Эрика была неплохой матерью — заботливая, ненавязчивая, тихая. Она не перечила ни мужу, ни сыну, полагая, что ей, как женщине, ни к чему лезть в дела взрослых мужчин. Она не испытывала проблем с воспитанием Люциуса — тот рос покладистым и вдумчивым ребенком, а любой, самый крохотный бунт мгновенно подавлялся одним лишь твердым словом отца.

Люциус любил Эрику, насколько он вообще мог испытывать любовь к другому человеку.

С отцом же у него всегда были странные отношения. Мать произвела Люциуса на свет, отец же сделал его идеальным. Идеальным аристократом, идеальным слизеринцем, идеальным наследником рода Малфоев. Иногда Люциус спрашивал себя — а осталось ли в нем хоть что-то живое?

Сильный, могущественный, непоколебимый в своих решениях и действиях, Абраксас был, безо всякого сомнения, тираном. Он вызывал в Люциусе страх и благоговейный трепет, а позже — глухую ворчливую злобу. Когда юный Малфой впервые отправился в Хогвартс, он вздохнул с облегчением — тогда ему казалось, что он наконец-то обрел долгожданную свободу. Но когда твой отец Абраксас Малфой, о настоящей свободе не может быть и речи.

— Ты не можешь заставить людей полюбить тебя, Люци, — с усмешкой любил повторять Абраксас, — но ты можешь заставить их бояться тебя. Страх и уважение идут рука об руку.

Отца Люциус уважал. Мать не мог — просто не получалось.

А теперь Абраксас умер, его настиг один из главных бичей чистокровных волшебников — Драконья Оспа. Он держался столько лет, цепляясь за жизнь из последних сил, но, предчувствуя скорый уход, пожелал вернуться домой. И даже здесь, без поддержки колдомедиков продержался целых полгода. Доктор Мунд сказал Люциусу этим утром, что таких живучих людей он за свой век ни разу не встречал. Еще бы. Не так-то просто погубить смертоносного аспида.

Сообщение о смерти отца вызвало в Люциусе… удивление. Он не заплакал, не закричал и даже не вздрогнул — он просто ничего не почувствовал. Пытаясь разобраться в себе, ужасаясь собственному равнодушию, Малфой закрылся в спальне и просидел там до самого вечера, пока в гостиной не послышались голоса — заискивающий Эрики и властный Вальбурги.

Тогда Люциус решил — каким бы Абраксас ни был, теперь его нет. Его иго, его давящая жестокая воля ушла в небытие, и никто более Люциусу не указ.

Теперь он — хозяин поместья, глава рода и властелин своей жизни.

— Ты слушаешь меня, Люциус? — с придыханием произнесла Вальбурга и посмотрела на Малфоя своими темными жестокими глазами. Возможно, на Блэков это и действовало, но Люциус знал одно — ей никогда не сравниться с Абраксасом. Просто потому, что она женщина.

— Безусловно, миссис Блэк, — бархатным голосом ответил он, фокусируя взгляд на Вальбурге. Эрика за ее спиной еле заметно кивнула, одобряя поведение сына, и пустовато улыбнулась.

Люциус не был уверен, что до его матери полностью дошло осознание смерти мужа. Она выглядела потерянной, будто каждую секунду ждала, когда же Абраксас появится на верхней ступени лестницы, вновь скажет что-нибудь едкое про Министерство и обленившихся домовиков, затем спустится вниз, плотно запахнув полы черного халата, и опустится в каминное кресло, положив свою сухую кисть на резной подлокотник.

Но Абраксас не появлялся, его голоса не было слышно в доме, его вещи лежали нетронутыми, а по ночам не горел свет в его кабинете. Только множество людей присылали Эрике соболезнующие письма, а она не представляла, что с ними делать.

Она не умела жить одна — без мужчины, без покровителя.

«Хоть бы только она не тронулась», — обеспокоенная мысль крутилась в голове Люциуса с самого утра, и он был вынужден признать, что внутри него появилось невиданное ранее чувство — ласковая жалость. Так думают о больных щенках, выброшенных на улицу в объятья беспощадного мороза.

Теперь Люциус должен был стать для матери тем самым покровителем, каким был его отец. Но получится ли?..

— Тогда, — Вальбурга все еще смотрела на Люциуса, — я желаю понять, по какой причине твоя вылазка в Хогвартс окончилась… тем, чем закончилась? — Вальбурга поморщилась.

