Настало время праздновать победу над обстоятельствами, но Льюис не ощущал триумфа. Прижав к груди ежедневник, он отвернулся к стене и закрыл глаза, выдыхая тихо-тихо.

На грани слышимости.

Он вспоминал строки баллады, примеряя их на себя.

Сопоставлял со сложившейся ситуацией, находя немало общих черт.

Порвалась ткань с игрой огня,

Разбилось зеркало, звеня,

«Беда! Проклятье ждёт меня!» –

Воскликнула Шалотт…

========== Глава 3. Тот, кто пробуждает ото сна. ==========

Больше всего на свете Альберт ненавидел процесс ожидания.

Когда его посещали идеи, он стремился поделиться ими с окружающими в кратчайшие сроки. Как только с процессом ознакомления было покончено, он мечтал поскорее перейти к реализации. Каждая минута промедления становилась для Альберта испытанием силы воли.

Тем не менее, он сейчас старался держать себя в руках и не проявлять излишнюю настойчивость, постоянно напоминая Рексу о необходимости присутствия на репетициях. Готов был ради дальнейших творческих достижений наступить на горло собственной песне и перестать придираться к каждому опозданию. В конечном итоге, за месяц сотрудничества они смогли сделать очень многое, а в планах значилось ещё большее количество потенциальных свершений.

Рекс не изображал заинтересованность ради приличия, в попытке привлечь к себе внимание Альберта. Как раз к Альберту он повышенного интереса не проявлял, воспринимая его ровно, в качестве приятеля, не более того. Рекса по-настоящему увлекло театральное искусство, и он, не задумываясь, отправился в этот клуб по интересам, проигнорировав спортивные объединения, хотя, как показала практика, с этим у него тоже никаких проблем не было.

Поняв, что их общество получило вливание новой крови – пусть и не в огромном количестве, как им бы того хотелось – Альберт и Эштон воспрянули духом. После чего приступили к активной реализации былых идей.

Не получая отклика, они забросили эти наработки в долгий ящик, отложив до лучшего периода. Настало время вытащить их на свет, отряхнуть от пыли и попытаться претворить в жизнь.

Конечно, в первоначальном виде они никуда не годились. Большинство их предстояло переработать, дополнить множеством мелких деталей, создающих необходимый колорит, подкорректировать, поскольку мировоззрение обоих участников тандема менялось с годами, тщательнее потрудиться над проработкой персонажей и суметь подать темы, поднятые в произведениях, написанных для сцены, максимально легко, в игровой форме, отказавшись от извечного морализаторства.

Рекс как-то упомянул об этом в разговоре с Эштоном.

Альберт, стоявший во время разговора поблизости, сперва хотел возмутиться, а потом подумал и не стал принимать скоропалительных решений.

Он взял всё, сказанное Рексом, на заметку, чтобы в дальнейшем обсудить это с Эштоном, оставшись уже тет-а-тет. Они спорили долго и оживлённо, но, в итоге, пришли к выводу: Рекс прав. Им есть, над чем поработать.

Собственно, тем они и занялись.

Рекс о театрах мог говорить часами. История, постановки, мифы, связанные с этим искусством. Он знал очень много и охотно поддерживал беседу на любую тему, имеющую отношение к служителям Мельпомены.

Альберт и Эштон, слывшие в академии самыми продвинутыми театралами, теперь могли с лёгкостью уступить Рексу первенство. Впрочем, он не стремился отбирать у них лавры и не гордился познаниями. Ему просто было интересно, вот он и проводил время с пользой, изучая материалы, посвящённые театральной жизни.

Он мог бы упиваться этим и в одиночестве, но раз у него появились единомышленники, глупо было отталкивать предложенную руку дружбы, примеряя на себя роль либо асоциального элемента, либо потрясающего сноба.

Рекс не был ни тем, ни другим, потому охотно пошёл на контакт.

