Дверь распахнулась, я подпрыгнула от неожиданности и уставилась в глаза Андерсону; какие-то люди в белых халатах столпились у него за спиной. Он подошел к моей кровати и, взяв меня за плечи, с легкостью уложил обратно, а затем приказал остальным – у одного из них был шприц - не вмешиваться. Я продолжала смотреть на него, вслушиваясь в его голос и силясь понять, что реально, а что – нет.

- Все в порядке, - сказал он успокаивающе, - Шепард, ты в порядке, в безопасности. Постарайся дышать спокойно, расслабься…

На моем лице не дрогнула и мышца. Хотя глаза оставались широко раскрытыми от возбуждения, но я послушно проделала то, что мне велели.

Рев сирены начал стихать и замедляться, пока не превратился в последовательность быстрых и ровных звуков. Только в этот момент я осознала, что нахожусь в больнице, а аварийная сирена – всего лишь писк аппарата, следящего за сердечными ритмами.

- В безопасности, - хрипло повторила я – скорее, вопрос, нежели утверждение – и посмотрела ему в глаза, будто потерянный ребенок.

- Вот именно, - кивнул он, - мы все здесь в безопасности.

Мне хотелось ему верить, но я была полностью дезориентирована. Если я в безопасности, то почему привязана к койке? И кто, черт побери, накачал меня успокоительным? Я перевела взгляд на ремни, и Андерсон, правильно оценив увиденное, приказал пришедшим с ним освободить меня. Находящиеся в комнате люди смотрели на меня, будто я голодный тигр и наброшусь на них, как только окажусь на свободе. Какая-то девушка даже переспросила у Андерсона, уверен ли он? Я заметила, что у нее был подбит глаз, а на скуле красовался свежий шов. Я не стала задавать вопросы.

- Да, я уверен, - устало ответил Андерсон. – Отстегните ремни и оставьте нас одних. С ней все будет в порядке, верно, Шепард?

Он снова посмотрел на меня, и я поняла, что меня просят вести себя хорошо. Я кивнула и, несмотря на то, что мысли все еще неслись вскачь, расслабилась на постели. Осторожно медперсонал отстегнул ремни и покинул помещение, а я принялась осматривать различные аппараты, подключенные к моему телу – каждый сообщал о небывалом всплеске активности с того момента, как я пришла в себя.

Я немного успокоилась, но до сих пор была готова в любой момент броситься бежать, пусть и едва могла пошевелиться. Какого черта со мной произошло? И что он подразумевал, говоря, что мы в безопасности? О какой безопасности могла идти речь, когда война за галактику в самом разгаре?

Неожиданно в памяти всплыло воспоминание. Андерсон что-то говорил, но я не слышала ни слова, потому что все, о чем могла думать – это о том, как жизнь гасла в его глазах, кровь вытекала из множества ран, ледяные пальцы сжимали мой разум, заставляя выстрелить…

- Что такое? – спросил он вдруг и замолчал. Туман в голове рассеялся, возвращая меня в настоящее время. Остальное представлялось кошмарным сном. Очевидно, я что-то сказала, но не могла вспомнить, что. Слова снова вернулись, на этот раз произнесенные шепотом.

- Я видела, как вы погибли, - сказала я, поднимая голову и заглядывая ему в глаза, не обращая внимания на боль в шее. – На Цитадели, прежде чем открыла лепестки. Вы были там, меня заставили застрелить вас, и я видела, как вы погибли.

Его плечи поникли, брови сошлись у переносицы, и он одарил меня тем же печальным и понимающим взглядом, каким одаривали врачи не раз прежде, полагая, что помогают мне, браня за то, что я не отдыхаю достаточно, не беру отпуск, не отношусь со всей ответственностью к понятиям «серьезная травма» и «посттравматический стресс». Не говоря ни слова, Андерсон взял бутылку воды с прикроватного столика, открыл ее и передал мне. Я едва могла пошевелить левой рукой, а потому вытащила правую из-под одеяла, поморщившись от резкой боли в локте, приняла бутылку и начала жадно пить, позволяя холодной воде наполнить меня жизнью. Закончив, я откинулась на подушку, тяжело дыша, и заметила, что Андерсон придвинул стул и теперь сидел на нем все с тем же задумчивым видом.

- Что, по-твоему, случилось? – спросил он осторожно. – Что ты помнишь?

