Жрица плавным движением скинула с плеч шаль, мягко соскользнувшую на землю. Рада на миг залюбовалась изгибами ее тела, тем, как сползает прозрачная ткань с темных затвердевших сосков, словно вода, сбегает по длинным стройным ногам. Щеки покраснели, и она отвела глаза, надеясь, что искорка не заметила ее реакции. Это тоже как-то не слишком способствовало всей ситуации и уж совершенно точно не походило на посвящение своей души Богиням. О них Рада сейчас, к сожалению, думала в последнюю очередь.
Рядом кто-то шумно сглотнул, но Жрица не обратила на такую реакцию ровным счетом никакого внимания. Развернувшись ко входу в храм, она негромко заговорила:
- Извечная, Дарующая Милость, Медоточивая, Ты держишь в ковше ладоней весь мир, и с губ Твоих срывается дыхание самой Жизни. По воле Твоей четыре Твои Дочери поддерживают мир на Своих плечах, по воле Твоей поют ветра, пылает пламя, текут реки и растет семя. Ты – Пронзающая светом предначальную тьму, Ты – Хранительница золотого ключа от врат, Ты – Источник Милости и дыхания, Ты…
Рада внимательно прислушивалась к словам Жрицы. Поначалу она даже старалась вдумываться в их смысл, крутя в голове и так, и эдак. Не раз ей приходилось слышать молитвы Грозару и другим Молодым Богам, что читали Жрецы в Церквях по всей Мелонии. Слышала она и молитвы, что возносили Жрицы анай своим Небесным Сестрам во время сакральных церемоний, на которых ей уже довелось присутствовать. Но ни разу еще при ней ни одна Жрица не обращалась к Самой Великой Мани напрямую, предпочитая чтить лишь Небесных Сестер, покровительниц кланов. И все эти эпитеты, которые использовала Жрица, казались странными, вызывали много вопросов, завертевшихся в голове, и Рада отметила про себя, что неплохо бы потом задать их Хельде. Вот только чем дольше говорила Жрица, тем меньше и меньше мыслей оставалось в голове Рады.
Странное дело: она ведь ничего не делала, она просто стояла в строю вместе с другими Младшими Сестрами и слушала Любовницу Богинь, взывающую к Ним и молящую о Милости. Но голос Жрицы стал каким-то странным, плавким, как сталь, густым, как патока. Его уже не просто слышали обычные физические уши Рады. Он начал вливаться внутрь нее сквозь эти два отверстия в голове, все глубже и глубже, обволакивая череп изнутри и заставляя вибрировать голову и грудную клетку.
В первый миг она испугалась, что сейчас опять упадет в обморок, как уже случилось давеча. Но на этот раз не было ни состояния удушья, ни боли, ни головокружения. Только наполняющее грудную клетку резонирующее… что-то. Что-то плотное и горячее, что-то очень властное и до боли знакомое. И дар Роксаны за ребрами начал неистово пульсировать, словно крохотное солнышко горя и раскидывая вокруг колючие лучи.
Рада взглянула на искорку. Взгляд девушки остекленел, она смотрела прямо перед собой, пронзительно вглядывалась прямо сквозь Жрицу во что-то, видимое лишь ей. Губы ее периодически потрясенно шевелились, будто искорка пыталась что-то вымолвить и не могла, окончательно лишившись дара речи. Рада взглянула в другую сторону. Остальные Младшие Сестры тоже смотрели на Жрицу, и на лицах их было написано благоговение и напряжение, словно им то ли тяжело было видеть ее, то ли трудно было терпеть это тугое и плотное горячее давление, что с каждым мгновением становилось все сильнее.
- Первая Дочь Твоя, Среброглазая, будто Звездный Свет, Быстрокрылая, будто ветер, Смешливая, будто первая капель ранней весной. К Тебе я взываю, Владычица Неба, яви любовь, которой нет границ в груди Твоей, столь огромную, что ни одно сердце не выдержит, столь нежную, что умерит любую грусть. Яви…
Монотонный речитатив Жрицы превратился в одну единственную вязкую мелодию, в которой Рада уже не могла различить отдельные слова. В этой мелодии утонули все звуки, став то ли ее составными частями, то ли фоном для ее изящного танца. Не было больше ни шума водопада, ни шелеста ветерка. Не было голосов анай за спиной, шума и смеха, как не было и стука собственного сердца Рады. Была лишь тянущаяся густая патока странного звука, наполнившего ее до самых краешков.
