Понимание, что приют уже не функционирует, что Дом Желаний наконец-то перестал быть местом пыток сотен сирот, пришло, когда он заметил застрявшую в чаще машину. Легковую, тёмно-зелёную, с проржавевшим от постоянных дождей бампером, она вряд ли когда-либо ещё сдвинулась бы с места. Да и нерадивый владелец не умел парковаться и въехал в погнувшееся дерево.

Автомобиль, впрочем, от этого почти не пострадал. Визуально. По мнению не профессионала Аллена. Передняя дверь, ведущая на водительское место, хлопнула под порывом ветра призывая подойти поближе и заглянуть внутрь. На сиденье намело листву и спутанную траву, вокруг зеркала местные умельцы плетения уже сотворили парочку растянутых паутинных полотен. Без зазрения совести Аллен, потянувшись к бардачку, убедился в том, что внутри только помятые листы с координатами, несколько ручек, полупустая записная книжка да несколько обёрток от жевательных резинок, конфет, пачка сигарет, которые тут же рассыпались под сиденье. Впрочем, там уже стояло несколько давно опустевших бутылок из-под минеральной воды и пластиковый ящик, в которых частенько таскают еду на пикники. Прямо недельные запасы. Вот только почему владелец бросил здесь свою машину? За здание фабрики уходила отчётливо виднеющаяся грунтовая дорога, Аллен вполне мог бы забыть обо всём произошедшем и, солгав саму себе, что уже разобрался с прошлым, проследовать туда, откуда когда-то приехал чудак на тёмно-зелёном автомобиле, и выбраться с территории приюта. Интересно, а можно в здравом уме причислить эту фабрику к территории приюта, или это уже маразм? Впрочем, верили ведь чиновники до поры до времени, что старая башня, частенько притворявшаяся для новичков маяком, тоже использовалась для ученических целей! О том, что на самом деле это было самое страшное место приюта, о котором среди ребят ходило множество жутких слухов, не знал никто. Никто снаружи. Никто из «чужих». Аллен и сам теперь стал таким же чужаком. А потому возвращаться ещё страшнее. Ладно, он уж немаленький мальчик, без родни, без друзей, без какой-либо опоры в этой жизни. Он узнает, что происходит сейчас в приюте. И, если Джон не врал, порадуется. Аллен бросил последний взгляд на салон автомобиля, негромко цокнул, скорее, для собственного успокоения, чем для того, чтобы выразить эмоции, и отправился обратно к ограде. И сразу же обнаружилась и утоптанная тропинка, и долгожданная калитка, за которой возвышались две огромные, исписанные символами каменные глыбы… Их Аллен тоже помнил. Он преодолел отчаянно скрипящую калитку и последовал дальше по тропинке, не обращая внимания на деревянные стойки с рядом парафиновых пятен. Видно, на них сожгли не один десяток свечей. Очередное место поклонения, возможно. Аллен точно помнил, что сюда детям ходить запрещали, и только ближе к ночи можно было увидеть огни и услышать заунывные голоса, напевающие странные мотивы без определенных слов. Только звуки, тоскливые, преисполненные осознанием торжественности момента и чести возложенной миссии. В такие вечера детвора помладше обычно сидела в общей гостиной на первом этаже и под присмотром старших учила такие же зубодробильные мантры или молитвы. Беспокойство старших, постоянно оглядывающихся на дверь, передавалось по вдыхаемому, сухому воздуху, и ничего не лезло в голову. Все понимали, происходит что-то важное и опасное. После подобных вечеров частенько утром можно было не досчитаться парочки товарищей по несчастью, так что думать о задании в те сумеречные времена они были не способны. А ведь взрослые, возвращаясь далеко за полночь, обязательно проверяли, что и кто сумел выучить, задавали каверзные вопросы и наказывали. Аллен никогда не видел этого места с двумя огромными валунами, но всегда заочно ненавидел. А сейчас прошёл мимо. Желания проклинать или ругать у него не возникло. Виноваты всё равно люди, а не камни. Стоило Аллену пройти через новую калитку, как в стороне послышался вой. Короткий, но громкий, отчаянно злой. Не то заплутавшая псина, не то волк. А были ли в этом лесу волки? Аллен о таком не слышал, но ведь это же был лес, в самом-то деле! Задрав голову и взглянув на небо, Аллен подумал, что волки так днём выть не будут. Разве что очень голодные. Но всё равно это как-то не в их стиле, так что шагать и дальше по склону вниз стал куда увереннее, чем раньше. Места легко опознавались, свежий воздух приятно бодрил, за пару лет жизни в городе Аллен умудрился забыть, что это такое, когда ты вдыхаешь приятный щекочущий аромат с примесью запахов молодой листвы или полыни. Тропинка петляла, извивалась и наконец-то привела Аллена к очень знакомому месту: невысокий деревянный забор, в полтора его роста и глухая такая же деревянная дверь. Рядом опрокинутая на землю, уже почти скрывшаяся под слоем жухлой травы табличка с нехитрой надписью: «Дом Желаний. Общество поддержки Сайлент Хилл».

