Не оборачиваясь, оставляя Нейтана одного.

Тот даже не дёрнулся вслед. Застыл истуканом.

Наконец-то по-настоящему, до озноба – и вовсе не от обвившего его ветра – перепугавшись.

Тем, что больше нельзя делать вид, что ничего не происходит.

Что нельзя врать, что всё пройдёт само собой.

И что уже ничего не будет, как прежде.

====== 85 ======

Вниз он спускался по лестнице. Медленно. Пешком. С телом, словно залитым свинцом, и не готовым ни к полётам, ни к бегу.

Наспех, на ходу замуровываясь в свои потрёпанные, с облупившимся покрытием, некогда блестящие доспехи.

Наверное, это был шаг назад.

Но куда ступать вперёд – он не видел, впереди была не просто целина, там была кромешная тьма, куда ни кинь взгляд.

И что там было в этой тьме?

Ему мерещилась бездна и прямая дорога в ад.

Ему было плохо от того, насколько близко они сегодня подошли к краю, и совсем невыносимо от мысли, что это он подвёл сюда Питера.

И сделал это только потому, что ему приспичило поубеждаться в своей настоящести.

К слабости добавилась тошнота.

О да.

Сегодня он отлично убедился. Просто отлично…

Так замечательно использовав при этом своего брата… Носящего в себе жажду, совсем недавно вышедшего из комы, едва ли отвечающего за свои поступки, а тем более, за свои реакции, брата!

Младшего.

Брата.

Нейтан провёл по лбу, смазывая испарину.

Сознание дробилось, разрывая реальность на кучу разрозненных фрагментов, не давая строить длинные логические цепочки и делать уверенные выводы. Хотя какие тут могут быть выводы…

Возбуждение схлынуло, наверное, ещё раньше, чем Пит спрыгнул вниз. Наверное, когда тот оттолкнул его, больно рубанув по предплечьям.

Не он Питера оттолкнул. А Питер оттолкнул его. Сам. Питер.

Пятью минутами до этого пробирающий до мурашек выдранным из горла «я больше не могу», и убивающий недвусмысленной мольбой во взгляде. Питер.

И ведь не об этом он его молил. Не о том, что случилось после.

Он просто хотел знать, что не один в этом запределье.

Притом, что до этого он очень честно и старательно принимал неозвученные правила Нейтана замалчивать, не замечать, пережидать, пока пройдёт. И без жажды, подталкиваний матери и очередного груза спасения мира, ему удавалось. Соответствовать.

А сейчас… так получилось… не смог.

Постарался обезопасить, сбежал при малейшем риске для брата, чтобы переждать в одиночестве – но Нейтан, в свою очередь идти навстречу, ему этого не дал.

Сорвался, каясь и не скрывая того, что ему, в отличие от брата, необходимо именно признание, озвучивание, да просто возможность ухватиться за руку того, с кем его зашвырнуло за грань! – но и этого Нейтан лишил его тоже.

Отличный старший брат. Лучший в мире! Результат генетического эксперимента. Летающий супергерой. Моральный урод. Наверное, чудовище всё-таки успело выжрать его изнутри.

Хотя зачем валить на отца, мать и несчастных монстров?

Всё сам. Всё – сам.

Звонок Беннета перехватил его уже в самом низу.

С Трейси всё было в порядке, в Прайматек царил относительный покой, Суреша так и не нашли, Сайлар был под присмотром.

Мать находилась в коме…

Вопреки всему, злорадства или ощущения закономерности настигнувшей матери расплаты, не было. Вообще никаких сильных эмоций не было. Выдохлись все. Не было ни желаний, ни антижеланий. Только понимание необходимости продолжать куда-то идти и что-то делать.

Хлопоты.

Согласовав с Ноем некоторые моменты, в том числе касающиеся пребывания матери в пределах здания Прайматек – с этим решением Нейтан был согласен – он поймал такси и отправился домой.

Не в квартиру – там наверняка спрятался Питер. По крайней мере, Нейтан очень сильно хотел, что тот спрятался именно там.

В семейное гнездо Петрелли. Всё равно мамы там сейчас не было.

Нужно было переодеться и вообще… привести себя в порядок.

