- Не поздно, сынок...
Не пустить его она уже не могла. Митя стал диким и злым, как лесной кот, в ярости бледнел, натягивался, точно струна.
"В отца", - думала Варвара и старалась не сердить сына, чтобы и он однажды не канул бесследно.
С него могло стать. В гневе он подбирался весь, стискивал зубы и почти что впадал в беспамятство, - любой отступал: мало ли... Даже начальство на работе старалось не гладить его против шерсти.
Как-то новый молодой и бравый мастер приказал ему что-то. Митя работал за верстаком и, не оборачиваясь, сказал:
- А пошел ты...
- Что-что?! - удивленно переспросил мастер и двумя пальцами потянул его за рукав. - Ну-ка, повтори...
Митя удобно взялся за разводной ключ.
- Хочешь, дырку в голове сделаю?
Мите не дали премию, но работать было некому, и тем обошлось.
Вечерами Варвара не находила себе места. Митю не раз били. Бывало, разбитого в кровь, его приводили чужие люди, но чаще он сам кое-как, насилу, добирался до дома. И все же он не менялся, оклемается - и за свое.
Случалось, Митю ловили и на горячем.
Шофер Степан Хомутов, здоровенный малый, отсидевший два года за пьяную драку в столовой райцентра, регулярно приезжал с грузом в сельпо и всегда ночевал у Дуняши, веселой пышной продавщицы, разведенной с мужем лет семь назад.
Расписание поездок было постоянное, но однажды Степан приехал в неурочный день. Он поставил машину, как всегда, у ворот и направился в дом. Дверь была заперта, окна плотно завешаны. Степан обогнул дом: с другой стороны был вход в магазин. Но и там никого не было, висел замок. Степан прошелся по двору, заглянул в сарай - Дуняши нигде не было.
Раздосадованный Степан слонялся вокруг и вдруг увидел, как от дома к забору метнулся кто-то. Он тут же решил, что в магазин забрались, и, срезая угол, огородом кинулся к забору.
Человек с разбега вскинул руки на доски, подпрыгнул, наваливаясь животом на край, и занес ногу.
Степан рванулся и, падая вперед, успел поймать беглеца за ногу.
- Ах ты, падло! - прорычал Хомутов, стаскивая человека с забора. - От меня не уйдешь!
Человек молча отбивался свободной ногой, но против Степана был слаб, Хомутов свалил его на землю, подмял под себя и, тяжело дыша, прерывисто матерясь, сжал железными руками.
- Пусти, сволочь, - глухо произнес человек под ним.
Степан от такого нахальства забыл материться.
- Я тебе пущу... - произнес он угрожающе. - Ты у меня узнаешь, как в магазин лазить!
- Нужен мне твой магазин...
- А что ж ты там делал?!
- Да пусти ты меня! - рванулся человек. - Тоже мне хозяин! Ты сам-то кто здесь?!
Не очень находчивый, Степан растерялся:
- Как, кто?! Я... товар вожу...
- Ну и вози!
- А ну-ка встань, я на тебя погляжу, - приказал Степан и поставил незнакомца.
Тот поднял лицо, Степан узнал Митю.
- Ты, малец? Что это ты здесь делаешь? - с удивлением, смешанным со злостью, спросил Степан.
- А ты, что? - дерзко спросил Митя.
- Как, что? - растерялся Степан, и вдруг догадка осенила его. Ну-ка, пойдем, - предложил он, поворачивая в сторону дома.
- А на кой мне? - спросил Митя.
- Пойдем, пойдем...
- Мне там делать нечего, я товар не вожу. Это у тебя там дела.
- Да иди ты! - рявкнул Степан, схватил Митю и впереди себя, как бульдозер, погнал к дому.
- Пусти, гад, сволочь лагерная! Пусти! - вырывался Митя, бросаясь в стороны, но "бульдозер" неумолимо толкал его к дому.
Дверь была закрыта, Степан стукнул кулаком, как молотом:
- Отвори!
Зашлепали босые ноги, приблизились к двери.
- Кто там? - невинно произнесла за дверью Дуняша.
Дверь приоткрылась, Дуняша стояла в длинной белой рубахе, покрытая большим платком.
- А-а, Степан, я и не думала, что ты, - ласково сказала она и повернула назад, оставив дверь открытой.
Хомутов втолкнул Митю и, как щенка, поставил у порога.
- У тебя был, сука?