Хреновое вышло общество.

Аллен толкнул деревянную дверь, и та на удивление легко поддалась, открывая Аллену вид на то, зачем он вообще пришёл сюда. Он оказался полностью прав. Приют больше не функционировал. Более того… Его вообще больше не существовало. Большое двухэтажное здание сгорело дотла. Комментарий к Глава Четвёртая. Опасности не любят пренебрежения. От автора: Здесь я разболтаюсь и позволю себе некоторые рассуждения об Аллене…. Думаю, уже заметно, что Аллен Уолкер как герой довольно слаб, но больше не физически. Его одолевают всё психологические и морально удушающие недуги. И может не замечать более простые и безопасные пути. В общем, Аллен пока не блещет умом и сбит с толку. Страшно предположить, каким образом он сможет продержаться в городе хоть какое-то время, если не исправится…

====== Глава Пятая. Души напрасные порывы, души, пока ещё сам жив. ======

— Аллен? — Дверь скрипнула, впуская невысокого паренька в тёмном одеянии в узкую комнатушку; тот быстро сориентировался и отыскал свою цель в одном из углов, обращённым лицом к окну, — Аллен, что ты здесь делаешь?

Ребёнок лет десяти на вид вздрогнул, но продолжил так же размеренно и негромко читать молитву. Вопреки его надеждам, парень в учительском тёмно-синем одеянии только прикрыл дверь и замер, опираясь на стену в ожидании. Незаметно даже для себя мальчик машинально ускорил темп катрена, за что обязательно получил бы неплохую оплеуху от взрослых, произойди это в любое другое время. Наконец мальчик в грязной рубахе закончил и обернулся. — Да, господин Учитель, вы что-то хотели? — Почему ты до сих пор здесь, Аллен? Обед вот-вот подадут. Аллен был спокоен. Гарнер был его любимым учителем, просто потому что он был гораздо добрее остальных и менее требовательным. Иногда мальчику даже казалось, что он выделяет именно его, Аллена, среди прочих и словно опекает. Молодой, со светлыми волосами, ниспадающими до самых плеч, и постоянно в разных головных уборах, которые частенько раздражали даже его коллег, Гарнер казался хорошим человеком. — Я наказан. — Простой ответ, объясняющий сразу же всё. — И до какого дня? — в голосе учителя отчётливо слышалось раздражение, и, хотя Аллен считал, что Гарнер «хороший», он всё равно съёжился, как в ожидании хорошего удара хлыстом. Большинство учителей постоянно носили такие с собой: короткие, но гибкие, надёжные и оставляющие после удара ровные кровоточащие раны. — Я не знаю, — Аллен попытался ответить максимально тихо и, прикрыв глаза, уставился в дальний грязный угол, ожидая, когда учитель уйдёт и можно будет снова вернуться к отработке наказания.

Гарнер некоторое время постоял, хмурясь, а затем с коротким «я сейчас вернусь» резко вылетел вон, с силой захлопнув дверь так, что с потолка посыпалась труха. А Аллен, сжавшись ещё сильнее, в одно движение оказался у двери, прислушиваясь к тому, что твориться снаружи. Слово «обед» заманчиво перекатывалось на языке и вызывало обильное слюнотечение с болезненными спазмами в животе. Мальчик уже успел забыть, когда ел, потому что в последнее время его постоянно перехватывали на всяких мелочах и наказывали.