Отличный вопрос. Когда я пыталась вспомнить хоть что-то, то видела лишь темноту, слышала скрежет помех и чувствовала боль. Я закрыла глаза, и голову вновь наполнил туман.

- Не знаю, - ответила я с трудом. – Я почти ничего не помню, все какими-то урывками. Как разбитое стекло. Мне больно об этом думать. – Неожиданная мысль пришла в голову – мысль, которая не напугала меня так сильно, как должна была бы. – Я тоже умерла?

- Нет, - заверил меня Андерсон, не дав прорасти этой идее. – Нет, Шепард, мы оба живы. Успокоительное еще действует, поэтому ты можешь чувствовать себя немного сбитой с толку, но я клянусь, что все это реально.

В его глазах я не видела лжи, лишь мольбу поверить ему – я всегда подчинялась этой молчаливой просьбе в прошлом, и сейчас, казалось, у меня просто не было выбора. «Сбита с толку», однако, было слишком слабым описанием моего состояния. Я не знала, что думать.

- Мы находимся в реабилитационном центре на одном из небольших островов в Тихом океане. Жнецы не успели до него добраться – чересчур далеко от цивилизации, и мы открыли тут больницу для солдат, пострадавших в ходе войны.

Я восприняла не более половины того, что он сказал.

- Я жива, - хрипло повторила я, просто чтобы убедить себя.

- Да, - кивнул Андерсон. – Ты едва не погибла, но благодаря твоим имплантатам и чертовскому везению, теперь все позади. Правда, они не сумели спасти твою ладонь.

Какого черта?

Правой рукой я откинула одеяло, которое прикрывало левую, и обнаружила, что левой ладони нет. Мне вдруг показалось, что я смотрю со стороны на чье-то чужое тело, потому что эта забинтованная культя не может быть моим предплечьем. Вот почему я не чувствовала пальцев – дело вовсе не в анестезии. Теперь я походила на куклу, которую не доделал мастер. Я вспомнила боль, пронзающую тело, кровь, текущую из раны на запястье, обгоревшую кожу и как пыталась достать из своей же…

Я открыла глаза, осознав, что не помню, как закрыла их. По крайней мере, это была левая рука. По крайней мере, я все еще могу стрелять. По крайней мере, исковеркана была искусственно созданная конечность, не моя собственная плоть.

- Скоро ты получишь протез, - мягко сообщил Андерсон, - и при удачном стечении обстоятельств всего за несколько недель станешь как новенькая.

Как новенькая. Подобная перспектива не укладывалась у меня в голове. Когда я пыталась вспомнить свою жизнь, предшествующую недавнему пробуждению, у меня складывалось ощущение, что я смотрю видеозаписи чужими глазами. Происходящее казалось каким-то образом неправильным. Я надеялась, что дело лишь в лекарствах, но инстинкты убеждали меня в обратном.

- Я… - Как облечь ураган, бушующий у меня в голове, в слова? Как объяснить бывшему командующему офицеру, насколько я выбита из колеи? – Я не…

Я ничего не помнила. В памяти сохранились лишь обрывки воспоминаний, походящие на кошмарный сон, и я до сих пор ожидала, что вот-вот проснусь и снова окажусь на войне, в самой гуще битвы. Отчасти я надеялась, что так и произойдет, потому что в таком случае хотя бы буду знать, что делать.

Теплая рука сжала мои пальцы, и я осознала, что дрожу. Я глубоко вдохнула через нос и выдохнула через рот, надеясь успокоиться, но в результате у меня только закружилась голова.

- Расскажите мне, что случилось, - попросила я наконец, решив, что не стану высказываться до тех пор, пока не разберусь, что к чему.

- Мы составили временную диаграмму, основываясь на данных, полученных по системам связи, в привязке к моменту крушения Цитадели, но… нам до сих пор многое неизвестно. Мы надеялись, ты восполнишь эти пробелы, когда очнешься. Ты помнишь наступление на Земле?

Я помнила темное ночное небо, силуэты разрушенных домов. Я помнила, как произносила какую-то вдохновляющую речь о том, что наши действия в течение последующих нескольких часов отзовутся эхом по всей галактике. Я помнила, как в последний раз проверила оружие перед тем, как мы выступили. Я кивнула, и Андерсон продолжил: