- Тчч! За эточ могутч пойматеч и казнич! - я отказывался в это верить. Просто быть такого не может, я ведь не хотел, чтобы все было так. Я хотел...
- Да чего ты хотел?! Ты просто забавлялся тем, что можешь играть чужими судьбами, как игрушками. Когда-то и Зефира и Азот говорили тебе об этом, и ты ответил, что не наигрался в детстве. Так и есть, малыш. Но теперь игры закончились!
Вот даже как. Суровая исповедь, которою я заслуживаю. Все мои разговоры о цели, которая оправдывает средства, о всеобщем благе и утопии были ничем иным, кроме как попыткой доказать самому себе свою нужность. И сейчас мне необходимо сделать невозможное, дабы исправить свои ошибки. А они, как видимо, грандиозны.
Стоять на берегу было очень неприятно. Пронизывающий ветер обжигал кожу, капельки воды били по икрам, мокрый песок холодил ноги. Мальчишки больше заговаривать со мной не решались, а старик стоял чуть поодаль и разгружал пойманную рыбу. Серебристые хвосты горели в переливах выглянувшего из-за туч солнца, руки старика ловко перебирали рыбу, а глаза задумчиво смотрели куда-то в пустоту, туда, где прятался утренний туман. Его определенно что-то мучило, что-то давнее и, похоже, связанное с рисунком. Я подошел к нему и спросил:
- Скажите, вы ведь не местный? Вы из Девятого Княжества? - старик вздрогнул и резко обернулся. Несчастное лицо, изборожденное глубокими морщинами, впадины глаз мрачно смотрят на меня, пряча в себе жуткую боль.
- Откуда вы знаете? - переходя на "вы", резко спросил он. Я еле сдержал самодовольную ухмылку. Еще бы мне не знать! Говор жителей Девятого Княжества отличается мягкими приглушенными звуками и бархатистыми переливами. Странно, что в Шестом Княжестве свой язык есть, а в автономии - нет. Впрочем, Артирус ведь был исконно центральным жителем...
- Догадался, - коротко ответил я, прижимая к себе листок с рисунком. Все это время я не знал, куда его деть, не прикрывать же даром юной художницы свою наготу!
- Вы пришли напомнить мне, да?! Вы меня замучить хотите? Я хочу спокойно жить, понимаете? Спокойно! - истерично закричал вдруг старик, толкая меня и буравя бешенным взглядом. Я поймал себя на мысли, что мне искренне жаль старика. И на том, что последние надежды разбиваются в прах. Да, я жил при дворе и ни с кем не общался. Я не знал жизни и считал, что если насильно установить справедливость, то все будут счастливы. Как наивно! Ведь у каждого найдется своя заноза, мешающая ему жить, заставляющая его ненавидеть весь мир в День Всеобщей Благодарности. Как самонадеянно было строить далеко идущие планы, опираясь лишь на собственные нелепые домыслы! И я считал, что эта цель оправдывает все мои поступки. Но я даже не предполагал самого страшного - я выбрал не ту цель. В мое распоряжение предоставлен всего один человек - и это я сам. А я, вместо того, чтобы искать, решил менять мир по наивным образцам. Мне стыдно...
- Вречешь шельмох! - сообщил мальчишка, протягивая мне одежду. Слов я не понял, но суть мне ясна. Я кивком поблагодарил за принесенные мне холщовые штаны и тонкую рубашку и начал быстро одеваться. Одежда была некрасивой. Да, я привык к роскоши. Я привык быть красивым и ловить на себе влюбленные женские взгляды. Привык, что моя мужественность оттенена изящным камзолом. Я всегда был "на удивление красив" и "на удивление хвастлив". Жанна ведь, в сущности, была отражением моей худшей стороны. Хогг, сколько открытый! Как у новорожденного младенца, удивляющегося каждому новому вздоху, каждой пылинке, каждому лучику.
Я подвязал рубаху холщовой веревкой, служащей здешним жителям поясом, и спрятал за пазуху рисунок, чувствуя кожей шершавые прикосновения листка.
