Сама девушка выглядела еще изумительно. Растрепанная, излучающая расслабленное удовольствие и жар, она насмешливо смотрела на Сириуса, соизволив прикрыться лишь какой-то невнятной мятой тряпкой.

У ее ног лежал огромный бурый медведь и мрачно смотрел на Блэка.

Выглядело это так, будто двое смертных оказались у ног своей богини и только и могли, что буравить друг друга взглядом, надеясь, что в следующую ночь она выберет кого-то из них.

Только вот Сириусу было плевать на Еву.

Она была необычной, красивой, насмешливой, острой. Но, пожалуй, слишком костлявой. Да и вообще — что такое нулевой размер по сравнению с третьим? Беата всяко выигрывала.

— Он же твой брат, — тупо сказал Сириус.

— Да.

— Ты трахаешь своего родного брата?

— Да.

— Брата-медведя? — зачем-то уточнил Сириус.

— Да, — Ева дернула плечиком, и тряпка сползла ниже. Нет, ну и нулевой, конечно, тоже бывает ниче… Тьфу ты!

Медведь у ног девушки заметил взгляд Сириуса и недовольно заворчал.

— Все проблемы из-за баб, — буркнул себе под нос Блэк. — Я к Беате.

Ева смерила Сириуса скептическим взглядом и только пожала плечами.

— Она в своей каменной клетке, — хмыкнула она. — Бьется головой о стены. А вообще, я уже устраивала вам свидание три дня назад, сколько можно?

— Трахаться я хочу каждый день. Терпел, сколько мог, — почти честно признался Сириус.

— Пожалуй, мне это понятно, — вздохнула Ева с некоторой грустью. Она поднялась с кровати, не заботясь о тряпке, и та просто свалилась к ее ногам. Покачивая бедрами, Лиса прошла мимо Блэка, повернулась к нему спиной и низко нагнулась.

— Ключ можно было найти и быстрее, — иронично заметил он через полминуты, мужественно игнорируя девушку.

— Жуткий беспорядок, — вздохнула Ева, непринужденно доставая магический ключ от комнаты Спринклс и вновь оборачиваясь к Сириусу. Ее соски заострились от холода, и Блэк сглотнул. — Если мракоборцы нагрянут с проверкой, я скажу, что ты меня изнасиловал и забрал его сам.

— Если ты скажешь им это, они рассмеются тебе в лицо. — Блэк забрал ключ и молча вышел.

И как Медведь это терпит?

*

Временные покои Беаты Спринклс

Беата сидела на столе, по-турецки сложив ноги. За спиной.

— Это новое заклинание для гибкости костей — просто чудо, — сказала она каменной стене. Стена фыркнула. Вообще предметы часто разговаривали с Беатой, и иногда ее это смущало.

Беата задумчиво закинула волнистую руку за ногу и почесала мягкую пятку. Одного она не учла — расколдовать себя обратно такой рукой ни черта не получалось. Придется ждать чьей-нибудь помощи.

Дверь заскрежетала и открылась. На пороге показался Блэк в своей омерзительно белой рубашечке, выглаженных брючечках и черных лакированных туфельках. Принцесса прям.

Иногда у этого любителя женщин, виски и байков случались наваждения, и вместо кожаной косухи, рваных джинс и футболки с «цеппелинами» он напяливал на себя это кошмарное аристократическое убожество, обливался одеколоном, который стоил, как целый Хогвартс и даже маникюр себе делал.

Беата точно знала, что та пилка принадлежит ему, а не Лили, что бы там Блэк ни говорил.

— Чего приперся? — ласково спросила она и упала животом на стол, дабы выпростать ноги — те свесились лапшой со столешницы и странно заколыхались. Ощущение было до того забавным, что Беата начала хихикать.

— Выглядишь неотразимо, — безмятежно сказал Блэк и, скрестив руки на груди, оперся о косяк.

— Я осьминожка. Видишь, как я умею?

Беата поползла на животе по столу, в прямом смысле виляя конечностями, грохнулась с него и засмеялась как-то особенно дико и безнадежно. Сириус со вздохом вытащил свою палочку, возвращая Спринклс в первоначальное состояние.

— Сходишь с ума? — лениво спросил он и рухнул рядом со Спринклс у стены.

Блэк заходил к ней каждый день — просто чтобы поговорить. Всякий раз при очередном упоминании о новой встрече, Джеймс закатывал глаза и пошло свистел, а потом отпускал пару шуточек о похотливости Бродяги и его кобелиной натуре. Блэк в ответ только фыркал, не отрицая и не соглашаясь со сказанным.