Дуняша обернулась и засмеялась:
- Кто, этот? Вот еще, Степа, выдумаешь...
- Отсюда шел!
- Мало ли кто под окнами шастает. У меня на дворе сторожей нет.
- Смотри, Дунька!..
- Что мне смотреть, я и так смотрю. А врываться с выражениями, да еще тащить кого-то, поищи другую.
Степан повернулся и выволок Митю во двор. Потом сорвал с него брюки так, что посыпались пуговицы, одной рукой стянул с себя ремень, удерживая другой вырывающегося Митю, разложил его на широкой колоде и, припечатав рукой и коленом, стал пороть. Тоже неистовый был мужик.
У Мити бежали слезы. Он ругался, как никогда в жизни, и рвался, но тяжесть прижимала его такая, что отклеиться от колоды он не мог, только ерзал на месте, плача от бессилия.
- Вот так, щенок, - сказал Степан, вставая и заправляя ремень в брюки. - И чтоб в эту сторону и смотреть забыл.
- Все, шоферюга, ты от меня имеешь, - глотая слезы, сказал Митя.
Он схватил полено и бросился с ним на Степана. Тот отступил, потом вцепился в Митю и сжал его вместе с поленом.
- Тебе мало? - спросил Степан, стягивая в кулак Митину рубаху и бросая его к воротам.
Он вытащил Митю на улицу и швырнул на землю. Стукнула калитка, Митя остался один. В глубине двора заскрипела и хлопнула дверь, стало тихо.
Боли Митя не чувствовал, только горело и чесалось все тело и мучил стыд. Еще ни разу, в самую жестокую трепку, его так не унижали, от стыда он не знал, куда деться.
Поблизости никого не было. Митя осмотрелся и, утерев лицо, скользнул узким проходом за избы и огороды. Он зарылся в душную копну, сжался и затих.
Он лежал неподвижно несколько часов, картины мести одна ужаснее другой проходили перед глазами.
Стороной в деревню с мычанием пробрело стадо. Темнело, сумерки густели, переходили в вечер. Гасли нешумные деревенские звуки, далеко за домами на берегу озера сбивчиво наигрывала гармонь. Потом и она стихла, и настала полная тишина. Митя подождал немного и выбрался из укрытия.
Прислушиваясь, он осторожно вышел на улицу. Было пусто. Свет горящих окон освещал машину Степана; Митя подкрался и заглянул в кабину: повезло, ключи торчали. Не будь их, пришлось бы идти домой, подбирать другие.
Митя осторожно открыл дверцу и сел на сиденье. Потом осмотрелся, нет ли кого. Никого не было. Из открытых окон соседних домов доносились неясные голоса, и оглушительно бухало в груди собственное сердце.
Он проверил все в кабине и нажал стартер. Мотор всхлипнул, набирая дыхание, и смолк; стоило большого труда не выскочить и не удрать. Сжав зубы и чувствуя в груди холод, Митя нажал еще раз и с облегчением услышал рокот мотора.
"Порядок", - подумал он, тронул машину с места и уже на ходу захлопнул дверцу.
Из ворот выскочил голый по пояс, в одних брюках и босой Степан.
- Стой! - закричал он на всю деревню. - Стой!
Увесистые, как булыжники, ругательства полетели по улице вслед машине. Степан рванулся бежать, но было поздно: машина пронеслась мимо домов, вылетела за деревню и исчезла в лесу. Только вой мотора некоторое время доносился оттуда. Потом и он исчез.
Степан стоял возле чужого забора и матерился. Из окон высунулись люди, кто-то вышел на улицу, голоса перекликались от избы к избе.
- Угнал, - повторял Степан. - Митька угнал, подлец.
Люди подходили, негромко переговаривались, узнавая, в чем дело.
- Непутевый малый, плохо кончит, - сходились соседи на одном.
Митя гнал машину по лесу. Деревья вплотную подступали к узкой дороге и в свете фар бежали мимо сплошным забором.
"Хорошо идет, - думал Митя о машине, - следил, гад... Ничего, я тебе устрою..."
Он пронесся пятнадцать километров и свернул на глухую просеку. Поблизости находилось небольшое лесное озерко с цветущей стоялой водой. Машина выла и скрипела, тужась без дороги, вокруг метались кусты и деревья.
Берег был болотистый, вязкий, передние колеса сразу мягко подались вниз. Яркие фары осветили затянутое ряской озеро, от радиатора машины расходились волны.