Вслед за стариком я зашел в небольшую хижину. Крыша из ивовых прутьев и едкий запах рыбы красноречиво говорили о роде занятий своего хозяина. Встречать нас вышла женщина. Местная, с желтой кожей, большими прозрачными глазами и приятной радушной улыбкой. Она обняла мужа и крепко поцеловала его в губы. Я смотрел на них и видел, как разглаживаются морщинки на лице старика, как прорезывается улыбка, и светлеют глаза. Вот что приближает нас к утопии - свет в любимых глазах. Я мог бы жить в утопии, мог бы наслаждаться тем, к чему меня всегда тянуло, но от чего я добровольно отказывался. И во имя чего? Во имя нелепого тщеславия, замаскированного благородством.
- А эчто что? - с акцентом, но все же на неплохом центральном языке, закричала женщина, отрываясь от губ старика и указывая на меня пальцем. Я вежливо поклонился и обворожительно улыбнулся:
- Ирвен Виктор, ува... - и замер на полуслове. Как нелепо, должно быть, смотрится мое поведение в этом неуклюжем теле, да и представляться настоящим именем - верх безумства. Я поспешил исправить положение:
- Простите мой неуместный юмор. Мое имя Арсис, я из восточной части Аркуса, - мой ответ никто по достоинству не оценил. Женщина встала руки в боки и гневно заявила:
- Арче, я не впущчу эчого человеча в свой дом! - старик только тяжело вздохнул, потом обнял жену и поцеловал ее в макушку, тихо сказав:
- Дорогая, это нужно мне, понимаешь? Этот человек - из моего прошлого.
Женщина нахмурилась, потом капризно поинтересовалась:
- Арче, ты же хочел забыть чего! - старик помрачнел и ласково шепнул ей на ухо слово, которое, как я понял, было ее именем.
- Чиина...
- Заходчи, - бросила она мне через плечо, и вошла в хижину. Я пошел следом, аккуратно вытерев босые ноги на плетеном ивовом коврике у входа. Хижина оказалась довольно светлой, и даже окна с рыбьими пузырями вместо стекол не портили вида. Хижина была небольшой и единственная комната представляла собой и спальню и кухню. Что ж, по сравнению с гробом - весьма уютно. Теодуш бы уже охал и ахал, восторгаясь рыбьими пузырями и другими прелестями рыбацкой деревушки. Он бы пошел сейчас на берег, слушать шум волн и рисовать ногами на песке узоры. Надо же, впервые в жизни я скучаю по кому-то. Расту.
- Чиина, я не знаю, как он здесь оказался, но мне нужно ему помочь, понимаешь? - в голосе старика было столько мольбы и боли, что я невольно поежился. С Чиины слетел весь гнев, теперь она снова была на удивление приятной женщиной с красивой улыбкой.
- Парень, располагайся, - обернулся ко мне старик, кивая на пол. Что ж, мне улыбается увлекательнейшая перспектива спать этой ночью на полу. Но так как сейчас только утро, мне предстоит чем-то занять себя. Я бы предпочел разговорами.
Я счел невежливым приставать к старику с расспросами, поэтому, поблагодарив хозяйку, пошел помогать ей чистить рыбу, тем более что мне хотелось есть. Как выяснилось, чистить рыбу я не умел, за что удостоился насмешливого взгляда Чиины.
- Ты как придворный прошлой эпохи, - хмыкнул старик, возникая за моей спиной. Я вздрогнул, чувствуя его внимательный тяжелый взгляд. Нож чиркнул по гладкой чешуе и змеей впился в руку. Кровь темным пятном капнула на стол, а я недоуменно смотрел, как вишневые капли плавно стекают вниз, с глухим стуком ударяясь о самодельную столешницу. Чиина резко перехватила мою руку и прижала вену пальцами. Темная кровь замедлила свой бег, испачкав длинные, испещренные морщинками пальцы женщины. Пока Чиина хлопотала с моей рукой, бормоча крикливые ругательства на своем языке, я сидел и расслаблялся. Какое эгоистично приятное чувство, когда о тебе заботятся. Жаль, мне нельзя им долго наслаждаться...
- Сам виноват! - совесть. Куда же без нее!
- Пошли со мной, сети у берега снимем, чтобы грозой не сорвало, - вздохнул старик, подходя ко мне. Я посмотрел на туго забинтованную руку и пошел за своим "покровителем".
На улице было душно и пасмурно, солнце окончательно спряталось за набежавшими тучами, в воздухе пахло дождем. Я шел за стариком, выжидая, пока он начнет разговор. Но он не спешил. Молча глядя на воду, он засучил штаны и, забравшись в воду по колено, принялся убирать сети. А потом тихие всплески воды стихли под звуками голоса:
