Малфой смотрел на слизеринца с давно забытой детской обидой. Какой-то выскочка, жалкий грязнокровный волшебничек так просто выторговал для себя целую человеческую жизнь! В то время, как Малфою пришлось провести тяжелейшие три недели, выдумывая всевозможные идеи для повелителя.

Которыми Снейп, к слову, теперь просто воспользуется.

«Дворняжка по утру залает на незнакомца – уже хоть какой-то толк. А с породистого бойцового пса и спрос больше, и награда выше», — Люциусу так кстати вспомнились слова Абраксаса.

Действительно. Почему бы Лорду не побаловать дворняжку? Проку с нее все равно немного. Малфой кротко вздохнул, чуть улыбнувшись самому себе, и прикрыл глаза, а потому не увидел внимательный изучающий взгляд Лорда, направленный на зельевара.

Взгляд, в котором читалось уважение.

*

Большой Зал, апрель

— Собственно, что я хочу сказать, — Джеймс сильным глотком впихнул в себя внушительный кусок мяса и залил следом тыквенный сок. – Если так пойдет и дальше, я сбегу ко всем чертям из этой школы.

— И куда ты пойдешь? – осведомился Блэк, рассеянно водя кончиками пальцев по верхнему краю кружки. – В монастырь?

— А хоть бы и туда! Никаких мерзких слизеринских рож, никакого Дамблдоровского гнета, никаких уроков. Раздолье!

Сириус только приподнял брови в ответ и продолжил смотреть в кофейную гущу на донышке. Казалось, там жирными черными чернилами было написано: «Скажи Джеймсу и Лили о том, что ты знаешь. Скажи, иначе гореть тебе в аду на одной сковороде с Малфоем и Розье».

— Какого хрена происходит, Бродяга?

Но Сириус не услышал этого, погружаясь в размышления снова и снова.

Если он скажет Джеймсу, что произойдет? Правильно. Сохатый попрется черт знает куда, черт знает к кому и там же сгинет.

Но молчать…

Уже неделю Сириус заталкивал внутрь себя эту давящую гнилую тайну, а она разрасталась все больше и больше, проникнув

толстыми сколькими корнями в легкие и сердце, не давая спокойно дышать и говорить, сковывая лицо и голос.

Что же делать?

— Бродяга, да что происходит, черт возьми?! – Джеймс с силой хлопнул Блэка по спине, и тот наконец очнулся, чуть не улетев в тарелку лицом.

Сириус криво улыбнулся, повернул голову к другу и посмотрел на того так забито и неуверенно, что Джеймс на мгновение не узнал в этом странном поникшем человеке самоуверенного и наглого Блэка.

— Родители Лили. И Марлин, — хрипло произнес Сириус наконец, — с ними что-то не то, — и замолчал, смотря на Джеймса так, будто казни ждал.

— Что? Какого хрена ты несешь?

— Мы подслушали. Пока вы были на том собрании, — Сириус уставился на свои руки и горько улыбнулся. – Дамблдор говорил с Дирборном, и Ремус услышал, что они не могут обнаружить родителей некоторых магглорожденных и приставленных к ним для защиты мракоборцев.

Сириус замолк, а Джеймс уставился на Блэка так, словно видел впервые.

— Когда это случилось? – хрипло спросил он.

— Примерно полторы недели назад. Я же говорю – вы были на том собрании и…

— Кто об этом знает?

— Я. И Ремус с Паркер. Так вышло, что мы оказались там все рядом. И… Слушай, я хотел сказать все сразу, но Карадок! И Лунатик!..

— Ты совсем охренел, Блэк?! – взревел Джеймс, поднимаясь с лавки. – Я тебе друг! Эванс – тебе друг!

Он пересекся взглядом с глазами директора и на краткий миг почувствовал, как тонкие ментальные щупальца лезут ему в мозг. Поттер, тряхнул головой, отгоняя чужую магию, и зло посмотрел на Блэка.

— Кому мне верить, как не тебе, а?!

Сириус продолжал смотреть в чашку и странно, болезненно усмехаться. Ему нечего было сказать и нечем оправдаться. Да он и не хотел.

Мирно завтракающие ученики даже не удостоили взглядом эту перепалку. В Большом Зале кто-то все время ругался, ссорился, дрался, а в свете последних событий, словесная перебранка имела значения не больше, чем дерьмо гиппогрифов, регулярно вычищаемое из загона на отработках.