Жрица махнула им рукой следовать за собой, ни на миг не прерывая своего пения. Они двинулись вдоль ряда стоящих на постаментах чаш, обходя каждую по кругу и кланяясь почти что до земли. Над каждой чашей нужно было низко склониться и совершить омовение. В первой был песок, который Рада растерла меж пальцев. Во второй танцевало пламя, над которым нужно было провести ладонями. Как она заметила, никто из окружающих Младших Сестер не сунул туда руки целиком, как сделали бы Каэрос. Впрочем, это еще не значило ничего. Судя по всему, церемония посвящения для обитателей Рощи Великой Мани сильно отличалась от той, которую проходили члены кланов. В третьей чаше была ледяная вода, и Рада ополоснула в ней руки, ощутив, как от холода покалывает подушечки пальцев. Самой странной была четвертая чаша. На вид она казалась пустой, но стоило приблизить ладони ко дну из сверкающего кварца, как пальцы ясно ощущали порывы ветра, которого совершенно точно не было в воздухе вокруг самой Рады. На дне чаши закручивался крохотный ураган, и как он умудрялся удержаться в ее не очень-то глубоких краях, Рада понятия не имела.
Только вот ей сейчас было не до чего. Уши совсем забила вязкая вата голоса Жрицы, грудную клетку распирало горячее и тугое нечто, похожее на сгущенную мощь, с которой приходила обычно сила Великой Мани. Махнув им следовать за собой, Жрица, непрестанно кланяясь, направилась в сторону входа в храм, и Рада на негнущихся ногах поплелась следом, гадая, что же ее ждет там.
Внутри храм оказался гораздо крупнее, чем показался снаружи. Как и в случае с обычным жильем анай, беломраморный фасад, крытый деревянной черепицей, оказался лишь надстройкой, упирающейся в бок скалы. Именно в самой горной породе было вырублено основное помещение храма, и Жрица медленно повела их туда, распевая мантры в полный голос.
Священный трепет охватил Раду. Ряды тонких беломраморных колонн поддерживали потолки храма, в огромном пустом помещении гуляла полутьма, закручиваясь в спирали вокруг колонн. Под потолком на толстых цепях покачивались на сквозняке громадные чаши с танцующими внутри языками огня, бросая отсветы и неверные тени на такой же белоснежный мраморный пол, отполированный и натертый до блеска. Потолки не были высокими, при желании, вытянув руку вверх, Рада бы допрыгнула до балок, но игра света и тени странным образом расширяла пространство, а ряды колонн заставляли думать, что помещение больше, чем было на самом деле.
В воздухе стоял странный сладковатый запах дурманящих трав. Раде приходилось чуять этот запах: многие южане курили травы вместо табака, но сама она никогда не пробовала вдыхать дым в большой концентрации, предпочитая обычные способы опьянения экзотическим. К вязкому запаху примешивались нотки ароматических масел, благоухание живых цветов.
Песня Жрицы, казалось, заполнила все помещение сверху донизу, буквально влившись в каждый свободный закуток пространства. Точно также заполняла и грудь Рады сила, заставляя ее буквально дрожать всем телом, так остро ощущая свое существование, словно с нее содрали всю кожу, оставив лишь оголенные нервы. Впереди нее босиком по полу шлепала Жрица, раскинув руки и продолжая без перерыва бормотать мантры и восхваления Небесным Сестрам, которые сплетались с запахом дурман-травы и огненными отсветами из-под потолка во что-то одно целое, вязкое и пьянящее.
Откуда-то спереди лился приглушенный серебристый свет, и Рада прищурилась, пытаясь понять, что там. Правда, своим глазам она уже не так доверяла, как несколько минут назад, еще до начала церемонии. Теперь перед лицом все плыло, и ей казалось, что свет этот исходит то ли от самой Жрицы, то ли от чего-то, пока что не видимого Раде. То ли от них обеих одновременно. Сколько прошло времени? Час?
Она поняла, что стоит между колонн, опустив голову и тяжело дыша, а рядом точно также замерли и остальные Младшие Сестры, включая искорку. Перед глазами все плыло, как будто художник проводил по краске обильно смоченной в воде кистью, и она размывалась, растекалась, таяла… Рада усиленно заморгала. В глазах было какое-то странное ощущение: словно она смотрела вперед, но одновременно с этим и назад, прямо сквозь собственный затылок, хоть этого и не могло быть. Больше всего это походило на вывернутые глаза. И перед этим взором весь мир предстал совершенно в ином свете.
