Подумать только, то лето… то лето было последним, когда он видел семью Поттеров всю вместе. Когда Дореа Поттер, а в прошлом Блэк, налила ему жасминового чая с лимоном и невзначай ласково провела ладонью по его руке. Когда Чарлус Поттер набил личную трубку крепким табаком, раскурил ее и молча протянул Сириусу.

Всего этого уже не будет.

Все они мертвы.

Дореа, Чарлус, Альфард… какова же длина этого списка на самом деле?

Блэк очнулся, почувствовав подозрительно знакомый табачный запах. Еще через мгновение он осознал, что прямо перед его носом зависла чудная трубка из бриара, старинная, а оттого еще более ценная и притягательная.

— Что это? — тупо спросил он и повернулся к Спринклс. Всего на секунду ему привиделось, будто это отец Джеймса сидит прямо перед ним и добродушно улыбается. Но только на секунду. — Спасибо, — тихо сказал он и побыстрее перехватил трубку, пока та не погасла.

— Давай мыслить логически, Блэк, — сказала Беата, и Сириуса затопило волной удушающей благодарности. Благодарности за эту трубку, которую он, кажется, когда-то видел у Дамблдора. Благодарности за то, что она сделала вид, будто и не было этой слезливой сопливой исповеди. Благодарности просто за ее присутствие и за эти вечно веселые искорки в зеленых нахальных глазах.

— Давай, — кивнул он наконец, справившись с очередным наплывом эмоций.

Спринклс подождала, пока Сириус окончательно вынырнет из своих воспоминаний, и продолжила:

— Ну ладно, тот факт, что меня здесь заперли — вполне логичен. Если бы этого не произошло, я бы снова отправилась в колонию Сивого.

— Нет у тебя совести, — буркнул Блэк и, вопреки здравому смыслу, затянулся.

Мозги вышибло ударной дозой табака, легкие вывернулись и перекрутились, в носу засвербело, а в глазах предательски щипало от дыма.

Зато теперь перестало быть больно.

— У меня много чего нет. Но! — Беата подняла вверх указательный палец, снисходительно наблюдая за мучениями Блэка. — Что такого должно было случиться в Министерстве, если все выходы из школы заблокированы? Даже Травологию отменили, ты сам говорил.

— Очевидно, мракоборцы не могут контролировать территорию за стенами школы, — слабым голосом отозвался Блэк через пару минут. — Значит, Пожиратели научились проникать через защитный барьер. Или нашли того, кто научился.

— И что помешает им пролезть сюда?

— Ничего. Но охранять периметр школы проще, чем периметр школы со всеми окружающими землями — площадь меньше.

— Нам нужно разузнать ситуацию.

— Нам?

— Нам, — Беата цокнула языком и задумчиво уставилась на серый бугристый камень напротив.

— Ну уж нет, Спринклс, — Блэк вздохнул, с кряхтением поднимаясь с ледяного пола. — В этот раз ты вне игры. Мы с Мародерами проберемся наружу ночью и разведаем что к чему.

Беата хмыкнула и скосила на Блэка глаза. Ее лицо неожиданно размягчилось, стало спокойным, почти добрым.

— Не уходи, — просто сказала она, и Сириус вздрогнул от этого голоса. Слишком большое влияние он теперь оказывал на него.

— Я и не собирался, — чуть развязно ответил он и сложил руки на груди.

Прошло тяжелое, слишком долгое мгновение, и Сириус медленно, словно напоказ, снова опустился рядом. Он вздохнул и закрыл глаза, словно перед прыжком.

А потом провалился в плотное покачивающееся марево, наполненное чужим теплом, болезненными острыми поцелуями и прикосновениями чужих жадных рук.

*

Коридоры Хогвартса

Последние пару недель Питер обходил Мародеров буквально по кругу. Сириус и Джеймс, занятые своими любовными страстями, не больно то обращали внимание на внезапно отдалившегося Петтирю, а вот Ремус придерживался иной линии поведения.

Видимо, Лунатик и сам стремился всеми способами отвлечься от произошедшего с ним и Паркер в Больничном Крыле, а потому выбрал себе личную жертву — Питера. Раза три он тактично пытался расспросить друга о происходящем, подходя к вопросу совершенно неведомыми путями. Петтигрю было искренне непонятно, как можно от обсуждения значимости красной фасоли в итальянском блюде столь тонко и незаметно перевести тему на проблемы Питера с его настроением и жизнью.

