Недолго ждать осталось.

Ещё пара выходок, и он снова сцепится с Кэрмитом, заявив, что у того вместо мозгов жидкая пресная овсянка.

Разговор с Гердой желанного облегчения не принёс. Она внимательно выслушала доводы, приводимые Даниэлем, а в финале выдала предположение сродни тому, что выдвигал прежде Кэри. Герда приписывала ему, правда, ревность иного типа, не любовную, а дружескую. Вроде как Даниэль почувствовал, что ему стали отводить меньше места в повседневном общении, потому и ополчился на Алекса.

– Нет, – ответил он, одаривая подругу тяжёлым взглядом и покусывая щёку изнутри. – Вы можете меня бросить, я не стану страдать и рвать волосы на голове. Приму, как данность, ведь это нормально, что люди сходятся и теряют интерес друг к другу, как в любви, так и в дружбе. Я говорю не о том, что чувствую себя забытым и брошенным. Понятно, что он интереснее, потому что банально новенький, а меня все знают давно. Я говорю об опасности и о том, что здесь явно что-то… нечисто.

Осознание реального положения вещей раскатывало его по асфальту. Стремительно и необратимо.

Даниэль чувствовал, что все его соратники уверенным шагом переходят под чужие флаги, поддерживая оппозицию, а он остаётся в гордом одиночестве. Гордом и бессильном одиночестве, если смотреть правде в глаза, неспособном изменить ход событий и остановить надвигающуюся катастрофу.

Один из вечеров Даниэль посвятил аутотренингу, разобрал предположение Герды по косточкам, оторвался от созерцания академии, бросил мимолётный взгляд в сторону Кэрмита, торчавшего в сети, а потому уделявшему повышенное внимание ноутбуку, вновь отвернулся.

Несомненно, дружба для Даниэля имела немалое значение, но он не был подвержен влияниям момента. Он руководствовался в поступках приказами разума, а не велением сердца, тщательно анализировал, просчитывал плюсы и минусы. Признавал, что способен прожить без поддержки Кэри. Теперь уже стопроцентно, не так, как в средней школе.

Он не ревнует. Совсем. Он боится, что Кэрмит окажется в очередной неприятной истории, но уже не выплывет из неё, а захлебнётся чёрной отравленной водой.

На фоне переживаний Даниэль вернулся к вредной привычке, покинутой, как казалось, навсегда.

Потянулся к сигаретам и начал курить гораздо чаще, нежели в былое время.

Иногда он предавался этому занятию в одиночестве, иногда в компании Кая, которому, находясь в состоянии отчаяния, поведал о своих подозрениях, ожидая очередной порции смеха и постановки нового «диагноза».

Один умудрился обнаружить в дружеской заботе страстную безответную любовь, вторая – дефицит внимания, третий, возможно, разглядит пробуждение отцовского инстинкта?

– Мне никто не верит, и это самое мерзкое, – признался Даниэль, растирая окурок носком ботинка.

– Я верю, – хмыкнул Кай. – Но что это меняет?

– Тебе он тоже не нравится?

– Мне вообще люди не нравятся. Большая их часть. Алекс… Что о нём сказать? Мне всё равно. Близкие мне люди по его вине не страдают, потому я вполне неплохо к нему отношусь. В определённых моментах вижу родственную душу. Если твои подозрения оправданы, и он что-то имеет против Кэрмита, значит, на то существуют причины. На пустом месте ты человека не возненавидишь, следовательно, копать нужно глубже, искать его мотивы. Вдруг эти причины и твоё мировоззрение с ног на голову перевернут, заставив изменить мнение до неузнаваемости?

– Никогда.

– Я бы не делал столь категоричных заявлений, но настаивать не буду. Решать тебе. В любом случае, масштабную операцию под кодовым названием «Спаси Трэйтона от наваждения и неминуемого падения» я не поддержу. Тебе, если решишься на такое, пожелаю удачи. Пожелать?

– Как хочешь.

– Удачи, – произнёс Кай, похлопав одноклассника по плечу.