Будучи горячим поклонником постановок, Рекс видел себя исключительно зрителем. Вступая в клуб по интересам, он не рассчитывал на построение карьеры – исключительно в стенах академии, само собой – актёра, сценариста или того круче – режиссёра. Он трезво оценивал свои способности, не превознося их до небес, потому изначально шёл сюда, желая найти единомышленников. Самое большее, что он планировал делать в постановках – так это быть человеком на подхвате. Суфлёром, декоратором… Да кем угодно, только бы почувствовать себя частью творческого процесса, посмотреть на него изнутри.

Пока другие клубы наперебой себя рекламировали, Альберт сидел в стороне. Его вновь посетила меланхолия, в результате он принял волевое решение: не тратить силы на неблагодарную публику и никак о себе не заявлять. Не гоняться за каждым новым учеником, поступившим в старшую школу, и не рассказывать о том, насколько у них потрясающая организация.

– Ты многое потеряешь, если не вступишь в наши ряды!

Он-то знал, что никто ничего не потеряет. Убивать время можно было и в других объединениях, при этом переживать неудачи не столь болезненно.

Обидно, когда ты мечтаешь косплеить Леголаса и считаешь жизненной необходимостью для отыгрыша сценки с его участием научиться стрелять, а противный лук никак не желает петь в руках. Стрелы вместо того, чтобы лететь точно в цель падают под ноги.

Несомненно, обидно.

Но рано или поздно появятся навыки, руки лягут, куда нужно, и стрела зазвенит, рассекая воздух, а потом вонзится в центр мишени.

А вот когда пытаешься продвинуть высокое искусство в массы, а оно не находит отклика… Тут вроде тоже для себя стараешься, но хочется видеть отдачу. Когда её нет, вдохновение бесславно умирает.

Рекс своим появлением если не вселил надежду, то хотя бы сумел стряхнуть паутину с руководителя объединения и его неизменного помощника. Они вновь начали шевелиться, привлекая к работе над грядущей постановкой всех, кто значился членом театрального клуба.

В первый раз, когда Альберт созвал их, результат оказался нулевым. Ожидаемо, конечно, но от того не менее обидно.

Премьера, над которой все ныне ударно трудились, особой оригинальностью и новаторством не отличалась. К слову сказать, она и не по велению души делалась, а по указанию школьного руководства, решившего превратить празднование Хэллоуина в масштабное мероприятие.

Альберт смотрел на это скептически.

Признаться, он не любил данный праздник, не видел его очарования и никогда не ходил клянчить конфеты у окружающих. В детстве не хотелось, а теперь смотрелось довольно тупо, если бы он вдруг решил заявиться к кому-нибудь, предлагая откупиться от шуток сладостями.

Но раз уж учителя заявили, что театралы им в этот день обязаны продемонстрировать свои таланты, пришлось согласно кивнуть и покинуть кабинет специалиста по внеучебной работе, растянув губы в понимающей улыбке. Она стекла с лица сразу же, стоило только услышать, как хлопнула дверь.

После чего Альберт вновь разослал своим одноклубникам краткие сообщения.

На этот раз, оно тоже состояло из одного слова.

«Собрание».

Альберт зачастую именно такими посланиями и обменивался. Он не любил долгие рассуждения, выделяя самую суть. Растечься мыслью по древу он мог и после, когда все они собрались в актовом зале, чтобы внимательно послушать объявление юного мистера Кейна.

– Хотим мы этого или нет, но слово администрации школы – почти закон. Следовательно, нужно выполнять, – заметил Альберт, остановившись на середине сцены.

Он уперся руками в бока и выглядел невероятно решительным.

Эштон знал, что весь энтузиазм на ладан дышит и больше показной, нежели реальный. Однако других актёров информировать об этом было не обязательно.

Взгляд Альберта скользил по тем людям, что считались креативными и фонтанирующими идеями. Почти все они сидели, не проявляя никакой инициативы. Они ждали, когда он сам начнёт предлагать варианты, а им останется только сделать выбор.

Альберту это смертельно надоело.

Ни единого предложения, ни единой поднятой руки. Ни робкого высказывания.