Он действительно ходил к Беате ради длинных бессмысленных, но таких важных бесед. Но, гиппогриф его задери, если он в этом хоть кому-то сознается! Эти разговоры принадлежали только Блэку. Только ему одному, и Сохатому знать о них было совершенно необязательно.

— Мать ко мне ни разу не зашла, — невесть за чем сказала Беата. — Херня какая-то творится, Блэк. Не нравится мне это.

— Херня творится снаружи твоей тюрьмы, — парировал Блэк. — Вчера при очередном «налете» мракоборцы забрали мой коллекционный нож, подаренный дядей Альфардом, — голос Блэка против воли дрогнул. Он не знал, зачем рассказывает об этом кому-то еще, кроме бутылки виски, но не смог промолчать.

— А его колдограф? — спросила Беата. Просто так, чтобы отвлечь.

— Нет. Его я спрятал, — мотнул головой Блэк. — А с ножом расстаться не мог. Дядя учил меня охотиться с этим ножом. Свежевать оленей. Однажды я провел с ним целое Рождество.

Очень хотелось сострить по поводу оленей, но Беата силой загнала эту мысль обратно.

— Отчего он умер?

— Говорят, от Оспы, — глухо сказал Блэк и тут же с ненавистью сказал: — Только я не верю в это. Он был единственным Блэком, откровенно выступавшим против Волдеморта.

— Когда это случилось?

— Перед тем, как я сбежал из дома. Был август, мать пришла ко мне в комнату и молча положила письмо на тумбочку, а потом вышла. Мы уже тогда почти не разговаривали, а я… Я был гордый. Решил, что прочитаю письмо потом, на следующий день. А может, и вовсе сожгу его ко всем чертям. Все мои письма приходили мне с совой Джеймса или Ремуса… Но я прочитал его. Из любопытства. Это был свидетельство смерти моего дяди. Дяди, который оказывается «долго болел», а они даже не пускали меня к нему! Он болел, а я… я был слишком горд, чтобы прочитать это письмо сразу. Я прочитал его только тогда, когда вся моя семья уже вернулась с похорон. Я даже не попрощался с ним!

Блэк замолк, прикрыв глаза, и только под ресницами что-то предательски заблестело.

— Потом я сбежал. Собрал все, что было — все, что я мог унести, и сбежал. Сначала отправился на его могилу, потом к Джеймсу. Потом узнал, что дядя завещал мне дом — буквально чудом узнал. Друэлла, мать Нарциссы шепнула мне об этом. Если бы не она, они бы и дом его себе прикарманили, сделали бы из него какой-нибудь сарай для Пожирателей.

Сириус сглотнул, украдкой вытер глаза и тряхнул головой.

— К черту все это.

— К черту, — Беата согласно кивнула. — У тебя есть его дом, смекаешь, Блэк? Оставил бы твой дядя тебе дом, если бы был обижен на тебя или зол? Ты не попрощался с ним при жизни, но после смерти сделай в его честь что-нибудь полезное.

Сириус кивнул, упрямо уставившись в каменный пол. Ноги затекли, стена неприятно холодила спину сквозь тонкую ткань рубашки, но Блэку хотелось застыть здесь прямо так. Без проблем, без боли, вне времени и событий.

— Ты думал над тем, что сейчас происходит? — спросила Беата.

Она не развела сопли, не гладила Блэка по руке, не уговаривала его, что все будет хорошо. Смотрела спокойно — так же, как однажды на Блэка смотрел Джеймс. Когда грязный, лохматый гриффиндорец в одежде трехдневной давности заявился на порог дома Поттеров и хриплым от сигарет голосом сказал: «Дядя… Умер». Тогда Джеймс выслушал его, сделал вид, что не замечает слез друга, а потом хлопнул того по плечу и потянул за собой.

Всю ночь они сидели на холме, окруженном молодыми осинками и порхающими мотыльками, и распивали отцовский коньяк двадцатилетней выдержки. Горланили пьяные матерные песни, зло и глупо смеялись, посылали проклятия небу и миру. Но ни тогда, ни сейчас Джеймс не задал Блэку ни одного вопроса. Он просто слушал, а потом творил или нес какую-то невообразимую идиотскую херню, и Сириус начинал улыбаться. Или хотя бы просто снова хотел жить.