Нужно было позвонить Хайди и узнать, выздоровел ли Монти.

Нужно было съездить в Вашингтон и крутануть там своё подотчётное колёсико. Не то чтобы без младшего сенатора там всё бы встало, но ему жизненно необходимо было сейчас придерживаться хоть чего-то из того, что он считал важным и правильным. Особенно там, где он ещё мог оставаться таковым.

Старая привычка.

Спотыкаясь на новом, хвататься за старое.

Как будто это ему когда-то действительно помогало…

* *

Питер добрался до квартиры почти в беспамятстве.

Содранная на ходу одежда осталась лежать посреди прочего бедлама, а перед этим сил хватило только на то, чтобы запереть за собой на все замки дверь и проверить, закрыто ли окно.

После – добраться до душа, вместе с водой стекая вниз.

Он не знал, сколько провёл времени так, на полу душевой, выкрутив температуру до максимально терпимой, без особого успеха пытаясь выпарить из себя дрожь и взбесившиеся гормоны. Кабинку настолько заволокло водяной взвесью, что Питер едва видел противоположную стенку, а его всё продолжало колотить.

Совсем нескоро его отпустило настолько, что он смог оторвать от лица руки и подняться на ноги.

Ни о каком покое не могло быть и речи, это был просто откат, несущий с собой апатию и благостное ослабление; окутывающий перенапряжённое тело вялостью, а разум – пустотой, оберегающей от мыслей о брате; разменивающий сдетонировавшие эмоции на бесчувственность. Этот откат принудительно подсекал под колени, заставляя взять хотя бы короткую передышку, и этим словно подчёркивал то, что кое-кто ещё не имеет права мечтать о небытие, что впереди ещё слишком много незаконченных дел.

Выбравшись из душа и расплывающимся взглядом окинув свою переворошенную нору, словно всерьёз раздумывая, стоит ли сейчас попробовать навести порядок или оставить это занятие на потом, он кое-как доплёлся до кровати и, закутавшись в одеяло практически с головой, провалился в сон.

В нормальный сон, не лекарственный дурман, не видения и не беспамятство после травмы. Особенно нынче милосердный, захвативший его в свои объятия сразу же, едва он коснулся подушки, не давая заново разгуляться ни мыслям, ни эмоциям.

Оставляя все подвиги – будь то уборка, отношения с братом, или спасение мира – на потом. Всё равно сейчас для него это было одинаково невыполнимо, насколько бы особенным он ни был.

* *

Встав на ноги – спасибо дорогому Адаму – Мистер Петрелли, как это ни странно, по новому оценил и полюбил время сна. Раньше он считал его скорее необходимым злом, расточительной тратой времени. После инфаркта, проведя год в постельном режиме, он почти утратил ощущение границ между просто отдыхом и сном. Сейчас же он купался в этом контрасте, по-прежнему сводя к минимуму время на ночной отдых, но зато по максимуму испытывая наслаждение от этого, так не похожего на вечнолежачую полудрёму, полноценного забытья.

Маленькие радости долгой жизни.

Теперь ему ни к чему было считать убегающие часы, дни или даже годы. Теперь его жизнь окончательно перешла на режим подсчёта лишь достигнутых целей, вне зависимости от затраченных на них каких бы то ни было ресурсов.

Целей – и способностей.

Мистер Петрелли был одним из тех, кто выделялся даже на фоне людей, обладающих дарами.

Насколько он знал, их было трое таких, умеющих брать новые способности: он, Питер и Сайлар.

Питер получал их, копируя, не лишая носителей ничего.

Он сам – забирал, лишая доноров дара.

Сайлар – лишая жизни.

Ни один из этих способов не коробил мистера Петрелли, у каждого он видел свои плюсы и минусы. Но всё же сам факт существования в этом мире ещё двоих реципиентов беспокоил его в очень большой степени. У каждого из них скопился уже приличный багаж. Два потенциально таких же сильных, как он, соперника, могли стать немалой проблемой на его пути. Поэтому у него не было никаких сомнений в том, что с этим обязательно нужно было что-то сделать.

Простое устранение было одновременно и чрезмерным, и недостаточным. Он желал выжать максимум пользы для себя. Всегда и из всего.