За такими не слишком радужными мыслями и обсуждением с Тикки Микком телевизионной программы, которая для Уолкера, выросшего в изоляции, представляла немаленький интерес, прошел день. Он, не стесняясь закидывал Тикки самыми разными вопросами начиная от того, что означают те или иные слова,и заканчивая анализом сюжета тех или иных фильмов с попыткой осознания, почему те или иные произведения кинематографа оказались популярны у телезрителей.
После затянувшегося ужина, во время которого пришлось дважды подогревать чайник, Аллен отправился готовить материал к семинару на понедельник, желая оставить воскресенье свободным от подобных забот, и ожидал, что Тикки, по крайней мере, начнёт собираться домой — время клонилось к одиннадцати часам. Вот только Микк утроился за ним на кровати, получив возможность свободно наблюдать за Алленом и в то же время копаться в собственном телефоне, пересылая племяннице сообщения и время от времени довольно фыркая или посмеиваясь. Разумеется, он мешал пытающемуся настроиться на рабочий лад юноше, и Аллен даже пару раз швырнул в него ручки с карандашами, вот только их у него было слишком мало, а кидать что-то посолиднее ему не позволяла совесть. Пришлось закругляться, едва найдя основную информацию, выписав кое-что в тетрадь и скинув остальное на флеш-карту. — Вот ты специально это делаешь? — дождавшись момента, когда все папки будут переправлены на флешку, разражено пробурчал Аллен. Тикки в ответ промычал что-то неразборчивое, продолжая набирать очередное сообщение. Спустя буквально мгновение ему пришёл ответ, и мужчина с трудом скрывал сотрясающий его беззвучный смех. Уолкер почувствовал себя лишним и бочком попятился к двери. Тикки в его сторону даже не посмотрел, и юноша без труда выскользнул в коридор, тут же скрываясь за дверью туалета. Выдохнув и с силой заставив себя разжать сжавшиеся кулаки, он повернул кран, пуская холодную воду, только чтобы шум воды помог скрыть его собственное беспокойство и нервозность. Он не совсем мог объяснить себе, от чего его так взбесил тот факт, что Тикки его проигнорировал. Юноша решил постоять здесь какое-то время, сунул руки под воду, чтобы занять себя, да так и застыл, наблюдая за тем, как мощная струя воды рвётся наружу и, разбиваясь на тысячи капель, орошает влагой плитку на стене. Не то чтобы зрелище было интересным, но смотреть на него и впрямь можно было долго, если бы руки не начали отмерзать, рана на левой ладони ныть, а потяжелевшие бинты сползать с руки. Резко крутанув кран несгибающимися пальцами, Аллен, продолжая разглядывать шрамы и сползающие ошмётки почти недельной марли, так и не ощутил ни малейшего желания отправиться обратно в комнату к Тикки, который, кажется, вёл себя немного странно. Прикрыв подрагивающие веки, он потянулся за полотенцем, поднимая голову и желая рассмотреть себя, но так и застыл, лишь встретившись взглядом с серыми глазами собственного отражения. Потом неуверенно приподнял руку и помахал ей у самого подбородка, убеждаясь в том, что отражение проделывает ровно тоже самое, но почему-то выглядит не так. У него ведь нет шрама на пол лица, завершающегося пентаграммой на лбу? И волосы у него совсем прямые, а у отражения будто бы немного вьются, почти как у Тикки. И чем дольше Аллен смотрел на своё отражение, тем больше убеждался в том, что оно другое. Черты лица. Вроде бы те же. Но будто бы слегка размыты. И движения отражения тоже будто бы слегка запаздывают за движениями Аллена.
Горло сжалось, не давая вздохнуть, юноша медленно сделал шаг назад, тут же упираясь в стену. Отражение шага назад делать не стало, оно застыло ровно в той позе, в которой только что стоял Аллен, а затем медленно опустило руку и улыбнулось.
Именно тот лёгкий изгиб губ и стал решающим переключателем, определившим дальнейшие действия Аллена: тот в один взмах руки сорвал зеркало со стены и отправил его в свободный полёт до пола. И, кажется, даже не слышал грохота и звона стекла, стоя над разбившемся зеркалом, тяжело дыша и пытаясь собрать испуганные мысли в единую кучку. Получалось просто отвратительно.
— Аллен? — голос Тикки из-за спины заставил юношу покраснеть и тут же вспомнить, что со стороны его поведение вряд ли поддаётся рациональному объяснению.
