Драко почувствовал, что её слова отозвались болью в сердце. Он понимал, что этот вечер какой-то неправильный, ведь они должны утопать в объятиях, должны целоваться до умопомрачения да и вообще много чего «должны», ведь теперь им это было уже без зазрения совести «можно». Вот только вместо этого они почему-то сидели слишком далеко друг от друга, слишком многое умалчивали, но слишком часто говорили о том, что всё закончилось или уже совсем скоро закончится, абсолютно забывая, что, возможно, всё только начинается.

Ошеломлённый последней мыслью, Драко неожиданно даже для самого себя поднялся на ноги и молча подал Гермионе руку.

— Что… — удивлённо начала она, но он перебил.

— Потанцуем? — просто предложил он, не имея никакого желания острить по этому поводу.

И судя по тому, как Грейнджер, помедлив всего секунду, всё же вложила свою ладонь в его, у неё также не было никакого желания возражать.

Он помог ей подняться, и внезапно она оказалась так близко, что он почувствовал её сбивчивое дыхание на своей шее. По телу моментально растеклась волна почти болезненного удовлетворения от того, что он снова ощущает её. Драко медленно положил свободную руку на талию Гермионы, и в этот миг она взглянула на него. Их лица были так близко, что вот оно — бери, коснись её губами, вновь поддайся своему желанию, но Малфой не спешил. Он пригласил Грейнджер на танец, и если сейчас допустить слабость, то тот закончится, едва начавшись.

И Драко, сжав челюсти, совладал с собой и потом сделал первый шаг.

Сначала они просто качались в ритме известной только им двоим мелодии, а затем начали импровизировать, вспоминая то, что учили на занятиях. Драко вёл её в танце, и это было удивительно: ощущать, как точно Гермиона чувствует его, повинуется его движениям, словно она на самом деле продолжение его самого. За эти дни они действительно стали практически одним целым, ведь ничто не может сблизить двух абсолютно непохожих друг на друга людей так, как танец, в котором они неразделимы.

Грейнджер вскрикнула, а следом весело рассмеялась, когда Драко потянул её на мелководье, и теперь они уже двигались в море. Брызги от их ног разлетались по сторонам, смех почти не умолкал, когда они нарочно старались увлечь друг друга на дно, но вскоре на пляже снова стало тихо. Гермиона положила голову ему на плечо, а Драко только сильнее прижал её за талию к себе, словно боясь, что она вот-вот растворится, исчезнет вместе с ускользающим закатом, который в последние минуты своей жизни омывал их тела нежным светом, пока они танцевали, пытаясь убежать от суровой реальности, в которой скорое расставание с «Магнолией» и друг с другом было неизбежным.

Надолго ли? Навсегда ли?

Загадывать не хотелось, потому что оба на горьком опыте уже убедились, что на этом курорте всё могло в долю секунды измениться самым непредсказуемым образом. И на этот раз Драко по-настоящему боялся будущего, укутанного в тёмное покрывало неведения, зато, как только мог, старался насладиться настоящим, которое до обидного быстро превращалось в пепел прошлого.

Они остановились практически синхронно, но не спешили размыкать объятий, и именно сейчас Драко, как никогда, чувствовал, что он многое бы отдал за то, чтобы ещё хоть раз иметь возможность вот так вот просто обнимать Грейнджер, стоя по щиколотку в море в намокшей от брызг одежде, и ощущать, какой хрупкой и уязвимой она может быть.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем Гермиона медленно отстранилась.

— Мне пора идти, — тихо произнесла она, пряча полный смятения взгляд где-то в вороте его рубашки.

Драко мог бы возразить, мог бы попытаться удержать её, но не стал. Просто он чувствовал, что стоит задержаться ещё хоть на минуту, и слова, скрученные в петли душащих вопросов, сомкнутся вокруг шеи, вынуждая на издыхании говорить о том, о чём пока лучше молчать. И поэтому он разжал руки, сделал шаг назад и спокойно произнёс:

— Я провожу.

И она согласно кивнула, всё так же не решаясь поднять на него глаза.