Она знала, какую именно рану и в каком именно месте приобрел младший, а теперь уже старший Малфой, но считала неприличным для дамы говорить об этом прямо и открыто.

— Я дала тебе три недели на исцеление! За это время колдомедики Мунго могли бы вырастить тебе новое сердце! — Вальбурга продолжала бушевать. — И я желаю услышать твои объяснения немедленно.

Это было правдой — целых три недели провел Малфой в больнице Св. Мунго. Укус оборотня не страшен обычному анимагу, но не волшебнику, над которыми произвели насильное анимагическое воздействие. Еще один гвоздь в крышку гробу паршивой Паркер.

— Непредвиденные обстоятельства спутали мне карты, — спокойно ответил Малфой и с ленцой перекинул ногу за ногу. Глаза Вальбурги, наблюдающие этот жест, буквально загорелись ненавистью. Люциус не подчинялся ей.

— В школе оказался оборотень.

Вальбурга цокнула языком и с подозрением уставилась на Малфоя.

— Старик Дамблдор позволяет ученикам и такие вольности? — презрительно выдала она, подтверждая подозрения Люциуса.

Среднестатистического волшебника при словах об оборотне одолела бы паника или хотя бы легкое изумление, но только не Вальбургу. Значит, она была одной из тех, кто тесно работал с одним из подвидов Волдемортовых слуг — с вервульфами.

— И не только, — кивнул Люциус. — Оборотни — это лишь легкая закуска по сравнению со всем прочим.

— Разве ты не посетил Нарциссу перед тем, как действовать? Она не уведомила тебя об оборотне?

— Нарцисса не может знать всего.

— Но… Люци, — мягко произнесла Эрика, и Вальбурга удивленно обернулась к женщине. Она смотрела на нее так, будто пыталась вспомнить, кто вообще сидит перед ней. Отчего-то это вызвало в Люциусе горячую волну отторжения.

Никто не смеет относиться так к членам его семьи.

— Да, мама? — ласково спросил он.

— Люциус… ты отправился в школу ночью. Выходит, ты беседовал с милой Цисси в ее спальне… ночью?

— Да, мама.

— Но это же, это же!.. — голос Эрики заволновался, глаза наполнились непониманием, и во взгляде Вальбурги мелькнула жалость.

— Тяжелые времена, дорогая, — низким вкрадчивым голосом произнесла она и опустилась рядом с Эрикой, приобняв женщину за плечи. — Но мы можем быть уверены в том, что Люциус не позволил себе ничего лишнего. — При этих словах губы Вальбурги поджались — она еще помнила о том письме, в котором Нарцисса обвиняла Малфоя в различного рода… выходках. С другой стороны, Нарцисса никогда не была спокойным ребенком, и полной веры ее словам не было.

— Конечно, миссис Блэк, конечно, — слабо кивнула Эрика и вздохнула. Она совершенно ничего не соображала.

— Тебе стоит отдохнуть, дорогая, — почти ласково продолжила Вальбурга. — Всеми делами займусь я.

— Не стоит.

Вальбурга и Эрика одновременно вскинули головы, взгляд их наполнился искренним удивлением. Люциус и сам поразился, как властно прозвучал его голос.

— Но Люциус…

— Всеми делами займусь я, — с нажимом закончил Малфой. — Миссис Блэк, домовые эльфы приготовят вам комнаты, если вы желаете остаться. Мама, — его голос смягчился, — тебе и вправду стоит отдохнуть.

Вальбурга посмотрела на Люциуса долгим значительным взглядом и, наконец, удовлетворенно хмыкнула. Раньше Малфоя порадовало бы ее одобрение, но теперь ему было все равно.

Нужно было заняться похоронами.

*

Хогвартс, гостиные Гриффиндора, 15-ое апреля

— Экзамены, — ворчал Джеймс, обгрызая облезшее уже и пожелтевшее от обмакивания в чай перо (Джеймс просто пытался показать Лили, как выглядит перо мокрой старой курицы, читай, профессора Стебль). — Кому они нужны в такое-то время?

— Уже апрель, Джеймс. А ты только вспомнил об экзаменах! — Лили негодующе отбросила в сторону стопку исписанных пергаментов и с остервенением взялась за другую.

— Почему они не тронули тебя? — в пустоту произнес Сириус Блэк и покрепче обнял подушку.