Внезапно всполохи пламени взметнулись, и Гермиона увидела, как огонь принимает форму двух танцующих людей, а затем… Затем она окунулась в водоворот воспоминаний. Пламя очень быстро, так, что незнакомцы едва ли могли уловить суть той или иной сцены, начало менять очертания, но Гермиона узнала всё: и их первое с Драко занятие танцами, и как он спас её в море, и их жаркую ссору, вылившуюся в первый поцелуй. А затем долгие репетиции на пляже, совместный поход в бар, выяснение отношений и снова…

Мерлин, фактически этот огонь сдавал её полностью, сдавал с потрохами, обнажая самые сокровенные моменты пребывания в «Магнолии», и Гермиона с ужасом подумала, что будет непросто объяснить всё Рону, который наверняка уже до глубины души шокирован увиденным. В то, что удастся объяснить всё Гарри, ей теперь не верилось вообще.

Она уже приготовилась к тому, что покажет костёр после иллюстрации их с Малфоем выступления, но, к счастью, всё закончилось на том, что огненные контуры двух людей слились воедино в жарком объятии, а затем превратились в яркое пламя, на миг высоко взвившееся над пляжем и вернувшееся в своё обычное, спокойное состояние.

Прошло несколько минут, прежде чем Гермиона осмелилась поднять глаза на своих друзей. Джинни задумчиво смотрела куда-то перед собой, теребя кольцо на левой руке, Гарри хмурился, уставившись в землю, а Рон… Рона просто не было на том месте, где он сидел всего десять минут назад. Она уже открыла рот, чтобы задать вопрос, как услышала тихий голос Джинни:

— Не бойся, он ничего не видел. Его подружка придумала ему куда более увлекательное занятие, чем слушание чужих рассказов.

Гермиона ощутила облегчение, которое тут же переросло в уже ставшее привычным чувство вины.

— Джинни, я… — она начала говорить, но слова застряли на полпути, ведь она не знала, что именно хочет сказать и хочет ли вообще. Всё было слишком сложно.

— Не стоит, я понимаю, — подруга подняла на неё усталый взгляд, а затем тише добавила: — Мы понимаем.

Она скосила глаза на Гарри, и от Гермионы не укрылось, как в этот миг что-то дрогнуло в его лице.

Незаметно прощальный вечер подошёл к концу. Все успели поделиться своими впечатлениями, обменяться мыслями по поводу удивительных событий, произошедших в «Магнолии», но, к своему стыду, Гермиона едва смогла уловить суть рассказов волшебников. Она всё время думала о Драко, отношения с которым так усложнили её жизнь, но, с другой стороны, словно раскрасили её яркими цветами, думала о Джинни, которая её поняла и поддержала в сложный период внутренних метаний, думала о Гарри, который вынужден был скрывать правду о её связи с Малфоем от их лучшего друга, который, в свою очередь, был сейчас неподдельно счастлив и абсолютно не подозревал, что заботливо укутан в обманчиво уютный плед изо лжи. Гермиона понимала, что всё тайное рано или поздно станет явным, но надеялась, что это будет скорее «поздно», чем «рано», ведь ей совершенно не хотелось портить своим друзьям последние дни отдыха внезапным благородным порывом озвучить Рону горькую правду. Пожалуй, сейчас сладкая ложь была куда более предпочтительной.

Странно, конечно, но, спроси кто-нибудь у Гермионы в этот момент, что именно говорили её друзья, когда подходила их очередь — она бы не ответила. Но зато смогла бы с точностью описать их огненные образы: у Джинни — качели, которые всё время раскачивались то в одну, то в другую сторону, у Гарри — феникс, который сгорел и возродился из пепла под аплодисменты толпы, и у Рона — волчок, который с каждой секундой раскручивался всё сильнее, а затем превратился в яркий фейерверк. Джинни не без язвительности заметила, что если «эта девица продолжит в том же духе», то Рон точно будет «салютовать фейерверками» всю ночь. В ответ на её слова Гермиона лишь грустно улыбнулась: она прекрасно понимала, что той хотелось бы, чтобы на месте Саманты была сама Гермиона, но, конечно, это было уже невозможно.

Её взгляд нашёл Малфоя.

«Да, совершенно невозможно», — подумалось ей.

