Митя проехал вперед, машина круто наклонилась, мотор заглох. Вода подступала к самой кабине.
- Так... - сказал Митя и открыл дверцу.
Он вылез на крыло и поднял капот, потом стал на ощупь вывинчивать детали - мотор он знал хорошо.
Вынув деталь, Митя размахивался и бросал ее в воду; всплески нарушали тишину. Погасли фары, наступила полная темнота. Митя столкнул в воду сиденье, оно тяжело ухнуло, подняв брызги.
- Ты меня запомнишь, - пробормотал Митя.
Под конец он выдернул ключ зажигания, на котором висел брелок, и с силой пустил его подальше. С одиноким всплеском он упал где-то в темноте.
"Все", - подумал Митя. Он вылез на кузов и с заднего борта прыгнул на берег. Земля чавкнула, обдав Митю грязью.
Он долго шел по ночному лесу, вернулся поздней ночью. Деревня спала, он обогнул ее стороной и огородом подкрался к дому. Все было спокойно, тихо. Он осторожно вошел и закрыл за собой дверь на засов.
- Дунькин Степан приходил, - лежа в темноте на кровати, бессонно сказала Варвара. - Грозился...
- Я знаю, - ответил Митя.
- Что ты натворил?
- Ничего, спи.
- Кабы беды не было, он сидел, у него вся кожа в наколках.
- Ничего не будет, спи.
- Боюсь я за тебя...
- Не бойся.
- Ох, когда это кончится... - тяжело вздохнула Варвара и умолкла.
Митя, не раздеваясь, лег на свою кровать за занавеской.
Едва рассвело, раздался стук в дверь. Варвара испуганно вскинулась и, сидя на кровати, тревожно спросила:
- Кто там?
- Я. Степан.
- Чего тебе?
- Митька пришел?
- Отвори ему, - сказал Митя.
- Нет, что ты, он бешеный.
- Ничего, отвори.
- Он убьет тебя!
- Не убьет.
- Открывай! - дико крикнул Степан, ударяя кулаком. - Дверь высажу!
Варвара робко подошла к двери и оттянула засов.
Степан рванул дверь и остановился. Посреди избы, рассекая ее почти до потолка, выпрямившись, стоял Митя с топором в руке.
- Где машина? - медленно спросил Степан с порога.
- Ищи, - ответил Митя.
Степан выругался и сказал:
- Ты же срок получишь.
- Не твоя забота.
- Ты угнал мою машину!
- Докажи.
- Доказывать не надо - ты!
- Кто видел?
- Вся деревня знает. Кроме тебя, некому.
- Кто видел?
- Я тебе голову откручу!
- Попробуй.
Степан посмотрел на топор.
- Брось. За это знаешь...
- Знаю.
- Ты же сядешь...
- Ты сам сюда пришел.
- Отберу - руки переломаю.
- Отбирай.
Степан посмотрел долгим взглядом Мите в лицо и понял: убьет, не дрогнет. Он знал в тюрьме таких, кого и отпетые рецидивисты не трогали.
- Ладно, - сказал Степан, повернулся и вышел.
Машину он нашел на другой день, и только через три дня ее вытащил трактор. Потом на буксире отправили в район. Больше Степан никому не сказал ни слова. Вся деревня понимала, что-то здесь кроется, но что, никто не знал. А веселая Дуняша никак не могла взять в толк, почему Митя не выдал ее Степану.
Но Митя никогда никого не выдавал, не хвастал победами, все хранил про себя.
Постепенно все узнали - с ним лучше не связываться. Каждый сразу чуял: этот пойдет до конца. Даже взрослые, крепкие мужики остерегались:
- Он же спяченный... Зря, что ли, тетка у него полоумная? Ну его к черту, еще пырнет...
Было и это.
На восемнадцатом году отправился Митя за три села на танцы. Среди веселья подошли к нему двое местных, подышали с двух сторон бражным духом и спросили:
- Ты, говорят, орел?
- Ходок, говорят, первый на район? К нашим подбираешься?
Митя посмотрел по сторонам: гремела радиола, в густой пыли шаркали подошвы. Среди многолюдья он был один.
- Пойдем, поговорим? - предложили местные.
Митя все знал наперед, но отказаться ему не позволяла гордость. Он снял руки с испуганной партнерши, бросил ее посреди площадки и пошел в сторону.
