Нарцисса лежала, натянув одеяло до подбородка, вытянувшись по струнке и раскинув в стороны руки. Она любила так засыпать, ей казалось, будто она покачивается на волнах сна, постепенно проваливаясь в его глубину. Но сегодня ей не спалось, и причин тому было множество.

Элиза. Кто она такая? Неужели в человеке может быть сплетено столько всего противоречивого? И, если Шляпа не ошиблась, то неужели возможно так неузнаваемо измениться за несколько лет?

Эрика. Нарцисса отчетливо видела, как сходит с ума ее будущая свекровь. Эрика всегда была придатком своего мужа, и Нарцисса не испытывала к ней особого пиетета, но сейчас не могла подавить жалость. Эрика медленно умирала от печали, терзающей ее изнутри, и смотреть на это было страшно. Неужели можно так сильно раствориться в одном-единственном человеке, что после его ухода теряешь саму себя?..

Люциус… Люциус ничуть не изменился. Нарцисса всегда считала, что видит его насквозь, знает все его стороны, тайные желания, порывы и мечты… Но одно дело об этом знать, а другое — видеть. Нарцисса никак не могла определиться с тем, понравилось ли ей увиденное или же оно отталкивает ее.

В комнате стояла звенящая тишина, были закрыты все окна, вынесены все часы — ни в каких других условиях Нарцисса заснуть не могла. И странный тихий звук, то прерывающийся, то нарастающий был явственно слышим в темноте. Нарцисса поворочалась на кровати, недовольно села, придерживая у груди одеяло и задумчиво уставилась на дверь. Кто-то скребся по ней, и это было довольно-таки жутко.

— Госпожа? — раздалось приглушенное с той стороны, сердце совершило кульбит, и Блэк прикрыла глаза.

Всего лишь домовиха.

Нарцисса изящно спрыгнула с кровати, не торопясь прошествовала к двери и с ленцой открыла ее, чуть прищурившись от света, наполняющего коридор.

— Чего тебе? — недовольно поинтересовалась она.

— Г-госпожа, могу ли я просить вас?..

Домовиха, ничего более не объясняя, поспешила прочь, и Нарцисса, плотно притворив за собой двери, двинулась за ней. Чтобы маленькая ушастая служка позволила себе подобное, должно было случиться нечто из ряда вон выходящее. Может быть, Элиза подавилась во сне или захлебнулась собственной желчью?..

Нарцисса осторожно ступала вперед, и ее босые ноги утопали в мягком ворсе ковра. Это ощущение было настолько приятным, что Нарцисса снова начала мурлыкать, не обращая никакого внимания на удивленный взгляд домовихи.

Эльфийка остановилась у покоев Люциуса, и благодушие Нарциссы как рукой сняло.

— Он там… снова… Я не знаю, что и делать, — жалостливо сказала служанка, заламывая тоненькие ручки. — Но вам он доверяет, и я подумала…

Судя по тому, что эльфийка не билась в рыданиях, ничего особенно страшного с Люциусом не произошло, а значит, и переступать порог его спальни не было никаких причин.

Но…

Он там, внутри… Беззащитный, быть может, обнаженный — кто знает, в чем спит Люциус? — в своей кровати, в комнате, в которой Нарцисса никогда не была. В комнате, которая дышит и живет своим хозяином. В комнате, где маленький Люциус рос, учился ходить, плакал, радовался, жил — это все там, за этой треклятой дверью с огромной «L», пошло инструктированной изумрудами.

— Конечно, — сказала Нарцисса так, словно оказывала честь домовихе в частности и всему магическому сообществу в целом. — Я разберусь.

Бедняжка благодарно шмыгнула носом, поковырялась в замке и бесшумно отворила одну из створок. Всего мгновение, и Нарцисса проскользнула внутрь, дверь за ней закрылась, и вновь наступила кромешная темнота.

У Нарциссы перехватило дыхание.

Что она делает?!

Они, конечно, обвенчаны, но…

«Мать не узнает…» — протянул в голове проснувшийся голосок. Тот самый, что когда-то уговорил ее присоединиться к A&B. — “Ты только посмотришь и все…”

Нарцисса вдохнула очень-очень тихо, пытаясь не нарушить покоя спящего.

