Человек, которого она давно похоронила.

Человек, которого она убила собственными руками.

Которому в будущем не было решительно никакого места. Ни в ужасном, ни, тем более, в светлом.

Сны настолько перепугали её, что она решилась на самые крайние, какие только могла придумать в этой ситуации, меры.

Как часто это бывало в компании, кажущиеся весьма сомнительными.

Как часто это бывало с ней, кажущиеся бездушными.

Но прямо сейчас ей это показалось наилучшим решением.

* *

Всё-таки Габриэль был непроходимым идиотом.

Всего-то стоило поманить его пальцем, дав мизерный кусочек надежды на то, что его примут таким, какой он есть – и он был тут как тут.

Хотя пора было прекращать лукавить перед самим собой и играть в раздвоение личности, спихивая все слабости на Габриэля, а грехи – на Сайлара. Конечно, эти игры в белое и чёрное не раз спасали его от истинного сумасшествия, но, кажется, пора было начинать оправдывать свою фамилию – Грей – и приучаться видеть в каждой вещи и белое и чёрное. И принимать самого себя, всего, целиком, одновременно.

Почему бы и нет?

Раз это было возможно для женщины, назвавшей его именем, данным ему при рождении, и открыто озвучившей восхищение его даром, появившимся у него совсем недавно.

Она была первой, кого он увидел, постепенно приходя в сознание. Она мягко освободила его от пут, приковывающих к кровати, и ласково провела ладонью по лбу, отводя в сторону растрепавшиеся волосы и шепча, что даст ему всё, что любой мужчина хочет от своей матери.

В её голосе не было ни капли страха, а движениях – ни капли дрожи, хотя она точно знала, кто он.

А он точно знал, кто она, хотя больше понаслышке, чем воочию, но этих знаний ему хватило для того, чтобы перехватить её тонкую морщинистую руку и прошипеть, что она ему не мать. В тот первый момент ему совсем не понравилось то, что он услышал, всё в нём воспротивилось её словам, чувствуя в этом большой подвох и новый обман.

Но её рука лишь сильнее сжала его ладонь, в глазах появились боль и сожаление, а в голосе – трепет. Он всё ещё был подключён к капельнице, и лишь частично пришёл в себя, мир вокруг покачивался и размывался, но под этим взглядом, и голосом, и тёплой рукой он чувствовал себя, как в колыбели, беспомощным и любимым, боящимся окончательно проснуться и нарушить собственное упокоение, навеваемое мерным голосом, рассказывающем о том, что не нужно было отдавать его на усыновление и что теперь она о нём позаботится. Что взращённые ею сыновья её огорчили, но с ним у неё есть шанс стать хорошей матерью. Что он такой особенный, такой необыкновенный.

Она назвала его милым.

А потом убрала капельницу, и пообещала, что теперь всё будет иначе.

И он не смог, просто не смог не поверить снова.

Она была матерью Питера.

До безобразия честного и до невозможности особенного Питера.

И, возможно, Сайлару не зря казалось, что они с ним похожи больше, чем с кем-либо другим.

* *

Приласкав его лишь в начале, более она не разменивалась на нежности, и именно это позволило Сайлару выдать ей первичный кредит доверия.

Всё из того, что она говорила своим тихим уверенным голосом, соответствовало тому, что он знал о себе и об окружающем мире. Порой ему казалось, что она вынимает слова прямо из него, докапываясь даже до тех, которые он сам не решался произнести вслух.

Такой ребёнок, как он не мог появиться у тех родителей, которых он знал. Он уникален, но он не убийца. Способности не выбирают. В нём голод, которым он не может управлять, и только поэтому он стал убивать. Но вместе – они это исправят.

Ошарашенный, он мало отвечал ей, но принимал всё, что она делала или говорила.

Она окутала его своей суховатой прямотой и сдержанной заботой; не кидаясь с неуместными ласками, а ступая поодаль, как вокруг большого зверя, постепенно сужая круги – выказывая при этом не страх перед ним, а уважение к его территории. Она принесла ему костюм одного из своих сыновей, и радовалась тому, как ладно тот ему подошёл.