Но Ремусу это удавалось.

А Питеру удавалось не отвечать на это. Пока еще, но держался он с трудом.

Дамблдор без обиняков и лишних причитаний сказал ему — принимай предложение Лорда. Получилось очень удобно: вроде как директор вызвал Петтигрю для личной беседы по поводу выходки A&B, но на деле они подробно поговорили о роли двойного шпиона, а также о плюсах и минусах этой профессии.

По мнению Петтигрю, соотношение минусов к плюсам было примерно, как тысяча к нулю.

По мнению Дамблдора, человеческая жизнь в условиях надвигающейся войны ценилась примерно, как то самое количество плюсов. То есть, не ценилась вообще.

Петтигрю поразился перемене, которая произошла со старым волшебником. Если ранее он беседовал с ним, предлагая лимонные дольки, имбирные печенья и мятные леденцы, то теперь вся эта ванильная херня наконец-то закончилась.

Дамблдор был серьезен, спокоен и совершенно бесстрастен. Он говорил: «Вас могут убить, мистер Петтигрю, или, хуже того, пытать». Но его лицо оставалось недвижимым, а в глазах виднелась деловая уверенность.

Так чистокровные волшебники говорят своим домовым эльфам прижечь себе утюгом руки в качестве наказания. Вроде и жестоко, но, с их точки зрения, оправдано.

С другой стороны, директор хотя бы прекратил притворяться. Питеру сейчас ни к чему были нудные бессмысленные утешения и увещевания о том, что все будет хорошо. Хорошо уже не будет.

По крайней мере, не с Питером.

Петтигрю превосходно представлял себе открывающиеся «перспективы». Работать двойным шпионом — изначально самоубийственная затея. Тебя могут убить враги, если распознают обман, или же тебя могут убить друзья, если заподозрят обман. И вряд ли хоть в одном из случаев у тебя будет достаточно времени доказать, что ты не олень.

Конечно, Питер мог бы отказаться. Его мать была под защитой директора, его друзья были под защитой школы, но… какой же из него тогда гриффиндорец, если он сбежит, поджав хвост, при первых признаках опасности?

Может быть, Шляпа была права, когда при распределении сказала, что храбрости в нем больше, чем трудолюбия, и отправила его на Гриффиндор. А может быть, Питеру просто отчаянно хотелось верить в свою смелость, чтобы было не так страшно.

— Вы хорошо подумали, мистер Петтигрю? — спросил Дамблдор таким тоном, будто речь шла о приеме на работу. В каком-то смысле так оно и было.

— Да. Я не отступлюсь. — Питер мотнул головой.

— Вы осознаете риски?

Кивок.

— Прекрасно.

После этого Питер вышел из кабинета с серым мертвым лицом, но ни у кого не возникло и мысли об истинной причине происходящего. Все думали, что Петтигрю назначили отработку. Впрочем, отработку ему тоже назначили.

— Эй, Питер! — кто-то шепнул ему из-за угла, и это оказался Эйвери. Очень некстати.

— Да? — тихо, безнадежно отозвался Питер.

— Надо поговорить! — слизеринец улыбнулся, и его белоснежные зубы впечатались в память гриффиндорца, словно след от укуса оборотня. Позже он вспоминал их всякий раз, когда пытался понять, с чего именно началось его падение. Именно с этих зубов — отвратительных, фальшиво белых, жутких зубов, застывших посреди нелепой лживой улыбки, извивающейся змеей по лицу Эйвери.

Грустно и нелепо.

— Я иду, — вздохнул Питер и, ненароком оглянувшись, поплелся вслед за слизеринцем.

*

Гостиные Гриффиндора

— Итак, — Фабиан Пруэтт опустился в кресло-пуф рядом с Лили и уставился на девушку живыми хитрыми глазами. — Что у нас на повестке дня?

Джеймс недоуменно оглянулся: к ним подтягивалась вся гостиная. Многие слышали про Орден Феникса, несмотря на строгий запрет обсуждения этой темы, и каждый хотел хоть как-нибудь помочь. А Джеймс, как и всегда, был негласным лидером.

— Что он имеет в виду? — туповато переспросил Джеймс.