Джеймс унесся из Зала, словно ошпаренный, распихивая сонных студентов, и только тогда Сириус рискнул поднять глаза. Рядом со столом стоял Лунатик и смотрел на Блэка так… неодобрительно? Сириус ответил ему злым упрямым взглядом, будто спрашивая: «А что я должен был сделать?»

— Сириус…

Блэк упрямо тряхнул головой и вновь опустил голову. Вот только нотаций ему сейчас не хватало.

— Сириус, я понимаю, что…

Ремуса, к счастью, прервали. Истошный крик, раздавшийся со стороны коридора, перерос в страшные всхлипы и поскуливание. Какая-то девочка тут же бросилась ко входу в Зал со словами: «Мирта, что случилось?» Кто-то начал переглядываться с соседями в поисках разгадки. Но больше никто толком не пошевелился, никому не хотелось знать, в чем на самом деле дело. Все понимали — от такого крика ничего хорошего не жди.

Девчонка, присевшая рядом с Миртой на холодном полу, была третьекурсницей с Гриффиндора. Она аккуратно вытащила из рук подруги скомканную записку, прочитала ее и в ужасе зажала рот рукой. Кто-то тут же выдернул этот несчастный листок бумаги из ее ладошки, и записка, магически размножаясь, быстро обошла весь зал.

— Самоубийство, — слышался отовсюду взволнованный шепот. – Самоубийство в Хогвартсе. На Гриффиндоре!

Блэк не выдержал и вырвал из рук младшекурсника листок бумаги. По светлому дешевому пергаменту танцевала вязь мелких кривых буковок:

«Лорд прав. Нам никогда не сравниться с чистокровными. Они так прекрасны, могущественны, волшебны! Разве я имею право находиться рядом с ними?

Я Джинн с третьего курса Гриффиндора, магглорожденная. Простите меня».

На этом записка заканчивалась, а буквы уже начали расплываться от слез, щедро смочивших бумагу. Было что-то в этом послании – что-то фальшивое, жуткое, неправильное, холодком пробирающееся по спине. Дурацкая шутка, обернувшаяся на самом деле жестокой правдой.

Разве хоть один гриффиндорец в здравом уме может покончить жизнь самоубийством? Да еще и в Хогвартсе?

Разве можно не заметить столь сильные человеческие страдания заранее?

Блэк не знал ответов, с самоубийством он еще ни разу не сталкивался.

— Что это за херня? – выругался Блэк и пошел к Мирте, расталкивая людей. – Это тупая шутка, да? – он потряс перед лицом девочки бумагой, но та только разрыдалась еще сильнее.

— Отстань от нее! – воскликнула ее подруга и неуклюже оттолкнула Блэка.

— Она повесилась! Пове-е-е-е-сила-а-а-сь!.. – завывала Мирта, уткнувшись в колени. – Прямо там! В нашей комнате!

Сириус беспомощно оглянулся, но Дамблдор с МакГонагалл уже спешили к ним.

— Сириус, — мягко произнесла Минерва, — отправляйтесь в гостиную с Фабианом и Гидеоном, отыщите девушку и… приведите все в должный вид, хорошо?

Сириус кивнул.

Привести все в должный вид?

Убрать тело, отмыть кровь? Вот как теперь это называется.

— Не нужна помощь? – тихо спросил Медведь, подошедший от когтевранского стола, за которым привычно расположилась горстка природных колдунов. Они не спешили предлагать помощь и лезть в самую гущу, но смотрели обеспокоенно.

— Почему бы и нет, — передернула плечами МакГонагалл, не особенно дружелюбно косясь на угрюмого волшебника. Чужим она не доверяла и терпела их только из-за решения Дамблдора. – Заодно проверьте гостиную на предмет темных чар.

— Так ей и надо! – вдруг раздался звонкий нахальный голос со слизеринского стола.

Коротко постриженный Нотт стоял рядом с Эйвери и Мальсибером, перевязанными, как Ремус после полнолуния, и ухмылялся. Их мерзкие, избитые в туалете рожи буквально лучились счастливым злорадством.

Они знали, что никто из гриффиндорцев ничего не сделает им в присутствии всего преподавательского состава. И знали, что имеют право отпускать в сторону магглорожденных любые комментарии, даже самые кощунственные. Ведь слова – лишь слова, а за них люди уже давно разучились отвечать.

— Она магглорожденная! И она наконец-то поняла это. Она сделала правильный выбор – там ей и место! – вторил Нотту Эйвери и засмеялся. Его челюсть тряслась, словно голова щелкунчика, беспрестанно клацающая зубами.