Снаружи послышался шум и громкие, о чём-то спорящие голоса. Один из них явно принадлежал Гарнеру, но слов разобрать было невозможно. Аллен всё сильнее прижимался к двери своим худеньким тельцем и закусывал губу, чтобы не слишком громко дышать и хорошенько сосредоточиться: как только кто-то пойдёт в его сторону, он должен будет сразу же метнуться в угол и начать читать молитвы. Вернее, это они называли это молитвами, но на самом деле речи были странными и запутанными для ребёнка. Упоминания жертв, явлений, ожидание обещанного возвращения ушедшего когда-то Бога и прихода Рая… Аллен не всегда понимал их, но все, что нужно, знал наизусть. За дверью к общим голосам присоединился новый, женский, властный и отчётливый. Кажется, женщина спрашивала что-то о нём. — Сколько времени мальчик обходится без еды? Аллен напряжённо замер, понимая, что не так уж и долго, и наверняка никто над ним не сжалится. Ответа слышно не было, он мог разобрать только женский голос. — И чего ты так на него взъелся? Аллен Уолкер, да? Как поживает его рука? Мальчик за дверью ощутимо вздрогнул, притягивая к себе обезображенную конечность. — Никакого отторжения? Чудесно, просто чудесно. Вайзли, вы ведь понимаете, да… Мы с вами на пороге новых времён, и сила, что была ниспослана нам, должна быть использована с умом. Ничьи умы не должны быть покрыты туманом жалости или брезгливости! — Конечно, Госпожа… Госпожа? Аллен обмер, чувствуя, как сердце проваливается куда-то в пятки. Его учитель назвал эту женщину “госпожой”, а значит… Всего одно движение, и он снова оказался в углу, прижавшись к прогибающейся даже под его хрупкой тушкой гниющей стене, его трясло, как в жестокой лихорадке, а сердце билось загнанной в клетку птицей. На лбу крупными каплями выступил пот, и он действительно боялся. Очень боялся, что кто-нибудь или эта важная женщина узнает, что он подслушивал. Тогда его кинут в башню, кинут в тюрьму. Никто и никогда оттуда не возвращался... Он практически заплакал, когда дверь вновь отворилась. — Аллен, вставай, у тебя есть немного времени, чтобы умыться и отправиться на обед. Аллен вздрогнул, выныривая из воспоминаний и понимая, что так и стоит прямо за дверью, ведущей во двор приюта. И не удержался от того, чтобы обернуться и взглянуть на ту же дверь, но теперь с этой стороны. «Не выходи наружу. Снаружи много опасностей. Если ты выйдешь наружу, Господь будет опечален». Кто-нибудь когда-нибудь видел ещё более странное предупреждение на двери, ведущей из двора приюта? Вот и Аллен тоже не видел, но четыре года провёл за этой дверью и знал и о нехитрой табличке, и о том, что подобная когда-то висела в самом здании перед входной дверью. Там был короткий свод ничего не значащих правил, таких как «Не шуми, слушайся взрослых, слушайся правил». Сейчас вспоминать об этом было забавно. Сейчас он не был ребёнком, чья жизнь зависела от дурацких пунктов, не менее дурацких взрослых и ещё более дурацкого культа. Сейчас всё было совсем иначе, как и предсказывал старый друг Джон, выходец из этого же приюта, Уолкер был рад. Аллен Уолкер бессовестно и искренне улыбался, глядя на пепелище. Интересно, это кто-то из бывших воспитанников вернулся восстановить справедливость или кто-то другой? Всё-таки надо было хоть изредка просматривать новости из родных мест. Выглядело это странно. Расчищенная прямоугольная площадка, изрисованные якобы детскими руками стены, на которых прекрасные цветочки чередовались с яркими зверятами. Во дворе сорванные старые качели и давно облезшие скамейки, ящик со сдувшимися лепёшками мячиков и пара низких турникетов. В общем, двор всё-таки напоминал то, для чего был предназначен, а от большого прямоугольного же здания приюта остался только фундамент с наваленными на него особенно крупными обгоревшими балками. И пепел, гарь, угли. А ведь здание точно было из камня. И оно было немаленьким: два этажа и чердак, которые использовали для занятий и в роли склада для вещей. И остался всего лишь фундамент. Забавно. Улыбка стала жалкой, сползла с лица, будто нарисованный грим от первых капель не вовремя разразившегося дождя. И хорошее настроение этот воображаемый дождь тоже смыл. Стало немного обидно и грустно. И пусто в душе. Аллен сделал несколько шагов к фундаменту и, недолго думая, шагнул на специально проложенные наклонно доски. Лестницы теперь не было, но по доскам легко можно было забраться на фундамент и осмотреться хорошо с самого эпицентра. Под ноги из-под обгоревшего полотна выкатился закопчённый, поблёскивающий боками подсвечник. Аллен было потянулся к нему, но замер, отдёрнув руку обратно. Затем внимательно пригляделся к своей одетой в перчатку ладони и, вздохнув, всё-таки поднял безделушку, с трудом соскребая с некогда золотистой поверхности копоть. На самом основание обнаружились