В конце концов, она сказала, что верит в него и нуждается в нём, и попросила его о помощи.

Не скрывая в том личную свою выгоду, помимо этого чётко давая понять своему новому сыну, что это – лучший путь и для него самого, если только он действительно хочет научиться контролировать свой голод.

Выйти на охоту.

Не убивать, но найти.

Тех, за которыми он и пришёл сюда, на пятый уровень, и которые сбежали отсюда не по его желанию, но не без его участия.

Она предлагала ему начать постепенно исправлять свои ошибки, не отрекаясь ни от Габриэля, ни от Сайлара в себе. С надеждой на прощение и на ту жизнь, о которой он и не смел мечтать. Он опасался в это верить – и она бесстрашно подходила к нему, успокаивающе прикладывая руку к его груди, и в этом простом жесте для него было больше эмоций, чем во всех объятьях и слезливых излияниях той, что воспитывала его. Если бы его попросили описать идеальную мать – то сейчас она была бы такой, как миссис Петрелли.

И он начинал верить…

* *

За время работы в компании Ной Беннет неоднократно задавал себе вопрос, что он здесь делает и не пора ли всё прекратить и начать жить нормальной жизнью, без длительных отсутствий, секретов и убийств, не обманывая домочадцев и не стирая время от времени память своей жены, неизбежно сталкивающейся с последствиями его работы.

Но впервые он решился на это так твёрдо. То, что Сайлар сделал с Клер… это было слишком. И это меняло абсолютно всё.

От немедленного ухода его удерживала только толпа сбежавших заключённых, большую часть из которых некогда поймал именно он. Их нахождение на свободе было неприемлемо, и он не видел никого, кто, кроме него, был бы сейчас способен вернуть их на пятый уровень. Даже гаитянин, его многолетний напарник, был на задании где-то вне страны.

Недоброе подозрение зашевелилось в нём ещё тогда, когда миссис Петрелли заявила, что немедленное возвращение гаитянина невозможно, но пообещала, не нарушая принципа «один из нас – один из них», предоставить ему нового напарника в связку.

Но реальность превзошла все его ожидания.

Он уже и позабыл, насколько непредсказуемой могла быть эта… удивительная женщина.

- И ты думаешь, я буду работать с этим животным? После того, что он сделал с моей дочерью?! Твоей внучкой! – взбешённо орал он на неё, отказываясь приобщать к разговору присутствующего здесь же своего, и как ему раньше казалось, что вообще-то не только своего, врага номер один, и демонстративно не замечая его, – он её чуть не убил!

- Она не может умереть, – подсыпая ещё больше дров в топку его ярости, сдержанно заметил Сайлар, неожиданно оценивший намерения своей… матери, – вы же её совсем не знаете.

Нельзя сказать, что его не насторожила предстоящая работа с Беннетом, но, стоило признать, это должно было быть довольно забавно. И потом, ему действительно хотелось научиться управлять своим голодом. А ещё ему хотелось стать хорошим… сыном. Так, чтобы им можно было гордиться.

Его восхищала миссис Петрелли, размах её идей, свобода её желаний и умение эти желания, даже самые невозможные, воплотить. Кто бы ещё посмел решиться объединить врагов в одну команду? И кто бы сумел добиться в этом успеха?

И хотя Ной явно ещё не смирился с подобной мыслью и кричал, что она сильно рискует, выпуская одного психа ловить других, уже можно было не сомневаться в том, что всё будет так, как задумала она.

- Он идеальный напарник, и его всё равно не убить, сам знаешь.

- Он убийца!

- Значит, у вас с Габриэлем больше общего, чем кажется. От него все отказались. Ему лишь нужен наставник. А ты просто идеальная кандидатура.

Беннет пробовал отказаться, но миссис Петрелли сказала, что заставить его она, конечно, не может, но Габриэля на задание в любом случае отправит, так что пусть Ной сам решает, будет ли он в тот момент рядом.

Ной ненавидел её в тот момент.