Они шли рядом и молчали, не касаясь друг друга, даже не глядя друг на друга, хотя Драко знал, что думают они об одном и том же: о становившейся с каждой секундой всё отчётливей необходимости что-то решать. Сегодняшний вечер начался слишком весело, так что можно было бы догадаться, что его окончание будет противоположным по настроению.

Взлетев по ступенькам, ведущим в бунгало, Гермиона замерла у двери, держась за ручку. Драко буквально кожей чувствовал, как неловкость окружила их тесным кольцом, и уже ругал себя за то, что поднялся вслед за Грейнджер.

— Ну, спокойной ночи, — то ли спросил, то ли с утверждением произнёс Драко, и Гермиона, нервно заправив прядь за ухо, кивнула, пробормотав что-то невразумительное себе под нос. Он было дёрнулся, чтобы… Сказать? Обнять? Поцеловать? В общем, сделать хоть что-то, но в итоге, не определившись, мысленно чертыхнулся и, угловато развернувшись, спустился со ступенек, когда услышал отчаянный голос Гермионы:

— Драко, стой!

На миг прикрыв глаза, он медленно к ней развернулся и увидел, что она быстро идёт к нему.

— Я совсем забыла про свой план, — грустно усмехнулась она и, прежде чем он смог спросить, что она имеет в виду, притянула его за шею к себе и поцеловала. Конечно, он этого не ожидал, но настолько хотел, что ему не требовалось лишних секунд на осознание ситуации, и он с готовностью ответил на внезапный порыв Гермионы, прижимаясь к её губам с каким-то особенным отчаянием, словно этим мог поймать то, что так стремительно от них двоих ускользало.

Уже позже, лёжа в своей постели, Драко понял, что это.

Время.

*

Гермиона долго смотрела на себя в зеркало, освещённое тёплым огнём парящих над ним свечей. Казалось, это бледное, словно вылепленное из воска, лицо принадлежало не ей, это не могла быть она. Та девушка в отражении была слишком хороша своей, какой-то особенной, призрачной красотой. Её великолепные блестящие локоны были аккуратно собраны на затылке в замысловатую причёску, большие глаза медового цвета горели в предвкушении, отражая блики свечей, а слегка приоткрытые губы имели тот же ненавязчивый цвет, что и светло-вишнёвая сердцевина переливавшейся среди прядей магнолии. Длинное почти невесомое платье, которое было надето на этой незнакомке, обнажало плечи и идеально облегало её стройную фигуру до середины бедра, а затем свободно уходило в пол. Шёлковая ткань удивительного наряда будто брала пример с прекрасного цветка, уютно устроившегося в волосах, и искрилась в несмелом пламени свечей, словно пытаясь доказать, что нет зрелища более восхитительного, чем это волшебное мерцание.

— Ты прекрасна, Гермиона, — в тишину комнаты вторгся негромкий голос Джинни, и её лицо показалось в зеркале рядом с уже изумлённой незнакомкой.

— Я? — недоверчиво спросила Гермиона, до сих пор пытаясь осознать, что в отражении она сама.

— Да, ты. Знаешь, эта твоя лунная магнолия действительно творит чудеса. Посмотри, разве ты была когда-нибудь красивее, чем сейчас?

Их глаза встретились в зеркале, и Гермиона медленно повернулась к Джинни, которая сама словно сошла с полотна какого-то великого художника. В таком коралловом одеянии могла бы выйти в свет сама королева Англии, жившая во времена, когда балы устраивались каждую неделю, а главной заботой женщин был выбор платья на следующий приём.

— Нет, это ты только посмотри на себя! Выглядишь потрясающе! — окинула её восхищённым взглядом Гермиона, на что Джинни лишь мотнула головой, от чего её рыжие локоны кокетливо колыхнулись.

— Ох, ерунда, дорогая. Пара заклинаний — и вот уже Гарри не может найти слов, а Рон, наоборот, только и говорит, что на меня будут все глазеть, если я оставлю такое глубокое декольте, — отмахнувшись, она прошагала к зеркалу и оценивающе посмотрела на себя с лёгкой усмешкой. — Я хотела ему сказать, что на выпускном вечере в Хогвартсе моё декольте было ещё глубже, но посчитала, что этот факт можно опустить.