– Твоя теория не сработала.
– То есть?
– Женщина не стала за меня хвататься и под венец не потащила. Мы расстались. Уже навсегда, а не на время.
– Верится с трудом. Вы были красивой парой.
– Не спорю.
– А вы скромны, мистер Уилзи.
– Зачем отрицать очевидное? – усмехнулся Мартин. – В конце концов, об этом не говорил только ленивый. «Вы созданы друг для друга. Вы так хорошо смотритесь вместе». Счастливее нас это не сделало. Внешняя привлекательность не является залогом успеха отношений. Они были красивыми, но пустыми. Не хочу поливать их грязью и говорить, что всё это время ужасно страдал, потому что ничего такого не наблюдалось. Просто мы с Трис не сошлись характерами. Всё сложно, но о расставании я не жалею, как видишь. Даже в депрессию не впадаю и не заливаю горе алкоголем, постепенно теряя человеческий облик.
– Давно?
– Да. Ещё летом. Не думаю, что этот кабинет – подходящее место для обсуждения подобных тем, потому рискну повторить своё прошлое предложение, когда-то не нашедшее отклика. Но вдруг во второй раз звёзды будут ко мне благосклонны, и удача улыбнётся?
– Может быть. Когда перестанете говорить загадками, – произнёс Кэндис.
– Как насчёт побега?
– Прямо сейчас?
– Нет. Во время каникул.
Кэндис улыбнулся и прикрыл глаза. Лицо у него было потрясающе… беззащитное. Почему-то именно эта характеристика напрашивалась первым делом, когда Мартин смотрел на подрагивающие каштановые ресницы и чуть приоткрытые губы, невольно ловя себя на мысли, что хочет провести по ним пальцем, слегка оттянуть нижнюю, ощущая немного шероховатую поверхность.
Они не были чрезвычайно пухлыми, равно как не были и тонкими. Они были исключительно красивыми, и этого определения хватало с головой.
– Ради чего вы это делаете? – спросил Кэндис в третий раз, немного изменив формулировку вопроса.
– Ради твоего будущего.
– То есть?
– Я хочу познакомить тебя кое с кем. Полагаю, это не будет лишним.
– Заинтриговали. Сообщите мне о своих планах, когда определитесь с ними окончательно. А сейчас… Я могу идти?
– Иди, – ответил Мартин, но стоило только взяться за дверную ручку, вновь окликнул своего посетителя, запнувшись, но потом поправив положение: – Кэнди…с?
Тем самым окончательно позволил убедиться, что прежде без зазрения совести называл собеседника Конфеткой, не уставая доказывать обратное.
– Что такое?
– Ты солгал. Относительно посвящения этого текста сестре. Допускаю мысль, что характер действительно списан с неё. Но всё остальное – ложь.
Кэндис молчал, кусая губы и мучительно пытаясь понять, как и когда прокололся. Он всеми силами старался сохранить истинные чувства в тайне, но обмануть Мартина не получилось от слова «совсем».
– Солгал?
– Да. А ты… читал?
– Да.
– И?
– Мне понравилось. Очень.
*
– Надеюсь, внезапный визит не нарушил твои планы?
– Нет, говорила ведь по телефону. Он не такой уж внезапный, вполне запланированная встреча. К тому же, когда я возражала? Родители удачно свалили в неизвестность, у меня намечается томный вечер в компании французской грамматики, хотя я бы предпочла вино родом из этой страны и что-нибудь вкусное к нему, но, что есть, то есть. Иного, увы, не предвидится. Твоя компания не только скрасит мне часы мучений, но и принесёт реальную пользу. Вернёшься и поможешь мне, как договаривались.
– А репетитор куда подевался?
– Сказал, что своим произношением я сломала ему мозг, и он больше не придёт никогда, – хмыкнула Мартина, захлопнув учебник и прижав к груди.
– Его следовало выставить за порог, лишив оплаты, только за это высказывание, – заметил Кэндис, бросив прямо на пол небольшую дорожную сумку с вещами.