Драко как раз только поднялся на ноги, потянулся, а затем, засунув руки в карманы брюк, посмотрел на неё. Многие уже начали расходиться, но они с Малфоем неловко стояли на месте, не решаясь сделать шаг. И, когда она уже хотела двинуться к нему, услышала голос:

— Гермиона, мы можем поговорить?

На секунду замерев, она увидела, как напрягся и нахмурился Драко, смотря куда-то мимо неё. Очень медленно Гермиона обернулась и столкнулась глазами с Гарри, который казался невероятно усталым. Она шумно вздохнула и затаила дыхание, вглядываясь в его лицо и пытаясь понять, не показалось ли ей, что он сам предложил поговорить. Просто она уже потеряла всякую надежду попытаться объяснить ему всё, но вот он стоит перед ней, пытливо уставившись на неё, и терпеливо ждёт ответа. Причём ждёт уже довольно долго.

Гермиона тряхнула головой, стараясь выйти из оцепенения, и на выдохе произнесла:

— Да… Конечно, да.

Гарри коротко кивнул и двинулся с места, жестом показав следовать за ним. Она кинула последний взгляд в сторону, где стоял Малфой, но увидела, что он уже ушёл со своего места. Гермионе потребовалась секунда, чтобы найти его светлую макушку в толпе, и именно в этот момент он обернулся и задумчиво посмотрел на неё. Сердце Гермионы сжалось, когда он перевёл глаза на Гарри и его лицо вмиг стало жёстким. Очень медленно она повернула голову и заметила, что тот отвечает Драко таким же твёрдым взором. Словно почувствовав, что Гермиона смотрит на него, Гарри коротко глянул на неё, но тут же нахмурился и уставился себе под ноги. Она могла почти физически ощущать, как он борется с собой, как едва сдерживается, чтобы не выразить словами те эмоции, которые отражались на его лице.

Они вышли на набережную, а следом повернули на безлюдную, едва заметную аллею, освещаемую лишь безжизненным светом фонарей. Обычно аккуратно подстриженные, кроны деревьев и кустарники в этой части «Магнолии» были неухожены и заброшены, вдалеке виднелось сиротливое бунгало, давно покинутое людьми, а вдоль мощёной дороги, усыпанной пожухлыми листьями, ютились одичалые скамейки. Казалось, молодое солнечное лето покинуло эту улочку уже давно, уступив место вечно угрюмой старухе-осени, прочно обосновавшейся здесь, где всё дышало тоской и одиночеством.

Гарри присел на первую встретившуюся ему скамейку и, опустив плечи, хмуро уставился перед собой. В этот миг он словно слился с этим местом, гармонично вписавшись в окружающий его пейзаж, и сердце Гермионы больно сжалось. Она неловко заправила прядь за ухо и закусила губу, сомневаясь, что же делать дальше, но, так как Гарри молчал, решила присесть рядом.

Ветер лениво гонял сухие листья под ногами, жалобно нашёптывал свою одинокую песню, и, казалось, не было конца той печали, которую хранил в себе этот странный закоулок в самом сердце «Магнолии».

— У вас с ним всё серьёзно?

Гермиона поражённо посмотрела на Гарри, который, не двигаясь, сидел в той же позе. Она не могла вымолвить и слова, ведь его вопрос настиг её совершенно неожиданно, как пуля настигает затаившегося в укрытии бойца, как хищник настигает беззащитную жертву на водопое, как шторм настигает тихую гавань в солнечный день.

— Ответь честно, — после затянувшегося молчания перевёл Гарри на неё требовательный взгляд.

И Гермиона наконец ответила правду.

— Я не знаю.

Гарри горько усмехнулся и уже хотел отвернуться, как она начала говорить:

— Я правда не знаю. Послушай, Гарри, всё произошло слишком стремительно, я сама не заметила как…

Она осеклась, а в его глазах вспыхнул недобрый огонёк.

— Как что?

Гермиона глубоко вздохнула.

— Как это началось.

Гарри заметно расслабился, услышав её ответ. Он молчал какое-то время, словно мысленно подбирал слова, а потом шумно выдохнул.

— Прости меня, Гермиона. Я вёл себя как полнейший идиот.

При этих словах она на миг замерла, а затем эмоции обрушились на неё, и Гермиона не знала, чего в ней сейчас было больше: счастья, что стена молчания, наконец, рухнула, или раскаяния за своё поведение.