Тот непонимающе уставился на нее, и Спринклс, тяжело вздохнув, пояснила:

— В моей семье придерживаются… несколько иных способов обучения. И магические школы считаются не совсем верным путем развития.

— Но это же глупо.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь. Впрочем…

— Подожди-подожди… Получается, ты «сбежала», когда тебе исполнилось одиннадцать лет? — вдруг задумался Блэк.

— Вроде того.

— И где ты жила во время летних каникул?

— У Паркер, — ровно отозвалась Беата.

— Хм. Да, стоило предположить такой вариант. Честно говоря, я удивлен. Интересно, что ты наплела ее родителям, если они не попытались тебя вразумить и вернуть в твой собственный дом. — Сириус вопросительно уставился на Беату, но так и не дождавшись никаких пояснений, осторожно продолжил: — Постой… Паркер ведь появилась в школе только на третьем курсе. А у кого-то ты жила до этого?

Беата закатила глаза и мрачно ответила:

— Ты слишком много думаешь, Блэк, но, видимо, недостаточно, чтобы ответить на столь простой вопрос.

Сириус пару секунду удивленно смотрел на нее, а затем в его глазах блеснуло озарение, тут же сменившееся нескрываемым презрением и выражением отвращения на лице:

— Малфой?! Серьезно?!

— Что, в его дневнике этот факт опущен? — резко отозвалась Беата. — А почему бы и нет? Чем он хуже других? Ты не знал его тогда, Блэк. Он был не столь плохим человеком, каким является сейчас. Семья отравила его, но это привычно для многих чистокровных из древних родов.

— Меня она отравить не сумела, — возразил Сириус.

— Ты тоже не подарок, — хмуро ответила Беата. — Ты отравлен так же, как и большинство из нас, просто другим ядом.

— Не это сейчас важно. Неужели нельзя просто поговорить со своей матерью?

— С чего это тебя вообще волнует, Блэк? Не лезь не в свое дело.

— Я просто понимаю… Понимаю каково это — быть совсем одному, — Блэк нахмурился, явно раздумывая, а стоит ли говорить что-то еще, но затем все же решился: — Друзья, девушки, приятели — это одно. Но когда ты знаешь, что возвращаться тебе некуда, что твоя мать отвергает тебя, пока ты являешься тем, кто ты есть, а остальная семья делает вид, что ты не существуешь… Это не свобода. Это вынужденное тоскливое невыносимое одиночество и глупы те, кто жаждут испробовать это на себе.

— Необычное откровение, Сириус, — глухо произнесла Беата. Взгляд ее был блуждающим, будто бы она не особенно прислушивалась к словам гриффиндорца, но тот, словно не заметив едкого комментария, продолжил говорить:

— Ты сказала мне про моего брата… Что он защищает меня перед Слизерином, перед такими, как Малфой. Я не то чтобы удивился — он всегда был более доброжелателен ко мне, чем все остальные… Но у него не хватило смелости вылезти из-под материнской юбки, ведь мир такой огромный и страшный, а он такой маленький и слабый, — Сириус горько усмехнулся.

— И что мешает тебе извиниться перед ним за те слова, сказанные на пятом курсе?

— Гордость, — пожал плечами Блэк. — И осознание того, что это бессмысленно. Он попытается уговорить меня вернуться, я начну объяснять ему то, что выбранный им путь приведет его в пропасть. Он начнет настаивать, я начну раздражаться. В итоге мы лишь снова поссоримся. Вернее, уже. Уже поссорились.

— Не ожидала, что ты такой пессимист, Блэк, — хмуро отозвалась Спринклс. — Но это твой случай, не мой. Я благодарю тебя за откровенность, это было весьма познавательно. Но не думай, что моя ситуация решается проще, чем твоя.

— А разве нет? — Сириус поднял голову и разозлено посмотрел на Беату. — Твоя мать пришла сюда! За тобой! И она не выглядела, как обычная чистокровная колдунья — на ней ведь была маггловская одежда, не так ли? И, судя по ее словам, все это великосветсткое общество не по ней. Она знает про Эмили и наверняка знает и про то, что она магглорожденная. В ней нет жеманства, показного высокомерия и надменности, она ведет себя, как живой человек, и не превозносит себя надо всеми, как это делают мои «горячо любимые» родственнички. А ты не хочешь с ней даже поговорить!