Удобная сменная одежда, расчёска, зубная щётка. Стандартный набор того, кто отправляется на некое мероприятие, сродни пижамной вечеринке. На самом деле, в его случае никакой вечеринки не планировалось. Подобное заявление всего лишь послужило предлогом для побега из дома.
Временного. Всего на один вечер.
Назвав реальные причины, несомненно, пришлось бы доказывать необходимость этой вылазки. Для ведения спора, а на цивилизованный разговор Кэндис не рассчитывал, требовалось желание вступать в полемику. Или время.
Кэндис не располагал ни первым, ни вторым.
Он не собирался говорить Альфреду правду, зная, что одно предложение обязательно потянет за собой ворох расспросов. Что, как, почему, с какой стати? Кто сказал, что его отпустят на ужин с директором школы, посчитав эту вылазку само собой разумеющимся явлением? Сам факт, что какой-то практически незнакомый мужчина приглашает его на приватную встречу, уже наталкивает на подозрения, потому, стоит только открыть рот, и мероприятие окажется на грани срыва. Альфред обязательно выдвинет встречное предложение, которое и назвать таковым можно с большой натяжкой. Скорее, навяжет собственное мнение и поставит перед фактом. Ужин пройдёт или под наблюдением, или… вообще никак.
Привыкший планировать собственную жизнь, расписывая её едва ли не по минутам, Альфред всерьёз взялся за построение окружающих его людей, приучая их к собственному подходу. Больше всего доставалось, что неудивительно, старшему сыну Альфреда, поселившемуся в новом доме не так давно, а потому просто обязанному пройти курс молодого бойца. Что примечательно, до переезда, жизнь Кэндиса отца не заботила. Можно было скитаться по улицам до темноты, а то и до самого утра. Всем было наплевать. Теперь внезапно проснулась забота, больше походившая на режим, свойственный тюремному заключению.
«Где ты был раньше, пап?» – думал Кэндис, усмехаясь без энтузиазма.
Такая любовь! Такая озадаченность!
Как будто только сейчас нашёл отпрыска, потерянного много лет назад и решил с опозданием компенсировать былой недостаток внимания, заменив его переизбытком. Альфред честно старался, но все его попытки выглядели в итоге нелепо.
Годы, проведённые врозь, дали о себе знать. Понимания между людьми старшего и младшего поколения не наблюдалось, а вот разногласий – сколько угодно. У них всё было разным. Цели, мечты, взгляды на жизнь и представление о будущем. Вот общего, увы, не обнаруживалось, независимо от того, с какого расстояния они пытались эти схожие черты личности отыскать. Ни с дальнего, ни с ближнего. Константа. Постоянство – признак мастерства. Они были мастерами в области умения спорить по пустякам на почве несовпадения точек зрения.
– Он продержался долго, – заметила Мартина, положив учебник на журнальный столик в гостиной и жестом предложив кузену следовать за ней. – Во всяком случае, дольше остальных. Честно пытался вложить в мою голову знания, но я, кажется, совсем не имею способности к французскому языку. Я наслаждаюсь им, слушая определённые песни, но когда речь заходит о необходимости заговорить, сразу же ступор и жуткое бульканье вместо нормального произношения.
– Ты боишься совершить ошибку, в этом всё дело.
– Боюсь и не скрываю свои страхи. Честно признаюсь, что именно поэтому ненавижу читать вслух. Когда напротив меня сидит человек, идеально знающий этот язык, а мне нужно продекламировать отрывок из текста, наступает полный ступор. Уверена, что во время общения с другими учениками, педагог обязательно приводит меня в пример, поясняя им, как не надо подходить к обучению.
– Он смеялся хоть раз?
– Нет. Но с моей неуверенностью в собственных силах ты ничего не поделаешь. На самом деле, я пошутила. Репетитор ещё не отчаялся и продолжает приходить на занятия, периодически одаривает скупой похвалой. То, что эти потуги расплавили ему мозг – исключительно мои догадки. После каждого часа, посвящённого занятиям, я ловлю себя на мысли, что отказаться от позора не поздно. По сути, знание этого языка мне не нужно, просто блажь, никаких великих целей. Но потом просыпается уверенность, что я сверну горы, и снова начинается пытка. И для меня, и для репетитора.