Как только прибыли спасатели, я наорал на их руководителя, требуя вернуться на орбиту, прочесать атмосферу – уцепившись за какой-нибудь обломок, она могла до сих пор бороться за жизнь в ожидании помощи. Если и существовал хоть один способ спастись, я знал, она использовала бы его. Она всегда находила выход. Она непобедима.
Но они сказали, что уже проверяли и не обнаружили никаких следов жизни ни в атмосфере, ни вообще где-либо на этой планете, кроме как на том месте, где мы сейчас стояли. Не обращая внимания на беснующуюся снежную бурю, я смотрел, как сумевшие спастись члены экипажа выбирались из челноков, и ее не было среди них. Я все ждал, когда, прихрамывая, она покажется из-за какого-нибудь обломка, вызовет меня по системе связи – что угодно. Но мои надежды не сбылись, и тогда внутри меня словно что-то оборвалось. Тогда я понял, что единственной причиной, по которой она не сумела добраться сюда, не смогла найти для себя укрытие, являлось то, что она уже была мертва.
Я не помнил, как попал на корабль, а оттуда – на Землю. Я с трудом различал дни, предшествующие этому – они сливались в какой-то кошмарный водоворот с редкими минутами беспокойного сна и идиотских банальностей из уст других, которые просто не понимали. Это напоминало наихудшую из всех мигреней, что я когда-либо испытывал: когда твоя жизнь состоит из следующих один за другим вдохов и выдохов, и требуются все силы только чтобы продолжать существовать мгновение за мгновением в надежде, что рано или поздно станет легче, и не будет так мучительно больно просто оставаться в живых.
В дверь отрывисто постучали, и этот резкий звук вывел меня из транса. Проведя ладонью по лицу, я глянул в зеркало, желая убедиться, что выгляжу более или менее вменяемым, и открыл.
На пороге стоял одетый в парадную форму Гаррус, мрачный даже для турианца; очевидно, его послали убедиться, что я все же появлюсь на мероприятии. Другие начали замечать, что случившееся буквально подкосило меня, но мне было все равно – необходимость держать наши отношения в тайне отпала. Невозможно вынести порицание мертвой женщине.
Гаррус спросил, готов ли я. Опустив взгляд, я осмотрел свою одежду. Как-то раз Джена призналась, что ей нравится, как я выглядел в форме - по ее словам, она сидела на мне превосходно. Интересно, она оценила бы тот факт, что я надел форму на ее похороны?
Я ответил утвердительно, и, не произнеся больше ни слова, мы направились в штаб-квартиру Альянса, где она смотрела на нас с экрана на стене – я узнал фото из ее файла, сделанное незадолго до назначения на «Нормандию». Время от времени изображение менялось – некоторые из фотографий были сняты во время нашей миссии: веселые и иногда беззаботные, на других были запечатлены церемонии вручения медалей или повышения в звании – Альянс не собирался упускать ни единой возможности показать Джену в парадной форме. Перед экраном стоял пустой гроб, накрытый флагом, не оставляя ни единого сомнения в том, что вы присутствовали на похоронах героя.
В помещении собралось не так много народу: уцелевшие члены экипажа «Нормандии» в полном составе и несколько официальных лиц. Шепард имела не так много близких друзей - она нигде не задерживалась надолго, да и в любом случае церемония проходила за закрытыми дверями.
Джокер тоже был здесь – сидел в углу в инвалидном кресле с закованными в гипс ногами и рукой. Я до сих пор не мог смотреть на него. Благодаря ему последними словами, которые она сказала мне, оказались «Убирайся отсюда к черту!»
Я знал, что неправ, но мне было все равно. Стоило мне увидеть его, как в голову вновь пришла мысль, что это должны были быть его похороны, а не ее. Она погибла, чтобы он продолжал жить. Да, рано или поздно осознание того, что я всерьез так думал, начнет меня ужасать, но, в свою очередь, это будет означать, что я смогу ощущать хоть что-то, помимо боли и невосполнимости потери, сейчас наполнявших меня до краев, и это уже окажется прогрессом.
Андерсон произнес великолепную речь: профессиональную, но трогательную. Он сказал, что всегда верил: ей предначертано совершать великие поступки, и она доказала его правоту, пусть ее жизнь и оборвалась так рано. В завершении он заметил, что не является единственным среди присутствующих, кто станет скучать по ней, как по дорогому другу, а не только по сослуживцу.
