прочувствовать, сможет ли выкорчевать из себя ощущение причастности, подаренное ему этим взволнованным – из-за него! – придурком, вернувшимся в логово всемогущего противника ради того, от чьей руки он дважды лишался жизни! Молодым и наивным, вряд ли заинтересовавшим бы его раньше без своих способностей, но неподобающе важным для него сейчас с любой степенью силы в багаже.

Впрочем, не был ли придурком он сам, пробираясь недавно к ненавидящему его и подчинённому жажде человеку с намерением освободить его?

- Я не собирался тебя бросать! Почему ты тут сидишь? Он забрал у тебя способности?

Он не оставил его. Встревоженный и нервный, забрасывающий его вопросами, то и дело оглядывающийся на дверь, Питер вернулся за ним, чтобы спасти. Не потому, что имел на это хорошие шансы, а потому что не мог иначе. И, что самое тяжелое, Сайлар прекрасно этот последний довод понимал.

И, кажется, сам бы поступил также, но, в свете последних обстоятельств и решения обрубить все свои зависимости, ему бы следовало – вот прямо сейчас – начать заново обрастать цинизмом и свободой равнодушия.

Не убивать Питера, нет, это было необязательно.

Заставить его уйти. Послать к чёрту в ответ на его разгорающийся монолог на тему: «Я знаю своего отца, ему нельзя верить!» Подкосить сарказмом жаркие уговоры присмотреться к тому, что их отец натворил, что сделал с матерью и с ними.

Но Сайлар только смотрел на него, молча и недвижимо, следя за эмоциональными живыми жестами и не реагируя на них. Ни так, как того бы хотелось Питеру. Ни так, как следовало бы поступить по собственному разумению.

А тот, ещё больше распаляясь от этого молчания, переходя уже от частного к общему, напоминал о том, что видел в будущем, о катастрофе, к которой всё это приведёт.

Ну вот как его, такого, из себя выкорчёвывать?

Тяжело вздохнув, Сайлар уже было собрался приступить к словесному бичеванию того, кого только-только успел приручить, когда в кабинете появился объект их обсуждений собственной персоной.

- Мира, который ты видел, больше нет, – ответил Питеру на его последнюю фразу его отец, – мы этого не допустим.

И Сайлару ничего не осталось, как, с проявившейся на невозмутимом лице тенью сожаления, лёгким телекинетическим движением вышвырнуть Питера в окно.

Питера, лишённого всех способностей.

С седьмого этажа.

* *

- Странно, – протянул мистер Петрелли, подойдя к стоящему у оконного проёма новоявленному сыну, и посмотрев вниз, – Питер выжил при падении… Как думаешь, почему? – повернулся он к нему, – семь этажей… это ж надо…

- Не знаю, – весь вид только что невозмутимого Сайлара выражал крайнюю степень недоумения.

Ну-ну.

Вдоволь на него насмотревшись, мистер Петрелли вернул своё внимание на покорёженное окно.

- Знаешь… – после звона разбитого стекла наполненные тишиной паузы оглушали, – Питер никогда не отступится. Потому что он тоже Петрелли.

- Значит, он вернётся, – снова упаковываясь в непроницаемость и вглядываясь в некую абстрактную даль, констатировал Сайлар.

- Нет, сын, мы сами придём к противнику с боем.

Вот почему он никогда не примет сторону мистера Петрелли, то ли гордясь, то ли сожалея по этому поводу, подумал Сайлар, когда тот отошёл, отвлечённый телефонным звонком.

Он не мог считать Питера противником. Не по-настоящему. Потому что он всё равно не сможет его убить.

И даже если получится оборвать все до единого корешки их взаимосвязи – всё равно не сможет.

Отца, Суреша, Беннета, весь этот чёртов мир, и даже мать – наверное, смог бы.

Но не этого наивного придурка, заражающего собой всех и вся. Нет. В этом он был уверен.