В комнате Люциуса не были зажжены свечи и не работал ночник. Не было слышно ни тиканья часов, ни стрекота цикад — он так же, как и она, закрывал окна перед сном. А может быть, опасался кого-то.

В темноте была едва различима огромная круглая кровать под матерчатым куполом, у стены стоял стол, заваленный бумагами, рядом с ним узкий шкаф до самого потолка. Здесь не было ни растений, ни украшений. Спальня была для Малфоя всего лишь местом, где он спал, и Нарцисса немного поникла. Она-то ожидала увидеть ошеломляющий своим великолепием ледяной дворец с трупами неугодных слуг и коллекцией пыточных приспособлений. Но, как это часто бывает, дверь в комнату выглядит торжественней, чем ее содержимое.

И только сейчас, отвлекшись от созерцания расплывчатых в темноте контуров предметов, Нарцисса услышала звук.

Этот звук.

Его ни с чем нельзя было спутать. Это был звук, который могут издавать лишь взрослые плачущие мужчины, изо всех сил пытающиеся удержать боль в себе. А оттого их рыдания всегда пугали Нарциссу намного больше, чем женские.

Если плачет женщина — это может быть всего лишь маленькой хитростью. Если плачет мужчина — это по-настоящему и это страшно.

Нарцисса сглотнула и сделала то, чего она сама от себя не ожидала. Она пошла вперед. К Люциусу. Ее длинная прозрачная сорочка скользила по ковру, ноги касались холодного ворса, и Нарциссе казалось, что именно так себя чувствовали девы, которых в древности приносили в жертву драконам.

Нарцисса опустилась на кровать рядом с головой Люциуса, невесомо опустила руку рядом с его головой и едва слышно произнесла:

— Ты спишь, Люциус.

Она не знала, спал ли он, просто поверил ей или же притворился, но дергаться Малфой перестал. Просто замер, как пойманная в клетку птичку, выжидая.

Нарцисса легонько провела по волосам Люциуса ладонью, поразилась, какие они мягкие, и уже совсем отважно запустила в них пальцы. Она почувствовала, как Малфой расслабился, снова начал дышать, но все еще не смел шевелиться. Быть может, боялся спугнуть сладкое сновидение или не хотел признаваться, что не спит.

Это была опасная игра. Малфой никогда не простит ей того, что она видела его слабость. Он уничтожит ее за это, сокрушит и растолчет в порошок. Но если они оба сделают вид, что ничего не было, что все это был лишь пустой сон, мираж…

И почему все так сложно?

На Нарциссу накатила тоска, как только она представила себе этого хама, Поттера, и его грязнокровку. Он-то, наверное, может преспокойно влезть к ней в кровать под полог в любое время суток, и никто из ее подруг и слова против не скажет. Может целовать ее на глазах у всех, зажимать во всяких темных углах, пошло шутить и наслаждаться ее раскрасневшимися от смущения и счастья щеками.

Нарцисса осуждала это и завидовала.

Люциус тем временем совсем обмяк, задышал громче, уже не пытаясь притворяться спящим, а являясь таковым. Нарцисса не знала, что сможет найти в себе столько нежности, тем более, к этому человеку, что сможет так ласково гладить его голову, волосы, плечи и шептать всякие глупости.

Она покинула спальню Люциуса через полчаса. Воровато оглядываясь, пробежала по коридору, подобрав юбки, и скрылась в своих покоях, будто пугливый зверек в собственной норе.

А на утро они сдержанно поздоровались за завтраком и до самого обеда, когда Люциус уехал по делам, не обмолвились ни одним словечком.

***

Блэкшир

Сириус Блэк восседал в кресле Альфарда в его кабинете, а Нимфадора Тонкс пыталась укусить его за ухо заострившимися зубками. Они хохотали, и Беата мрачнела с каждой секундой.

Она всегда искренне считала, что Блэк и дети — это как… как она и дети.

Она не понимала, о чем можно разговаривать с неоперившейся мелюзгой, во что можно с ними играть, если с ними нельзя даже выпить и уж тем более и подумать не могла, что Блэк во всем этом так преуспел.

Выходит, в Блэке было что-то, в чем он ее однозначно превосходил.

— Почему тетя Беата такая грустная? — спросила Нимфадора и, когда Сириус отвлекся, коварно цапнула его за палец.