Слушая Андерсона и остальных, я думал лишь о том, что никто из них не знал ее так, как я. Никто не видел ее беззаботной и игривой, какой она бывала, лишь оказавшись наедине со мной. Мне бы тоже стоило что-нибудь сказать, но во рту пересохло, и каждый раз, как изображение на экране менялось, мне чудилось, что невидимые пальцы сжимали горло. Я не мог говорить о ней. Я ни с кем не мог говорить о ней, потому что был уверен - стоит мне начать, и я примусь рассказывать, какой невероятно прекрасной находил округлость ее щек, когда она улыбалась, стану описывать изгиб ее бедер и то, как мне нравилось утром слышать ее хрипловатый ото сна голос. Это не то, что полагается говорить о своем погибшем командире, а потому я продолжал молчать.
Я входил в ее почетный караул. На своих плечах мы отнесли пустой гроб, накрытый флагом Альянса, к кладбищу, расположенному рядом со штаб-квартирой, и там сделали вид, что хороним реального человека, имя которого уже было высечено на монументе, предназначенном для тех, кто получил «Звезду Земли». Обещанный по прогнозу погоды дождь все не начинался, что казалось мне соответствующим случаю: она ненавидела дождь, говорила, что как городской житель никогда не понимала его предназначения. Хотя бы в тот момент солнце родной планеты светило на нее или, по крайней мере, на то, что, как мы все притворялись, было ею.
Мне пришлось объяснить Гаррусу смысл этого действа. «Устраивать поминальную службу, не имея тела, - это одно, но хоронить пустой гроб просто нелепо», - заявил он, и я сказал, что мы, люди, очень сентиментальны. Мы не можем попрощаться с умершим до тех пор, пока хоть что-то не будет предано земле навеки. Я и правда верил в это до тех пор, пока, наблюдая за тем, как крышка гроба исчезает под слоем почвы, не осознал, что мои чувства не изменились ни на йоту. Даже когда сложенный флаг передали Андерсону, принявшему его со столь мрачным лицом, словно хоронил собственного ребенка, ничего не шевельнулось в моей душе. Словно издалека до меня донесся оружейный залп, а я все стоял, уставившись на ее имя на монументе, и гадал, сумею ли когда-либо смириться с тем кошмаром, которому стал свидетелем.
По окончании церемонии все вернулись назад в штаб-квартиру на поминки, я же немного задержался, глядя на свежую могилу, в которой, как нам полагалось верить, лежала она. Спустя всего несколько минут небо потемнело, и под аккомпанемент раскатов грома наконец-то хлынул дождь, омывая буквы ее имени, высеченные в мраморе. Я поднял голову и посмотрел вверх, не обращая внимания на струйки воды, заливающие глаза. Может быть, это было ее шуткой?
Позже, когда я сидел, уставившись на остатки своей четвертой порции виски, ко мне подсел Гаррус и спросил, что я собираюсь делать. Я ответил, что не имею понятия, и он признался, что тоже не знает. Мы были командой, которая держалась вместе только благодаря ей. Оставшись без предводителя, мы представляли собой лишь горстку индивидов, тычущихся в поисках верного направления, словно слепые котята. Гаррус сказал, что работа с Шепард изменила его, и теперь он не представляет своего возвращения в СБЦ. Я не стал говорить ему, что не знаю, как вообще смогу вернуться к службе в Альянсе, где люди будут называть ее героем и легендой, тогда как я лишь хотел назвать ее своей.
Подошедший Андерсон сочувствующе похлопал меня по плечу и сел рядом у барной стойки. Как-то Джена призналась мне, что он являлся ее старейшим другом. Они познакомились, когда она была бунтаркой двадцати одного года от роду, твердо намеренной всеми правдами и неправдами взобраться на самый верх и не терпеть наставлений ни от кого, в том числе от своего нового командира. В пылу жаркого спора Джена попыталась завладеть его оружием, надеясь доказать свою точку зрения, а может, и припугнуть его, как не раз поступала с другими, но в считанные секунды оказалась на земле с заломленными руками. Андерсон недаром был одним из первых выпускников программы N7. Он с легкостью распознал яркий талант за ее дерзким поведением, и это стало единственной причиной, по которой ее не отдали под трибунал. Всего за год он сумел завоевать ее уважение, доверие и преданность, сделав свою протеже одним из величайших солдат Альянса. Он один мог понять ту боль, что я испытывал. По крайней мере, лучше остальных.