Он шел и чувствовал, как где-то в глубине появляется злость, поднимается сильными толчками и устремляется тугими сгустками в голову. Вдруг здесь, сейчас его мучительно потянуло в чистую горницу с гладкими крашеными прохладными полами и опрятным запахом - укрыться бы там от всех в надежном убежище, - он увидел ее так отчетливо, что даже больно стало, и так же невыносимо он почувствовал, как надоело все ему - до смерти, насквозь, - хоть сейчас под нож.
Провожаемые серьезными взглядами, они шли среди танцующих; все вокруг поняли вдруг страшную, откровенную неумолимость их движения, сторонились и давали дорогу.
Они пересекли улицу и задами вышли к большому амбару. Здесь было пусто, просторно, тихо; кротко горел закат, дальний лес зубчато отрезал ломоть солнца. И только там, откуда они шли, за домами и огородами, дико, как в издевке, выла радиола.
Они подошли к амбару, местные затоптались, не зная, с чего начать. Митя стал спиной к бревенчатой стене.
- У тебя нож есть? - спросил он у одного.
Тот растерянно посмотрел на товарища.
- Нет? Тогда возьми мой, - Митя вынул свою финку с наборной разноцветной рукояткой, сработанную им самим в мастерских, и сунул парню в руку.
Парень оторопело и неловко зажал нож в руке.
- Бей, - сказал Митя, расстегнул верхнюю пуговицу и подставил грудь.
Парень испуганно оглянулся. Его товарищ стоял немного сзади. Медный закатный свет растекся по земле и окрасил копны; тень амбара рассекла второго парня пополам, один глаз его светился на солнце, другой скрадывала тень.
- Ты что?! - спросил второй.
- Отдай ему, - сказал Митя и мотнул головой на второго.
Первый послушно отдал нож товарищу и отступил назад.
- Да ты что?! - повторил тот, что держал теперь нож.
- Бей, - предложил снова Митя, выставляя вперед грудь.
- Мы ведь так... - вставил первый.
- Так?! А я не так! - сказал Митя, вздрагивая от ярости.
- Мы поговорить хотели, - сказал тот, что держал нож.
"А-а, пропади все оно пропадом", - подумал Митя и срывающимся от ненависти голосом сказал:
- Не можете?! Ну, так я могу!
Он выхватил у парня нож и тут же сунул его назад.
Парень взвизгнул, смолк и в ужасе посмотрел на Митю. Потом бережно приложил ладонь к боку, подержал и отпустил - пальцы и ладонь стали красными.
- Кровь... - недоверчиво проговорил второй.
Несколько капель, вспыхнув, повисли на пальцах - все трое неотрывно смотрели на них, - капли упали, пропитав землю, и оставили на ней аккуратные темные кружочки.
Раненый, опустив голову, с медлительным любопытством рассматривал кровь. Митя и второй парень тоже не двигались и смотрели оцепенело.
- Ты меня убить мог, - капризно сказал раненый.
Второй вдруг сорвался и побежал. Раненый повернулся и медленно побрел за ним, изогнувшись и прижимая ладонь к боку; кровь пропитала рубаху и брюки, тонкие струйки сочились между пальцами.
"Все. Теперь конец", - подумал Митя устало.
Ему захотелось забиться в тесное укромное место, лечь, накрыться с головой, сжаться и застыть.
Он медленно шел по лугу, держа нож в руке, не догадываясь спрятать его или выбросить. За спиной, за домами и огородами по-прежнему надрывалась радиола и как бы в насмешку вопила вслед.
Митя без дороги вошел в лес. Начинались летние сумерки, под деревьями стемнело, над лесом и на открытых местах было еще светло.
Он шел, ни о чем не думая, на память приходили какие-то слова, чьи-то лица, мимолетно он пожалел мать, но шел он не домой, и все, что он мог сейчас, это брести по лесу и ни о чем не думать. Иначе бы взвыть, кататься по земле...
Постепенно стемнело. Митя не боялся ночного леса, сколько раз возвращался со свиданий, сколько раз бродил в ожидании, - в лесу ему было спокойнее, чем в деревне. И сейчас торопиться бы беззаботно в гости или весело возвращаться бы, шагая по лесу, как по своему дому, - он всем телом и кожей всегда ощущал защитную глушь окрестных лесов. Вот и нынче, кажется, никому не достать его, не найти, - но одна мысль давила его неодолимой тяжестью и студила ледяным холодом: сколько осталось ему быть на воле?
