Новости, которые таковыми уже перестали считаться, произвели на него неизгладимое впечатление, лишив дара речи.

Терренсу было откровенно наплевать на всё, что говорил позднее отец, в голове билась настойчиво единственная мысль, и связана она оказалась не с культивированием чувства вины за свои промахи, а с поступками Рендалла и его словами.

– Решение не подлежит обжалованию?

– Вероятно, нет.

– И если к тебе придёт гость, тоже ничего не изменится?

– Слушай, а это мысль, – протянул Терренс. – Действительно толковое предложение. Мартину в этом плане уже несказанно повезло.

– Трой?

– Да. Сорбонна, Мишель, почётная должность свидетеля на свадьбе. Они об этом говорят уже не первый час, а Трой и не думает покидать дом. Может, с подачи Мартина. Брат у меня во всех смыслах личность положительная, но, когда надо, достаточно хитрая и находчивая. Понимает, что родители точно не укажут гостю на дверь. Им приходится терпеть постороннее присутствие, отложив момент вступления приговора в силу до лучших времён. Впрочем, до этого Мартина снова отчитали по всем правилам, заявив, что именно от него не ожидали настолько глупых выходок.

– Куда вы теперь влезли?

– Не поверишь, но я снова погорел на бумагах, связанных с Рендаллом. Кажется, это стало традицией. В первый раз Стелла погрызла конверт писем, ему адресованных – немного, но он заметил. Как и то, что одно из посланий было вскрыто, а потом заново запечатано. Мартину досталось только за то, что он стоял рядом. Ну, и немного за то, что попросив ключи, отдал их мне, а не сделал всё необходимое самостоятельно, ограничившись минимальными потерями.

– Твоя судьба – гореть на всём, что связано с Рендаллом, – усмехнулся Энтони. – Что за бумаги?

Замечание было весьма актуальным, пусть Энтони и сказал это просто так, к слову, не зная многих нюансов.

Гореть во всех смыслах. Физически, в том числе.

Рука продолжала ныть. Терренс решил, что, поговорив с Энтони, обязательно сходит в ванную и снова намажет пострадавшее место мазью. Хотя бы на пару минут, но станет легче.

– Договор и чеки об оплате обучения.

Терренс растянулся на столешнице, закинул руку за голову. Риска столкнуть на пол что-нибудь не было.

Тетради и книги Терренс давно – сразу же после возвращения из академии – рассовал по ящикам, а ноутбук у него отобрали в наказание.

У Мартина, впрочем, тоже конфисковали технику, но Трой обеспечивал его живым общением, и это было гораздо лучше обезличенной переписки.

Удивительно, что телефон Терренсу всё-таки оставили. Наверное, просто забыли. В итоге, изоляция вышла неполной, что Терренс, несомненно, считал плюсом. Голос Энтони его немного успокаивал. Хотя, стоило признать, что с большим восторгом он бы сейчас послушал другого человека, но…

Он перестал искать встреч с Рендаллом, зная, что все усилия окажутся напрасными. Рендалл сбросит его звонок в первую же секунду, а на сообщение вообще никак не отреагирует – удалит, скорее всего.

Впрочем, одна из встреч обещала состояться в ближайшее время.

Те самые приглашения, лежавшие на столе, были рассортированы и попали в руки адресатов. Терренс своё получил первым. Вскрыл конверт уже в комнате и усмехнулся.

Конечно.

Как он и предполагал с самого начала. Ненавистные птицы, милующиеся на фоне цвета шампанского.

Сколько там осталось до памятного события? Полторы недели. Десять дней – финал истории и жирная клякса вместо точки.

– Нашёл что-то интересное?

– Более чем, только эта тема не для телефонного разговора, как мне кажется. Лучше с глазу на глаз.

– Символично, но у меня тоже есть для тебя новости, открывшиеся совершенно случайно. Именно сегодня.

– Связанные с Рендаллом?

– Разумеется.

– И?

– Я бы тоже предпочёл обсудить это во время личной встречи. Не знаю, как скоро сумею отделаться от общества родителей, но, надеюсь, надолго не задержусь.

– А чем вы сейчас заняты?

– Не поверишь, но выбираем костюмы для торжества.