— Я пишу ей письма, Сириус, и нахожу это достаточным, — резко произнесла Беата. — Впрочем, и она всегда придерживалась мнения, что пока от меня раз в два месяца прилетает сова, значит, ей не о чем беспокоиться, как бы далеко от нее я не была. Она вспоминает обо мне лишь в те моменты, когда моя расчудесная бабка наносит ей визит и начинает выживать ее из дома, ежедневно напоминая о том, что внучка отправилась по неверному пути. И если в этот момент у нее нет любовника, к которому она может сбежать, она приезжает в Хогвартс! — Беата злилась все больше и больше, почти перейдя на крик. — Кому нужен этот разговор?!

— Почему же твоя бабка не может приехать сама? — тихо спросил Сириус. Он по себе знал, что проще проигнорировать эту вспышку ярости. Сочувствие Беата не примет, а переубедить ее Блэк не сможет, ибо и сам уже почти не верит в эти лживые слова про крепкую и любящую семью.

— Потому что, — уже успокаиваясь, продолжила Беата, — она скорее переедет жить к магглам, чем переступит порог ненавистной и презираемой ею магической школы.

— А твой отец?

— Ни малейшего понятия, кто это. Знаю, что он был волшебником, которого мать охмурила лишь с целью родить чистокровного наследника рода, наследницу, вернее. После того, как он сделал ей ребенка, она, вероятно, сказала ему что-то об угасших чувствах, отсутствии будущего у этих отношений и выставила его вон из своей жизни. Она делает это чаще, чем меняет свои бесконечные говорящие зонты.

— Но я не верю, что он не попытался хотя бы поинтересоваться о тебе, — осторожно сказал Сириус, одновременно раздумывая над тем, что Беата имела в виду под говорящими зонтами.

— Я не уверена, — грустно вздохнула Беата, — что он вообще знает о моем существовании.

— А мать… ты не спрашивала ее?

— Зачем? Чтобы отыскать человека, которому я буду, вероятно, безразлична? Или же такого же закоренелого консерватора, как моя бабка, чтобы пополнить ряды жаждущих вернуть меня в лоно семьи? Блэк… ты же должен понимать, что все это не имеет смысла.

— Но твоя мать мне показалась…

— Ты мужчина, — усмехнувшись, прервала его Беата, — а значит, любое твое представление о моей матери создано исключительно потому, что она захотела тебе такой… показаться. И кстати… ты не находишь, что ее имя — Серена — ей действительно подходит? **

— И я все-таки считаю, что ты к ней излишне строга. Подожди. Просто дослушай. Если она столь безразлично относилась к тебе, как ты говоришь, то один разговор ничего не изменит. Она не сможет насильно заставить тебя вернуться. Но если она вновь приехала сюда, значит, в этом есть смысл? Значит, она не оставляет надежд, разве нет?

— Лично мне кажется, что ей просто нравится здешняя еда. И, прошу тебя, только не надо читать мне мораль, Блэк! — Беата закатила глаза. — Иначе я начну рассказывать тебе о том, как жестоко ты поступил со своей матерью, которая всегда желала тебе лишь добра и счастья.

— О нет! — Блэк в буквальном смысле схватился за голову, донельзя рассмешив Спринклс. — Ну вот, ты уже смеешься, — неожиданно серьезно добавил он и посмотрел на слизеринку со странным выражением, смысла которого она так и не смогла разгадать.

— А что мне, плакать, что ли? — ворчливо ответила она.

— Могла бы для разнообразия, — с совершенно серьезной миной кивнул Блэк, и они оба неуверенно заулыбались, украдкой косясь друг на друга. — Но мы, кстати, переходим ко второму вопросу — почему твоя родня столь негативно относится к Хогвартсу?

— Мать не против… она лишь исполняет свой формальный долг. Гвендолин давит на нее, и матери приходится изредка «наставлять меня на путь истинный». Если бы не Гвен, она бы появлялась в моей жизни не чаще, чем мой мертвый прадед.

— Это не ответ на вопрос, Спринклс, — Блэк плотнее закутался в черную пушистую накидку. Только сейчас Беата отметила его странный «наряд».

— Твой вопрос требует длинного предисловия.