— Мне почудилось, и я… — юноша беспомощно указал на рассыпанное по полу стекло и деревянную раму. Тикки что-то там снова выдал неразборчивое и притянул и без того близко стоящего юношу к груди, обнимая и даря успокаивающее тепло. Будто едва не потерявший равновесия мирок Аллена нашёл себе новую опору в этих обнимающих руках и понимающей тишине. Он даже позволил себе закрыть глаза и на пару мгновений забыть о злополучном зеркале с его отражением, погрузившись в это успокаивающее и почти родное тепло. Почти такое же удивительное и родное, как тепло девушки из его видений. Только без агрессии и отчаяния, что клубились внутри ее тепла. В глубине тепла Тикки скрывалось что-то другое. Некая тайна, которая, кажется, была закрыта не только от чужих глаз и рук, но и от него самого. Аллен с удивлением услышал над ухом смешок мужчины и понял, что сам по себе жадно обхватил ладони Тикки собственными и принялся изучать их палец за пальцем. — Ты тёплый, — оправдываясь, заметил он. — Не покойник ведь, — хмыкнули ему в ответ. — По-другому тёплый, — стойко возразил Аллен, возвращаясь к реальности, но так и не позволяя себе покинуть кокон тепла и уюта. Он понимал, что сейчас надо что-то делать, что-то решить, но хотелось только отступить из плена давящих стен, стереть из памяти собственное искажённое отражение и отправиться спать так, чтобы ночью к нему в голову не прокрался ни один кошмар, что было нереально в его настоящем.
— Пошли отсюда, я уберу это завтра, а сейчас… — Он расцепил руки Тикки и вышел в коридор, мягко обогнув поворачивающегося вслед за ним мужчину, — сейчас я хочу только спать. Так что давай на выход.
— А смысл? — То есть? — То есть, я остаюсь у тебя. Аллен пару раз моргнул, чтобы убедить себя, что это всё реально, резко обернулся к Тикки и убедился, что тот даже не улыбается. Но выглядит всё равно крайне довольным. — Это ещё почему? Тебя что, из дома выгнали? — Нет, но меня там убьют. Убьют, расчленят, потом обратно сошьют, оживят и отправят на исправительные работы. В устах нормального человека, возможно, эти слова прозвучали бы словно шутка. Но Тикки не был человеком в привычном смысле этого слова. Он был не посвящённым членом некой Семьи Ноя, в которой, похоже, проживали свои жизни совсем не люди, и люди, обладающие необычными способностями. Так что в первое мгновение Аллен даже слегка растерялся. — Ты серьёзно? — он честно попытался сделать вид, словно считает всё это шуткой, но получалось плохо. Он был слишком разморенным, а усталость долгих нудных пар и постоянного нахождения в напряжении среди людей навалились единой лавинной на его некрепкие плечи и не здоровую голову единой, снежной, вымораживающей лавиной. После тепла Тикки это было слишком жестоко, от того желание свалиться в кровать и уползти под парочку одеял стало удивительно сильным. — Да. Почти. Я, может быть, преувеличил. Но по ощущениям то, что со мной сделают, наверняка будет так же неприятно, как и расчленение с последующим оживлением. — А оживлять больно? — Оживляться – больно. — И кто это будет всё делать? — Шерил, который вернулся сюда, в Эшфилд. И он, кажется, считает, что всё это время я провёл в неподобающей компании. — В неподобающей? — переспросил Аллен. — Ага. И это даже близко не ты. Я тебе потом покажу как-нибудь эту компанию. В любом случае без прочного алиби к нему нельзя. Например, без тебя. — И поэтому ты собираешься спать у меня? — И я отлично помню, что у тебя огромная кровать и неудобный, узкий, продавленный диван, — закивал Тикки, и Аллен с трудом удержался от того, чтобы пнуть его хорошенько. Он только открыл дверь спальни, хорошенько осмотрел все углы, будто опасаясь, что там притаилась скрытая камера, и наконец-то согласно кивнул, опустив взгляд на внушительных размеров кровать. Всё же Тикки прав, двое на ней отлично улягутся. Только как ему теперь раздеваться перед Тикки или просто ложиться спать? Аллен оглянулся на мужчину, неуверенно скашивая на него взгляд. — Эм, ты уверен? — Да. Твоя совесть не позволит тебе выгнать меня на диван. — Но… Аллен снова обернулся, осматривая кровать, пока Тикки продолжал стоять прямо за ним, не собираясь никуда уходить. Он беспомощно завертел головой, снова начиная фокусировать внимание на всех тёмных углах теперь уже в поиске решения. — Ладно. Значит, ложимся спать. Или ты ещё посидишь? — Аллен почти с надеждой задал этот вопрос, но Тикки отрицательно покачал головой. — Я на неделе тоже умаялся, так что спать. Повисшая после этих слов пауза была пронизана недоумением. Недоумением Тикки, не понимающего, что ещё от него нужно, и недоумением Аллена, который не знал, как объяснить своё смущение Тикки и выпроводить его из комнаты. — Мне переодеться надо. — И что? — У меня больше нет права на личное пространство? — можно было бы пойти переодеться в туалет, туда бы Тикки за ним не пошёл, но там было разбитое зеркало, которое совсем не хотелось видеть. Вот только Тикки смерил его таким взглядом, что Аллен понял, какую ерунду он умудрился сморозить, и, закусив губу, попытался стоически проигнорировать присутствие пристально наблюдающего Ноя. Борьба между нежеланием стоять лицом к Тикки и нежеланием показывать ему шрамы на спине была недолгой, и Аллен предпочёл отвернуться, быстро скидывая с себя вещи. Всё-таки шрамы у него были везде. И на руках, и парочка на ногах, какая разница, какие именно видит Микк? К тому же тот знал, что юноша рос в Доме Желаний, где избиение детей считалось нормой.