символы, а сверху шла ещё надпись, вроде имени, зубодробильного имени, которое Аллен уже однажды видел.. Это было одно из таинств, обязательно изучаемых в приюте. Когда-то он помнил их все наизусть, но два года проживания в санатории и общения с оравой психологов вытравили всё, как страшный сон. Очень-очень страшный и стойкий сон. Таинства… молитвы, прошения, благодарности, дарения, жертвования… там много чего было в старых потрёпанных книжках. Дети читали практически круглыми сутками, а оттого, что нормального освещения постоянно не хватало, у многих начинались проблемы со зрением… А ведь последний год в приюте Аллен вообще видел всего одним глазом, и почему восстановилось зрение второго, так и не узнал. Может, от пережитого шока? Это ведь случилось в тот самый, его последний день в приюте. Хотя это даже звучит странно. Его глаз, кажется, был повреждён и после злосчастной церемонии, видел очень плохо, а потом и вовсе перестал… Злосчастная церемония. Аллен опустил взгляд, роняя кубок и обращая внимание на проломы в полу. Если судить по ним, то подвальные помещения практически или вообще не пострадали, в углу можно было даже рассмотреть люк, ведущий к лестнице вниз, но спускаться туда Аллен не собирался. А кто в здравом уме полезет в подвал сгоревшего здания? Либо сумасшедший, любо чудак, либо экстремал. Как Лави, например. Он рассказывал как-то, как в школьные годы они лазили в недавно сгоревший коттедж. Причём, согласно легенде, в этом коттедже подложили взрывчатку и рванули какую-то важную шишку. То есть там вполне могли быть повреждены несущие стены или что-то типа того. А рыжий с компанией облазил оба этажа, спускался в подвал и даже собирался не раз после школы с шумной компанией. Аллен вполне мог бы сейчас слазить вниз и осмотреться, и никто не увидел бы в этом ничего необычного. Ну развлекается подросток, делать нечего, молодёжь и без того вся безголовая пошла. Общественность точно бы промолчала, но вот голос его рассудка всегда был на редкость противным и режущим внутренний слух. С таким лучше не спорить. Хотя любопытство щекотало, так и подталкивая всё-таки спуститься посмотреть. Подвальные помещения были созданы для проведения определённых ритуалов. Их было два или три, в одном бывали и ученики, и ничего страшного там не происходило, а вот другое… Другое обычно запиралось, и там уже всё было серьёзно. Именно там побывал Аллен, когда с ним сделали всё то, с чем он теперь имел дело. Устало опустившись на почти не прогоревшую тумбу, Аллен стянул с левой руки перчатку и стал проворно разматывать бинты. Он в них, конечно же, не нуждался: всё, что могло, зажило в первые же дни, но бинты помогали скрывать руку от чужих глаз. Перчатка могла сползти или порваться, и бинты были вторым слоем защиты. Но здесь и сейчас он был единственным из тех, кто мог увидеть этот ужас: его рука была действительно безобразна. Красная кожа сморщилась, затвердела, потеряла чувствительность и местами приобрела рифлёность. Выглядело и ощущалось это отвратительно. Но самой страшной оказалась его ладонь: снаружи в неё словно вплавили довольно крупный крест, каждая из сторон которого напоминала вытянутый, объёмный кристаллик. И вот такая вот странная штуковина была вплавлена в его руку и даже успела сверху покрыться тонким слоем почти прозрачной, красноватой кожи, как будто рука стремилась поглотить его как можно глубже в себя. Никто так и не мог понять, зачем и как именно это было сделано. Напоминало ожог, причём не только от огня, на ладони больше походило на химический, но к единому мнению осматривающие его врачи прийти не сумели. Они вообще пришли в ужас и собирались её ампутировать. Пришлось убеждать народ, что он уже год ходит с такой рукой, это уже давно и до сих пор всё нормально. Тогда ему предоставили выбор. И Аллен решил, что лучше остаться с вот такой рукой, чем без неё вовсе. Как и что именно было сделано в злополучную ночь, он так и не узнал. Помнил только, что его привели в обычно закрытое помещение подвала, там были круг на полу и алтарь у стены и несколько человек, но ни у одного не было видно лица, а потом… А потом его напоили чем-то и было больно.. Настолько больно, что его сознание запомнило лишь сливающиеся в один голоса, блеск заточенного ножа перед глазами и неестественно яркий свет пламени. Он не любил вспоминать об этом, но напоминание всегда было с ним. Аллен осторожно погладил ладонь, так и не снимая тонкую кожаную перчатку со второй руки. Он носил её и просто для симметрии, и по другой, ещё более страной причине: очень часто, когда он касался голой кожей каких-либо предметов, его то будто током начинало бить, то жгло огнём или холодом. Аллен так однажды натуральное обморожение посреди лета получил. В травмпункте долго пытались допытаться, как он смог такое учудить.