Нельзя сказать, что Даниэль всерьёз рассчитывал на помощь с этой стороны. Он открыл рот и начал излагать мысли от безысходности, не надеясь на понимание. Но именно сейчас, когда Кай сделал ожидаемое заявление, Даниэль ощутил в полной мере: союзников у него нет. Он один идёт против слепой толпы, и больше шансов на то, что она его затопчет, чем на то, что он заставит их прозреть.

*

– Маленькая девочка предаётся мечтам о большой любви? – поинтересовался Кай, забираясь на ограждение беседки и окидывая внимательным взглядом книгу, которую Герда держала в руках.

– Вовсе нет. О любви здесь не так много сказано. Впрочем, зависит от того, какой вид любви ты подразумевал в своём высказывании, – произнесла, вкладывая между страниц закладку и поворачивая голову в сторону близнеца. – Привет, братец.

– Здравствуй.

Перебравшись через ограждение, он подошёл к скамейке и оперся на стол одной рукой, второй провёл по обложке. «Тринадцатая сказка» – гласили буквы, отпечатанные на ней.

– Мейнстримом увлекаемся?

– Не вечно же мне читать классику. Иногда нужно что-то такое. Лёгкое, необременительное, исключительно для отдохновения.

– Главное, чтобы нравилось, – подвёл итог Кай, с запозданием наклоняясь и целуя близняшку в щёку. – Могу для таких целей подкинуть парочку выпусков Marvel или DC.

– Тогда книга справилась с задачей процентов на девяносто. Учитывая, что в последнее время мне почти ничего не нравится, можно сказать: миссия успешна. А комиксы, увы, не моя стезя.

– Жаль. Иногда они бывают весьма интересными. Сменим тему. Как дела?

– Удивительно учиться в одной школе, где мы фактически можем пересекаться в любое удобное время, но при этом ничего не знать о жизни друг друга, – заметила Герда, откидываясь на спинку скамейки и беря в руки пластиковый стаканчик с остывшим чаем.

– Мне кажется, что учась в разных школах, мы виделись и обменивались мыслями о происходящем с большей частотой, нежели теперь.

– По-моему, так и есть. Но ты никогда не говорил, что здесь настолько адская программа обучения, практически не оставляющая окон в расписании. Мне казалось, что в моей школе учителя лютуют, но, как выяснилось, они – просто душки в сравнении с вашими монстрами.

– Пожалуй, я слишком к ним привык, а некоторых даже умудрился полюбить, потому позволю себе не согласиться с высказанным мнением.

Кай обошёл скамейку и опустился на сиденье, устроив ногу, согнутую в колене, на другой ноге. Сцепил ладони в замок и принялся насвистывать какой-то прилипчивый мотивчик, который Герде никак не удавалось узнать. Вроде мелькали знакомые ноты, а вроде и нет.

– Это всё вина распределения. Если бы я попала в ваш класс, встречались бы намного чаще, но раз уж меня определили в параллель, ничего не поделаешь.

– Жалеешь, что не с нами?

– Я надеялась, – призналась Герда, почесав кончик носа. – Это было бы здорово, но и конечный вариант не так плох, как казалось в первый момент. Я со многими нашла общий язык. Друзьями они мне не стали, но приятелями – вполне.

– Всегда поражался твоей способности заводить друзей на пустом месте.

– Я просто искренне люблю людей, а не ищу в общении с ними выгоду, – Герда выразительно подвигала бровями, давая понять, в чей огород полетел камень.

Кай не удержался и засмеялся.

Он не отрицал, что относится к людям совсем не так, как сестра. Она заводила знакомства любопытства ради, потому что каждого человека считала, априори, интересным. Кай не торопился предлагать своё общество первому встречному, напротив, выжидал порядочное количество времени, наблюдал, подобно хищнику, притаившемуся в засаде, отмечал сильные и слабые качества личности, взятой в оборот, после чего совершал последний решительный шаг. Либо старался завести подобие дружеских отношений, либо наоборот разочаровывался и больше не тратил время на тривиального индивида, выбирая из предложенного многообразия новую жертву.

Сожалеть об упущенных шансах не доводилось, многообразие воодушевляло, подталкивая к новым свершениям и – если замахнуться на высокое – подвигам.

– Можно один личный вопрос?