– Бартоны и вас пригласили?

– Да, разумеется. Мама ознакомилась с содержанием открытки и тут же пришла к выводу, что ей нечего надеть – всё новое и красивое она успела выгулять, а здесь просто обязана показать себя во всём блеске.

– Странно. Ты не находишь? Это ведь не её торжество.

– Не её, – согласился Энтони. – Но повод у неё всё-таки есть. Она искренне считает, что обязана уесть Сиенну Стимптон, ну, и мать Кейт тоже. Хотя бы в этом.

– Причины серьёзные?

– Серьёзнее некуда, с женской точки зрения. Помнишь, я говорил тебе однажды, что при удобном случае постараюсь разузнать, как так получилось? Сегодня знания сами приплыли ко мне в руки. Стоило только поддержать беседу с отцом, слово за слово, и он моментально вывалил на меня ворох подробностей, напрямую связанных с…

Энтони замолчал, и Терренс услышал в отдалении женский голос. Судя по всему, Энтони отвлёкся на разговор с матерью. Она или просила мужа и сына оценить её наряд, или что-то им примерить предлагала.

До Терренса долетали лишь обрывки фраз, по которым восстановить общую картину не получалось.

По сути, он и не прислушивался, понимая: ничего ему интересного не услышит. Ему наплевать, какое платье наденет мать Энтони для торжества. Наплевать и на марку костюма, подобранного для самого Энтони. Вряд ли он вообще заметит что-то или кого-то, кроме Рендалла, держащего под руку невесту и обещающего любить её до конца жизни.

В болезни и здравии.

В богатстве и бедности.

И в прочих вещах, которые ещё положено включать в список возможных испытаний, выпадающих на долю людей, вступающих в брак.

Может быть, в конце концов, он увидит ещё и акулью улыбку самой Кейт, адресованную персонально ему, а не кому-то из гостей. Ради интереса и удовлетворения своих глупых желаний, Кейт способна скопировать поведение, разыгранное во время празднования дня рождения Энтони, в надежде на повторение той же реакции. Он, конечно, поведёт себя умнее и не станет вновь прибегать к рукоприкладству, но вряд ли Кейтлин эта сдержанность остановит. Она будет старательно играть на его нервах до тех пор, пока не получит конкретный результат.

Он представлял, как Кейт прыгает в форме болельщицы с помпонами в руках. Но вместо подбадривающих речёвок повторяет одну фразу.

«Страдай, страдай, Уилзи!».

Последний год он только этим и занимается. Страдает в режиме нон-стоп, позабыв о существовании других эмоций и чувств, отказываясь верить, что в жизни могут быть проблески радости. Сплошная чёрная полоса, и он готов броситься на край света, только бы оказаться вдали от этой страны, этого города и этих людей, которые прежде считались неотъемлемой частью его жизни.

Жаль, что пламя зажигалки припалило кожу, но так и не смогло уничтожить нить, связывающую его с Рендаллом. Как там принято говорить? Красная нить судьбы? У Терренса не одна нить, а целый их ворох, широкая атласная лента, протянутая от пострадавшего запястья к запястью Рендалла. Эта лента не слишком-то внушительна на вид, но в реальности – прочнее каната.

Когда-то он действительно сомневался, что между ними способна – пусть прозвучит избито – проскочить искра, пробуждающая живой интерес.

Рендалл нравился ему внешне, чисто на визуальном уровне – глупо было отрицать данное явление.

Терренс мог подолгу смотреть в его сторону, оценивая и наслаждаясь, однако, не совершая решительных шагов навстречу, не пытаясь поспособствовать сближению. Это наблюдение фактически приравнивалось к интересу человека, попавшего в музей и изучающего экспонаты, наиболее ему приглянувшиеся.

Рендаллу был дарован статус произведения искусства, которым предписывалось любоваться на расстоянии, чтобы не испортить сложившееся впечатление неприятными открытиями. При близком общении он мог оказаться другим, и Терренса это смущало не в лучшем значении данного слова.

Поддерживая отношения лишь на уровне приветствий, он мог самостоятельно додумать любой характер, дорисовать к портрету любые желанные черты и потом искренне восхищаться ими.